Возможно, это и не было стопроцентной правдой — как известно, истина всегда относительна. Кроме того, пятый пункт Устава прямо говорит о том, что можно и должно использовать хитрость, дабы завлечь неразумного собрата на тропу истины. Именно поэтому Юлиан не чувствовал никаких угрызений совести. В конце концов, вряд ли этот человек что потеряет.
Незнакомец достал платок, промокнул глаза.
— Простите, — сказал он, пряча платок. — Все это так неожиданно...
— Вы согласны? — Пальцы Юлиана вцепились в край стола. — Подумайте о том, как может измениться ваша жизнь. Вы увидите Храм, нашу священную обитель, вы предстанете перед Старшими Братьями. Вы сможете общаться с великими мудрецами, будете жить среди них, познавая величие нашей веры. Это действительно великая честь, и вы достойны ее.
— Я согласен... — выдохнул незнакомец после короткой паузы. — Что я должен... сделать?
— Сущие пустяки... — улыбнулся Юлиан, доставая из стола чистый бланк и валик для снятия отпечатков пальцев. — Дайте сюда вашу руку... — Он взял незнакомца за кисть, осторожно провел валиком по его пальцам. — Теперь приложите вот сюда...
Посетитель послушно прижал пальцы к бумаге.
— Отлично. — Юлиан улыбнулся. — Все формальности улажены. Теперь позволь узнать твое имя, брат... — Юлиан коснулся рукой плеча побледневшего от переизбытка чувств человека.
— Ирвин... — По щеке вконец растерявшегося посетителя скатилась крупная слеза... — Ирвин Ванденберг...
— Ты бы это видела... — Я едва мог дышать от распиравшего меня смеха. — Это было еще смешнее, чем я ожидал.
— А ты не думаешь, что он раскусил тебя? — тихо спросила Алиса, ее взгляд был полон недоверия. — Уж слишком все гладко.
— Ну еще бы. — Я упал в кресло, торопливо открыл банку с пивом. — Как оно не будет гладко, когда я подарил ему одних камней на миллион кредов. Видела бы ты его глаза.
— И что дальше? — Алиса все еще не верила в успех своей затеи.
— А что дальше — летим! — Я отхлебнул большой глоток. — Послезавтра утром, у них есть свой корабль.
— А не кинет тебя этот монах? Возьмет камешки и сбежит.
— Брось, Алиса... Надо доверять слугам Господа нашего. Кстати, с проверкой накладок не будет?
— Не должно. — Алиса пожала плечами. — Я ввела в базу данных полиции твою карточку вместо карточки Ирвина и заменила его отпечатки твоими. Вообще кандидатура и в самом деле удачная, он сейчас где-то на Виоле.
Мне оставалось только развести руками — Алиса чертовски здорово обращалась с компьютерами. Талант, что тут скажешь. Впрочем, кодами доступа с нею не так давно поделился Кирилл.
— Надеюсь, за Ирвином не числится ничего противозаконного? — спросил я. — А то брат Юлиан, чего доброго, передумает.
— Не бойся, брат Ирвин, у тебя идеальные данные. Если будешь паинькой, то сможешь со временем рассчитывать на высокую должность. — В голосе Алисы звучал сарказм.
— Я подумаю об этом... Кириллу звонила?
— Его все нет.
Я чертыхнулся — да когда же он приедет.
— Давай так. — Я взглянул на Алису. — Ты подожди его недельку, затем вылетай ко мне, будешь ждать меня где-нибудь неподалеку от Храма. За это время я все разузнаю и вынесу Крест. Если Кирилл успеет, прилетите вдвоем,
Алиса задумалась.
— Почему бы и нет, — сказала она, пожав плечами. — Только как ты выберешься? Там же мины, снайперы...
— Что-нибудь придумаю... — Я взял карту, вгляделся в нагромождение пиков и каньонов. Ну и нашли же они себе место. — Вот здесь меня встретишь, хорошо? — Я ткнул пальцем в область небольшого ровного плато километрах в десяти от Храма. — Будешь ждать три дня, потом улетай.
— А связь у нас будет?
— Нет, это слишком опасно. Обойдемся так.
— Значит, обойдемся... — улыбнулась Алиса. — В конце концов, туда лезешь ты, а не я.
— Вот именно... — Я задумчиво посмотрел на Алису. — А знаешь, не устроить ли нам прощальный вечер? В смысле — слегка повеселиться? Съездим в ресторан, погуляем. А то ведь у монахов нравы строгие, сама знаешь.
— Ты неисправим. — Алиса тихо засмеялась, затем подошла и села мне на колени. — Думаю, начать мы можем и без всякого ресторана... — Поцеловав меня, она начала медленно расстегивать пуговицы на моей рубашке. — Надеюсь, ты не возражаешь?
Ну посудите сами, разве мог я ей отказать?
— А ты догадайся с трех раз... — Я взял улыбающуюся Алису на руки и понес к дивану.
Дорога до Скагеррака занимает пять дней пути. И пока «Святой Патрик», один из четырех кораблей ордена, поглощал пространство, я познавал азы монашеской жизни, проводя время в обществе Юлиана и еще шести братьев.
Для начала мне выдали серый балахон и жутко неудобные башмаки на деревянной подошве — облачившись в них, я сразу почувствовал себя несчастным. Ходить в такой обуви — сущее наказание.
— Терпение, брат Ирвин, — сказал Юлиан в ответ на мою жалобу. — Нам всем надобно терпение. Эта обувь — точная копия той, которую носил великий отшельник Патрик, именем этого святого назван наш корабль. Он сделал подошву для своей обуви из дерева, используя в качестве инструмента заточенную ложку. Деревянная подошва нашей обуви призвана напоминать нам о тех страданиях, которые взял на себя брат Патрик во имя Господа.
— Да, брат Юлиан, — я склонил голову, — я понимаю... Просто у меня артрит, я и в мягкой-то обуви испытываю жуткие боли.
Глаза Юлиана заблестели.
— Господь не забывает тебя, брат Ирвин, — тихо сказал он. — Ты должен радоваться ниспосланной на тебя благодати. Ничто так не укрепляет веру, как страдания.
Пришлось наполнить глаза слезами, благо в такой обуви для этого не требовалось особого искусства.
— Простите меня, брат Юлиан. — Я склонил голову. — Я все понял...
Признаюсь, я и раньше слышал о любви монахов ко всякого рода крайностям, но встретился с этим впервые.
Мне выделили крохотную каютку с жесткой и очень неудобной кроватью. Вопросов по поводу этого пыточного ложа я уже не задавал — знал, что именно мне ответят. Судя по всему, это была суррогатная копия кровати незабвенного Патрика. Признаюсь, этот святой уже начал меня слегка раздражать.
Очередной сюрприз ждал меня после шести вечера по корабельному времени. Говоря откровенно, первые признаки беспокойства появились у меня уже после полудня — именно тогда я подумал о том, что было бы неплохо слегка перекусить. Тем не менее я терпеливо ждал, проявляя то самое любимое братом Юлианом терпение. Но когда стрелка часов перевалила за шесть вечера, а в желудке стало особенно сильно свербить, я не выдержал и пошел разбираться, повесив на грудь подаренный мне Алисой небольшой золотой крест — признаюсь, выглядел я в этот момент вполне величественно. У меня даже мелькнула мысль о том, не сделать ли мне духовную карьеру.
Брата Юлиана я нашел в его каюте, не в пример более просторной, чем моя. Кровать у него была столь же жесткой, но под ней я заметил объемистый сверток, до боли напоминающий матрац. Кроме того, в каюте подозрительно пахло сыром и ветчиной...
Ответ Юлиана вызвал во мне неодолимое желание задушить его — пока еще были силы.
— Брат мой, — сказал Юлиан, — мы должны прибыть в Храм очищенными и просветленными. Ничто так не помогает этому, как краткий пятидневный пост и чтение молитв. Сборник молитв и изречений святого Патрика ты найдешь у себя в каюте.
Скажу честно, брата Юлиана спас только Солнечный Крест. Точнее, мое горячее желание добраться до этой реликвии. Именно поэтому я поклонился и ушел в свою каюту, молча шепча проклятия в адрес Юлиана и его полоумного святого.
Насколько я успел понять, этот поганый Патрик играл в жизни Духотворцев какую-то особую роль. А так как я о нем вообще ничего не знал, пришлось взяться за книги, их я и в самом деле нашел в своей каюте.
То, что я узнал о Патрике, заставило меня всерьез задуматься о целесообразности дальнейшего путешествия. Теперь я знал, что изображенный на висевшей в моей каюте аляповатой иконе изможденный человек и был этим самым Патриком. Этот человек столь долго и усердно доставал своих собратьев проповедями и поучениями, что доведенные до отчаяния люди просто сожгли его на костре, ничто другое уже не помогало. Потом его, разумеется, причислили к лику святых, ему даже поклонялись на некоторых отсталых планетах. Но только Духотворцам удалось довести поклонение Патрику до абсурда.
Читая о том, что проделывал с собой сумасшедший монах, я то и дело вздрагивал от предчувствия новых бед. Ну посудите сами: Патрик мучил себя холодом и жарой. Доводил до изнеможения голодом. Благодаря огню, который он считал даром Господа, его тело было покрыто множеством незаживающих ран. Он душил себя веревочной петлей, бил плетью, незадолго перед смертью перешел на более радикальные меры, отрубив себе левую руку. Разумеется, сделал он это не сразу —. не желая лишать себя удовольствия, начал с пальцев, отрубая по одной фаланге на каждый религиозный праздник. Но праздников было много, пальцы быстро кончились, и неугомонный монах пошел дальше...
