Не познала она в браке с князем ни тепла, ни ласки, ни нежности, он не мог, да и не хотел её полюбить, Торином владела лишь одна подлинная страсть — страсть власти, ради неё он был готов на все. Всё то, о чем шептались, краснея, девицы в теремах, осталось для Марфы не изведанным, познала она лишь жестокость и унижение от руки равнодушного, сильного мужчины.
Единственным чувством, которое испытывала Марфа по отношению к своему мужу, был страх, животный, всепоглощающий, настолько сильный, что временами он переходил в ужас. Именно это чувство заставило молодую и впечатлительную Марфу попытаться позабыть о том, что Торин пришел на землю её отца, явился захватчиком, пролив кровь её отца и братьев. В первый солнцеворот после брачного пира князь Торин вызывал у Марфы такую неприязнь, что иногда ей казалось, будто ему чужды все человеческие чувства, выходя поутру из его одрины, старательно пряча синяки, княгиня Марфа про себя насылала на его голову страшные проклятия.
А потом Марфа сломалась, она устала от своей постылой жизни, устала даже тихо ненавидеть своего супруга и смирилась с его грубостью, жестокостью и равнодушием. Ибо даже волхвы[36] учили смирению, ведь слово мужа и князя — есть закон. Да и не изменить уже ничего в этой жизни, видимо сам Род[37] решил её судьбу так, выбрал ей именно такого мужа.
И вскоре Марфа уяснила, что, когда князь доволен бытом своим, жить с ним становится проще и даже немного веселее. Вот тогда и начала княгиня Марфа не покладая рук трудиться на благо Торинграда, делая все, что только мог пожелать её супруг. Марфа стала лучшей хозяйкой, что когда-либо видела эта суровая земля, ничего теперь не происходило без её ведома и одобрения в торинградском дворе. Таки стал Торинградский двор одним из лучших на Руси.
За одно только была благодарна Марфа мужу своему — за детей своих чудесных: Прекраса — самый красивый ребенок на всем свете и Митяй — наследник, её гордость, смышленый и добрый малыш.
Тогда, шесть солнцеворотов назад, отправляла Марфа мужа своего на его родину с легким сердцем. Торин должен был привести свою норманнскую жену, с таким чудным и режущим славянское ухо именем — Виллему. Как она ждала её! Ни капли ревности не было в душе молодой княгине к первой жене Торина, нет, Марфа хотела скинуть со своих плеч тягостные обязанности хозяйки дома, снова зажить беспечной жизнью. Ведь привези князь Торин свою первую норманнскую супругу, она бы стала его водимой женой[38], княгиней, а Марфа стала бы меньшицой[39].
Но больше всего Марфа надеялась, что будет посещать одрину княжескую реже, ведь поговаривали, будто первая жена князя была красива какой-то особой смуглой красотой, и Марфа надеялась, что эта красота её привяжет Торина к ней. Но мечтам Марфы не суждено было сбыться, ибо оказалось, что Виллему уже девять солнцеворотов как у Морены [40] лютой.
Вместо Виллему князь Торин привез с собой худую маленькую девочку с черными, словно смола, волосами, безразличным взглядом темных глаз. Сначала Марфа растерялась, не понимая, кто это, даже зная Торина, Марфа не верила, что он может взять в наложницы ребенка. Но затем княгиня заметила некоторое сходство между князем и ребенком и поняла, что это дитя Торина.
Торин, сойдя с драккары на берег, даже не посмотрел на почтительно склонившую голову Марфу. Он прошел мимо неё, словно и не была она его женой. И лишь поздней ночью отворив дверь в её одрину, Торин разочаровано посмотрел на русые волосы жены, на её серые глаза, румяные щеки. Она опять его разочаровала, вздохнув, Торин, затушил свечу, чтобы не видеть неё, и лег рядом.
Марфа пыталась поладить с Горлунг, она любила детей и была не против ребенка мужа от норманнской жены. Княгине было жаль старшую дочь Торина, ведь та росла, так и не познав материнской ласки. Но на все попытки Марфы подружится с Горлунг, последняя отвечала лишь ледяным презрением и молчанием, её не занимали обычные игры Прекрасы и Митяя, эта странная девочка словно родилась взрослой и просто ждала момента, когда станет выше ростом. Ей не нужна была жалость Марфы, дружба с Прекрасой и Митяяем, нет, Горлунг сторонилась всех славян, запираясь в своем покое вместе с норманнской нянькой. Вскоре княгиня пришла к выводу, что Горлунг ей больше всего напоминает злую, тощую ворону.
Через некоторое время после поездки князя Торина в Норэйг он заболел, хворь была настолько тяжелой, что в беспамятстве метался супруг Марфы, средь меховых одеял, не признавая никого вокруг. Княгиня дни и ночи напролет просиживала у его постели, моля Долю [41] о том, чтобы было ниспослано ей освобождение от постылого мужа.
Казалось, что князь Торин испустит дух скоро, ибо даже целительные настои, которые давали княгине волхвы, не вызывали никакого лечебного эффекта, князю становилось всё хуже. Не принесло Торину облегчения и приношение в жертву богам его любимого коня, он уже не приходил в себя ни на миг.
В Торинграде повисла тяжелая гнетущая тишина, все ждали смерти князя и боялись её. Ведь только — только наладилась жизнь, отстроен град, кто станет править вместе с маленьким Митяем? Даже девки теремные перестали заразительно громко смеяться, они тихо сновали по общей зале, не привлекая внимания дружинников, а те в свою очередь, не кидали больше на них страстных взглядов, не до девок стало воинам — они раздумывали о том, кому в дружину податься.
В тот тяжелый для всего Торинграда момент княгиня Марфа и познала, что ждать ей помощи и поддержки не от кого. Гридни[42] Торина ходили злые и разраженные, они уже в мыслях сыграли по князю своему тризну[43], и думали, как устраивать свою жизнь далее. Жены дружинников храбрых, что раньше так старались угодить княгине, теперь избегали её. Никто не знал, что будет дальше. Потянулся торинградский люд к волхвам, молясь и принося жертвы, дабы не забыли боги их, не покинули.
Кроме княгини Марфы у постели Торина сидел еще один человек — Горлунг. Она приходила ранним утром, садилась в уголке и неотрывно смотрела на лицо отца, поздним вечером девчонка вставала и уходила в свой покой, а утром всё повторялось заново. Марфе, которой так нужна была человеческая поддержка, было тяжело сидеть рядом с Горлунг, ибо та не проронила ни слова, молча глядя на все действия волхвов.
В один из вечеров князю Торину стало еще хуже, он весь пылал и без сил лежал на своем ложе, о том, что в нем еще теплиться жизнь, напоминало лишь шумное дыхание. В тот вечер Горлунг, которая еще не очень хорошо знала язык славян, тщательно подбирая слова, сказала Марфе:
