Гамид обладал такой невероятной магической силой, речи его были так сладки, паутина, набрасываемая им, была так искусно сплетена, что многие женщины, попавшие в эту сеть, там находили свой конец. И сельчанам, в силу нужды, приходилось обращаться к нему по многим вопросам: приворотам, отворотам, заговорам, заклинаниям, за волшебной бумагой от сглаза. Им приходилось занимать у него деньги, брать в долг зерно, муку до осеннего урожая. Многие в условленное время не могли расплатиться с долгами и попадали к нему в кабалу. Мужчины становились его черной рабочей силой, а женщины его домработницами, служанками, наложницами.
О его слабостях, алчной натуре знали активисты села, но молчали. Они его преступные деяния, в силу некоторых причин, утаивали от уполномоченных представителей района. Потому что сами во многом от него были зависимыми. Все его боялись, почти всех сельчан он держал в кулаке. Одни знали о его могуществе и связях с «лесными людьми», другие боялись его мести, предательской пули, пущенной в спину.
Этот хитрый змей искуситель, сколько бы зла не приносил, сколько бы неприятностей не делал, в глазах многих женщин оставался непререкаемым авторитетом села, чистым, святым. Но какие бы уловки он не придумывал против Зайнаб, какие бы козни не строил, одну ее не смог запугать, покорить себе. Она перед ним была непреклонна как скала, недоступна как звезда. В ней была такая несокрушимая сила, такая непоколебимая воля, что он засомневался, покорится ли когда-нибудь она его воле.
* * *
Зайнаб молча, самозабвенно несла траур. Она отказалась от пищи, пила лишь одну сырую воду. Сон давно покинул ее. Но перед какими бы трудностями, перипетиями судьбы она не стояла, ее молодой организм от жизни брал свое, он развивался независимо от ее желания жить. Как бы она не закрывалась, ее растущий организм тянулся к солнцу, свету, а сердце находилось в поисках жизненных троп.
Этой весной Зайнаб так похорошела, что мужчины села от ее лица не могли оторвать глаза. Ее душевная и телесная красота, изумительные формы и линии тела, нежность, огонь в глазах сшибали с ног всех поклонников. Глаза ее стали ярче, шире и глубже, цвет лица намного светлее, мягче. Стремительный взлет бровей, изгиб лучей ресниц, рисунок прямого с трепетными и узкими ноздрями носа, сочность алых губ – по ночам у Гамида перед глазами стояли все эти прелести и не давали покоя. Эта богиня, сошедшая с небес, дьяволица во плоти, дева редкой телесной красоты зажгла в дряхлеющем сердце старца страстный огонь. Чем бы он не занимался, где бы не находился, перед его глазами маячило лицо этой девушки искусительницы.
В последнее время жизнь Гамида превратилась в сплошной кошмар. Каждый раз, как закроет глаза, он видел один и тот же сон. Он видел, как Зайнаб в лунную ночь заходит к нему в спальню, раздевается догола, ложится в постель и крепко прижимается к нему животом. Она просила, чтобы он сорвал с нее запретный цветок, обнимал ее так крепко, чтобы от удовольствия у нее трещали кости тела, терзал ее плоть так, чтобы от неги она стонала… В темные ночи со всех углов спальной комнаты на него соблазнительно глядели ее глаза. Он от избытка чувств, выпирающих из него, бессилия перед ней впадал в нервный припадок, в изнеможении катался в постели, дергал бороду, рвал ее в клочья.
Люди иногда по ночам замечали крадущуюся тень за домом Зайнаб. По селу поползли самые нелепые слухи, подогреваемые сплетницами и завистницами Зайнаб. За ее спиной стали раздаваться обидные смешки. Люди, знающие Зайнаб, заступались за нее, все, что задевало ее честь, отвергали. Они догадывались, кто стоит за распускаемыми грязными слухами, и кто хочет запятнать Зайнаб. Понимали, среди тех, кто свел счеты со слепым ашугом, Муслимом, был и Гамид. Не Гамид ли, пользуясь тяжелым материальным положением семьи Зайнаб, хочет закабалить ее? В селении знали, если Гамид заинтересовался какой-либо женщиной, он не останавливался ни перед какими преградами.
Свадьбу, которую в селении собирались сыграть после окончания войны, сельчане ждали с большим нетерпением. Сегодня с раннего утра все жители села заняты приготовлениями к свадьбе. Готовят свадебные кушанья, подготавливают места для танцев, джигитовки, навесы для угощения. Подружки невесты наряжают невесту, друзья – жениха.
Хромой Гамид, вместо того чтобы находиться на месте сбора сельских мужчин, вдруг замаячил на стороне женщин. Он позабыл о своем сане, возрасте, оттирался в группе молодых женщин и девчат. Оказывается, среди них находилась жертва его тайных вожделений.
Посмотришь на Гамида – старая рухлядь. А сколько в нем козлиного упрямства, петушиной напыщенности! Зайнаб в кругу девчат держалась весьма предусмотрительно. Зная о коварных планах хромого Гамида, она пыталась предвосхищать все его хитрые маневры. А этот шайтан не собирался отступать. Она делала огромные усилия, чтобы не развернуться и не дать ему увесистую пощечину. Сегодня Зайнаб оказалась расторопнее Гамида. Стоило ему на минуту отвлечься, как она незаметно ускользнула из общей толпы.
Чем больше Зайнаб ненавидела хромого Гамида, тем более он становился навязчивым, неотступным. Когда Зайнаб переигрывала его, он всю свою злость вымещал на тщедушной козлиной бородке, дергая ее и выдергивая из нее пучки седых засаленных волос.
Казалось, сегодняшний весенний день привел в движение все уголки земли. В ее глубине все кипело, все бурлило. Энергия земли по ее артериям передавалась в горные вершины, покрытые вечными ледниками, с которых грохотом скатывались в низины многочисленные родники, ручейки, реки. Горные вершины, луга, леса одевались в бархатистую зелень. Вся природа была настояна запахами цветов, свежестью молодых побегов деревьев, оживлена жужжанием пчел, других насекомых.
Вместе с природой преображались и люди. Казалось, весна не коснулась одной Зайнаб, что она все еще живет под воздействием зимы. Не чувствовалось признаков весны ни на ее мраморно-белом лице, ни в ее ушедших в свои печальные мысли глазах. Ей, похоже, приятно оставаться рабыней своих страданий, осколком разбитого сердца, сгустком невыплаканных слез. О другой судьбе, отличной от нее, она и не мечтала. Предположить не могла, что даже на отрезок времени может стать другой. Как цветок, созревший осенью, прозябала под бесконечными холодными дождями, ее нежные лепестки увядали без солнечного тепла. Так прошли шесть бесконечных, беспробудных лет.
Зайнаб ходит с высоко поднятой головой, чуть приподняв красиво выточенный подбородок. Только крепко сомкнутые губы, сдвинутые к переносице брови, недоверчивые огни в глазах говорят о том, насколько ей тяжко.
Когда та во всем черном с кувшином за плечом собирается на родник, все девушки на выданье прилипают к оконным рамам своих саклей. Это их матери заставляют наблюдать за Зайнаб, как она ходит, как одевается, как разговаривает со встречными. А потом эти наивные создания целый день с сестрами копируют мимику, походку, жесты Зайнаб.
За годы траура в психике Зайнаб произошли необратимые процессы. Кто ее знал шесть лет назад, с трудом сегодня бы ее узнал. Она была молчалива, замкнута, отчужденна. Ее внутренний мир находился в бесконечной борьбе с ней. Внешняя красота была ее проклятием, ее мучительницей, ее инквизитором. Она поникла как подстреленная лебедь, более сильной соперницей выкинутая из гнезда и прозябающая под дождем. Ее взгляд всегда был потуплен, мало кто видел жизнь в ее спрятавшихся за длинными пушистыми ресницами глазах. Под натянутыми стрелами бровей ее глаза не ласкали, а ошпаривали любопытный взгляд. В ее глазах затаилась неотомщенная обида. Только, когда она одна оставалась со своими думами, под чадрой ресниц иногда вспыхивал неожиданный огонь. Как раньше, в них отражалась неподдающаяся никому сила и непоколебимая воля. Порой, отвлекаясь от грустных дум, они, как глаза затравленной орлицы, горделиво впивались в пики гор, тающих в мареве горизонта.
Село окутали вечерние сумерки. Зайнаб сидит перед небольшим квадратом окна. На подоконнике едва тлеет керосиновая лампа. У нее глаза неожиданно зажглись огнем, губы растянулись в улыбке. Перед ее глазами ожила животрепещущая картина из прошлой жизни. Они с Муслимом в сумерках любили встречаться за их сеновалом, окруженным со всех сторон старыми грушевыми деревьями. Там можно было прятаться от самых любопытных глаз. Они сидели, обнявшись, строя планы на будущее. Он говорил ей волнующие слова, признавался в любви, давал ей имена разных цветов, сравнивал ее красоту с красотой солнца, луны. Это были такие счастливые мгновения из их жизни, что от огромного счастья она рассмеялась. Это был первый смех Зайнаб за последние шесть лет. Тогда она со свидания пришла далеко за полночь уставшая, но счастливая, наполненная счастьем. Отцу объяснила, что задержалась на девичнике у подружки. Тот не отчитал ее, только попросил впредь быть более рассудительной. Она, благодарная отцу, не успела раздеться и лечь в постель, как заснула крепким сладким сном.
