Согласитесь, что такое отношение к солдатским жизням, которое демонстрировал «Николай Палкин» (хотя именно тогда бабы рожали много) не характерно для многих наших военачальников более позднего времени.
Турки переправились через Дунай и в районе Журжи (ныне Джурджу), находящейся напротив турецкой крепости Рущук, где были поддержаны огнем крепостной артиллерии. Однако вскоре были отброшены на противоположный берег. Были отбиты турецкие части при переправе у Слободзеи и Малу-де-Жос. Турки, переправившиеся от Никополя к Турно (Турну-Мэгуреле) успели произвести там расправы над местным населением.
Для оказания большего воздействия на турецкие войска русским командованием было принято решение переправиться через Дунай.
Вначале предполагалось это сделать в районе Видина, откуда открывался путь в северо-западную Болгарию, к Софии. Здесь, в отличие от черноморского побережья, проживало практически однородное болгарское население. Отсюда можно было установить контакт с сербами и черногорцами, дружественными к России и всегда готовыми на борьбу против турецкого ига.
Такова была позиция императора, сформулированная еще в ноябре 1853 г., согласно которой, в случае упорства турок, предполагалось начать «формирование волонтерских рот» из местного славянского населения, которые «будут служить основанием или корнем новых ополчений в Сербии и Булгарии».[200] Эту позицию сперва поддерживал своим авторитетом и Паскевич: «Действуя таким образом, мы могли войти в непосредственные сношения с самыми воинственными христианскими племенами Турции: Сербами, Болгарами, и далее с Черногорцами, и что, обратив против Турции часть её собственного населения, мы сохраним наши силы и сбережем русскую кровь.»
Однако в течение зимы генеральские планы подверглись дополнительному развитию. Прежде действий в северо-западной Болгарии, решено было усилить дунайскую флотилию и произвести переправу войск в нижнем течении Дуная. Русские войска должны были пройти по его правому берегу, захватывая там крепости, вплоть до Видина. Со взятием оного должна была произойти переправа сил из Малой Валахии. Соединившись, войска должны были идти на Софию и Белград, и, вместе с восставшими болгарами и сербами, наступать на Румелию с северо-запада.
Затем эти планы подверглись утряске со стороны М. Горчакова. Он выступил против наступательных действий вплоть до апреля и предложил ряд демонстрационных переправ для выбора наиболее подходящего места, как в нижнем течении Дуная, так и в районе Никополя.
После этого наступил черед усушки планов. Было решено произвести переправу лишь на нижнем Дунае – чтобы не возбудить большего неудовольствия Австрии. Император вынужден был согласиться с Горчаковым, ввиду неожиданно высокого градуса австрийской враждебности. Генералы ожидали наступления австрийцев в Малой Валахии и Молдавии.
«Почти с каждым днем положение дел делается для нас грознее чрез неслыханную неблагодарность Императора Австрийского», – написал в начале марта 1854 г. Николай Павлович князю Горчакову.
Кстати, в этом же письме императора содержались такие характерные строки: «Душевно тебя благодарю, что ты бережешь войско, и нельзя не нарадоваться малому числу больных и умерших.»
Командующий Горчаков принял решении о переправе в трех пунктах нижнего течения Дуная – Браилове, Галаце и Измаиле. Что и было осуществлено в середине марта. Но вот на Сулинском рейде и у Кюстнеджи появились английские и французские пароходы и у Горчакова начались психологические проблемы. Он запретил наступление войск генерала Лидерса по правому берегу на крепость Силистрию, фортификации которой еще не были достроены – тогда она могла быть легко взята при помощи русских сил, находящихся на левом берегу Дуная. Это решение стало очередным звеном в цепи ошибок балканской компании. Турки продолжили укреплять Силистрию при помощи западных инженеров и пополнять свои войска на правом берегу Дуная. Турецким командованием было сформировано четыре полка из венгерских и польских эмигрантов под командованием польского офицера Садак-паши (М. Чайковского). Из числа староверов-некрасовцев, живших на болгарском берегу Дуная, пан Садак-паша стал набирать казачий полк – идея натравливания одних русских на других у польской шляхты есть безусловный рефлекс.
После замена командующего дунайской армии М. Горчакова на И. Паскевича войска наши не стали действовать активнее – одряхлел ранее непобедимый военачальник.
Он отказался от своего плана действий из Малой Валахии через Видин на Софию и далее на Сербию. Сыграло роль то, что в начале апреля Паскевич получил от русского посла в Вене П. Мейендорфа депешу, в которой тот советовал не переходить Дунай у Видина, пугая, что в противном случае Австрия немедленно вступит в войну против России. (Чьи интересы защищал барон Мейендорф, русские или австрийские, это еще вопрос.)
Паскевич отозвал из Сербии русского представителя, велел отвести войска в Малой Валахии на северо-восток к Крайово, и даже написал письмо к императору, в котором предложил «очистить добровольно Княжества, чтобы занять в наших пределах более надежную позицию и вместе с тем отнять у Германии всякий предлог к разрыву с нами».
Император в ответном письме спросил: «Неужели появление флотов у Одессы, и даже потеря ее, ежели она должна последовать, были не предвидены?… Неужели появление каких-то французских партий с артиллерией у Кюстенджи, тогда как их туда просить надобно, чтобы наверно уничтожить? Право – стыдно и подумать. Итак, остается боязнь появления Австрийцев. Действительно, могло бы быть дурно месяц тому, когда мы были слабы, и войска, с тем предвидением приведенные, не были еще на местах. Но они уже там… Словом, эта опасность дальняя и во многом измениться может по нашим успехам. Между тем – время дорого; мы положительно знаем, что ни Французы, ни Англичане в силах и устройстве не могут примкнуть к Омер-паше, разве как в июне. И при таких выгодных данных, мы все должны бросить, даром, без причин, и воротиться со стыдом!!! Мне право больно и писать подобное. Из сего ты положительно видишь, что Я отнюдь не согласен с твоими странными предложениями, а, напротив, требую, чтобы ты самым деятельным образом исполнил свой прежний прекрасный план, не давая себя сбивать опасениями, которые ни на чем положительном не основаны».
Николай уже увидел контуры антироссийского выступления всей Европы, которую Россия могла бы победить только быстротой и решительностью, но генералы все еще мыслили категориями большого европейского мира. Парализован даже Паскевич, который когда-то решительным броском занял столицу азиатской Турции Арзрум и взял Варшаву лихим переходом по правому берегу Вислы, лишив западные державы какой-либо зацепки для вмешательства. Не только груз лет, но груз нового и непонятного давит на наших генералов.
Лишь после месячного промедления 4 (16) мая русские войска подошли к Силистрии. (Этот город был тем самым Доростолом, в котором хотел обосноваться князь Святослав.) После русско-турецкой войны 1828–1829, когда Силистрия была взята Дибичем, в ней еще несколько лет находился русский гарнизон, но затем ее укрепляли для турок прусские инженеры. Раз за разом русским войскам в Крымскую войну приходится осаждать крепости, которые они уже брали за четверть века до того – и это ясно указывало на пагубность великодушия в межгосударственных отношениях.
Паскевич, принимаясь за осаду Силистрии, так опасался появления австрийцев, что, вместо ведения осады, убивал время на укрепление русского лагеря, в который перебросил и значительную часть артиллерии.
Осадные работы, хоть и пошли с опозданием, находились в ведении двух сильных инженеров, генерал-адъютанта К. Шильдера (он погибнет у стен крепости) и Э. Тотлебена. Болгары оказывали деятельную помощь нашим войскам и, при помощи греческих и сербских добровольцев, отбивали наскоки турецкой иррегулярной конницы на наши коммуникации.
16 мая, ночью, отразив вылазку турок из крепости, русский батальон спонтанно бросился на Арабский форт (Араб-Табиа) и почти захватил его. Но тут раздался «отбой» – кто дал сигнал так и не было выяснено, однако при отступлении русские понесли большие потери. «Душевно скорблю о напрасной трате драгоценного войска и потере стольких храбрых, во главе которых ставлю почтенного Сельвана, дорого заплатившего за свою излишнюю отвагу, но мир праху его: он умер геройскою смертью! Тем более жалеть должно столь тщетной траты людей, что осада шла до того успешно и с неимоверно-малою потерею», – написал Николай Паскевичу.
Получив под стенами Силистрии контузию, Паскевич уехал на лечение и осаду крепости возглавил генерал М. Горчаков. Имея рану не физическую, а духовную, он с невротической чуткостью ждал движения англо-французов от Варны и австрийцев с запада, поэтому только искал повод отступить от крепости.
