стороны покрытое россыпью капель от хлеставшего во всю силу дождя. За ним загустели уж сумерки, было глухо и непроглядно, не видать ни огня, ни отблеска жизни.
В автобусе, кроме нас, никого не было. К моменту, когда мы подъехали к станции, дождь совсем уж разошёлся до ливня, совершенно не намеревавшегося останавливаться. В здании вокзала с деревом на крыше не было ни одной скамейки. Пахло плесенью. В пустой зале от потолка до самого пола тянулись зелёно-коричневые подтёки, от которых во многих местах взбухла штукатурка, опадая мокрыми хлопьями. Тут и там стояли вёдра, тазы и даже миски – собирали дождевую воду с прохудившейся крыши. Толстая безобразная баба за решётчатым окном кассы громко сообщила, что в одиннадцать она всё закроет и пойдёт домой. Её голос разнёсся по вокзалу раскатистым эхом, слившимся с эхом ухнувшей капли, и вместе они завертелись гулко по никелевым ободам металлических вёдер, выкрашенных снаружи тёмно-зелёной краской.
«Поня-я-ятно», – протянула Ася. «Я-я-ясно», – протянул Вано, и мы понуро побрели вон из здания вокзала. На улице было промозгло. Мы ёжились, запрятав руки поглубже в карманы. «И что делать будем?» – спросил я. Вокруг только чёрная грязная пустота. Ни зала ожидания со скамейками, ни привокзального кафе, только дырявый навес на платформе, вонючая остановка, заваленная со всех сторон кучей пластика, словно снежным сугробом. «Вон магаз ночной, – Ваня кивнул в сторону одной единственной горящей вывески на противоположной стороне пустой площади, – пойдём, может купим чего…» И мы пошли, пропустив перед этим разворачивающуюся вишнёвую девятку, лавирующую между глубокими мутными лужами и возвышающимися колдобинами; «Да-а-а, дела-а-а», – протянул Ваня, провожая её взглядом.
Три баклашки какого-то местного, очень дешёвого пива и три пластиковых больших стакана по два рубля (единственное, на что хватило денег) – вот и всё веселье на предстоящую ночь. Мы понуро побрели со всем этим добром на остановку, потому что пара скамеек под навесом на платформе были заняты местными пацанами, шумно встречающими предстоящую ночь.
Толстенная баба, захлопнув за собой высоченные деревянные двери и повернув в них ключ на длинной ножке, самодовольно окинула нас взглядом и уселась в тот самый вишнёвый жигуль, подъехавший за ней. Машина аж накренилась на одно колесо, крякнув пружинами амортизации, запыхтела и затарахтела, медленно тронувшись, и спустя минуту исчезла во мраке просёлочной дороги. «Да-а-а…Тоска… – произнесла Ася. – Ещё и воняет так тут… Давайте, пиво скорее наливайте. Хоть согреет».
Только мы допили наши первые «бокалы» холодного пенного, от которых замёрзли ещё больше, как слева от нас замаячили три шатающиеся фигуры. Это были местные пацаны, покинувшие навес, вальяжно сбежавшие по ступенькам с платформы на песочную обочину площади и направившиеся в противоположную от нас сторону. Троица неизвестных обогнула площадь с другой стороны, косясь на нас, вышла под тусклый свет магазинной вывески, помялась у входа, выворачивая карманы, исчезла в магазине на несколько минут и вышла из него с такой же баклашкой пива, что и у нас.
В том, что после магазина они направятся к нам, не было никаких сомнений. Я затылком чувствовал их взгляды с той самой минуты, как мы сошли с подножки автобуса и направились в здание вокзала. Так и случилось. Выйдя из магазина, троица и впрямь уверенно зашагала в нашу сторону, Вано ссутулился и сплюнул, Ася выпрямила спину. Я засунул руки в карманы руки, сжав их в кулаки.
– Здорова, пацаны… и дамы… ха! – гакнув при виде Аси, сказал самый низкий и коренастый из них, зайдя под крышу остановки, и оказался на расстоянии вытянутой руки от Асиного колена (по московским меркам, непростительно близкое расстояние для незнакомого человека) – Вы откуда? – сразу спросил он.
Троица была фактурная. Низкий и коренастый – в дублёнке, спортивных штанах и чёрных кожаных туфлях; высоченный, под метр девяносто – в спортивном клеёнчатом костюме и тоже в туфлях, но коричневых, под змеиную кожу, с золотыми бляшками; и третий, абсолютно комичный – толстенький, рыженький, с золотым зубом, сверкавшим в его широкой, ехидной улыбке, в руке – чётки в тон зубу, а сам–в потёртых джинсах и чёрной кожанке.
Мы как-то не сразу нашлись, что ответить, заёрзав на своих местах.
– Я из деревни! – нарочито бодро заявил Вано.
– Это из какой? – не понял Высокий.
– Да он в Подмосковье живёт! – бодро вставила Аська; я заметил, как Вано напрягся и постарался незаметно пихнуть её локтем в бок. – Мы из Москвы.
– Из Москвы-ы-ы? – протянул рыжий, ещё шире улыбаясь.
Ему оставалось только руки потереть для пущего эффекта.
– Ага! – ещё более приветливо и звонко ответила Ася. – Вот, поезд ждём. Что-то у вас тут даже посидеть негде.
–А что, тебе ресторан нужен? – Рыжий прямо-таки предвкушал продолжение беседы, нагло оглядывая всех нас с ног до головы и делая шаг к ней. Ася не дрогнула.
– Да не, – просто ответила она, – ну хоть бы скамейки поставили, навес там… Ну пипец же просто. Всё бабло разворовали, по карманам распихали, домов понастроили, а людям что? Вы сами-то местные?
Чувствовалось, что парни не ожидали от неё такой приветливости, сами как-то растерялись от её прямого ответа.
– Э-э-э, мы? Да… Вы в Микулино приезжали? – мы кивнули. – Вот Славик (рыжий) из оттуда, а мы из посёлка рядом. Ну да, тут вам не столица… – прервал растерянное молчание высокий парень.
– А вы в Москве были? – с ещё более широкой улыбкой поинтересовалась наша подруга, вальяжно откинув копну рыжих волос за спину.
–Я да… – пробубнил коренастый. Он стоял широко расставив ноги, почти касаясь мыска её левой ноги, перекинутой через правую. Вид у него был озадаченный: брови нахмурил, взгляд впился в Асю, словно оценивая, руки заложены в широкие карманы дублёнки.
– И как тебе? – Ася так просто глядела прямо ему в глаза, с таким интересом задала этот вопрос, что его брови подскочили вверх, а на лице выступила глупая улыбка.
– Как мне? Ну… Красиво… Ну… Народу тока много! Чёрных много. Голова болела. И воздух у вас…
– Чёрных – да, не говори! Больше белых уже))). Но я вот лично считаю, что каждый имеет право жить там, где ему нравится. А парни так не думают.
Она кивнула на нас. Мы всё так и сидели на шухере: молча, втянув головы в плечи, отводя взгляды от лиц парней.
– Чёт пацаны твои не очень разговорчивые. Напряглись, что ли? – с наглой усмешкой спросил рыжий, не оставляя попыток вернуть беседу, становившуюся приятной, в прежнее, неприятное для нас русло.
– Да не… – протянул Ваня не очень уверенно, – мы подмёрзли просто. Ещё и пиво, сука, холодное.
– Будете? – спросила их Ася, протягивая бутыль, стоявшую между ней и Ваней. – Только стаканов у нас, блин, нет.
– Так у нас есть пиво-то… – проблеял высокий.
– Ну давайте наше
