Было еще несколько вопросов, на которые у Кощея не было ответов. Когда благополучие Василисы стало для него важнее его собственного? Как получилось, что он и правда готов был ее отпустить, только чтобы не делать ей больно? В какой момент ему захотелось полюбить ее, потому что она была достойна не только его заботы, но и самой любви? И почему ему было так больно от осознания того, что он, бездушный, никогда не сможет этого сделать?
Кощей подошел к постаменту, аккуратно снял колпак и отложил его в сторону. Провел пальцами по изрезанной крышке. Нахмурился. Ему все казалось, что он о чем-то забыл. Это ощущение не покидало его с тех пор, как он шагнул в зеркало, и изрядно мучило. Он перебирал предпринятые меры безопасности словно бусины на четках и никак не мог понять, о чем же мог не подумать. А может быть, это вовсе не было связано с Василисой? Но вот сейчас, при взгляде на шкатулку, на задворках сознания шевельнулось что-то…
И вдруг он понял. Кольцо! Он не проверил Василисино кольцо!
Ужас холодом скользнул вдоль позвоночника и обосновался в животе. Нужно было немедленно вернуться домой! Кощей развернулся, намереваясь как можно скорее подняться в замок и добраться до зеркала, но в этот момент Навь содрогнулась от невиданной силы призыва. И Кощей узнал голос, что позвал его подданных прийти и преклонить колени.
***
В чувства Василису привели собаки. Хугин так яро вылизывал ей лицо, а Мунин с таким отчаянием бодался головой в грудь и толкался лапами в плечи, что они просто не оставили ей выбора.
— Все, все, — прошептала Василиса, только чтобы успокоить их, обняла, и ощущение лоснящихся шкур и перекатывающихся под ними мышц дало ей опору.
Нужно было сделать что-то простое. Что-то такое, что не требовало бы от нее особых усилий и раздумий. Василиса огляделась, увидела рассыпавшиеся продукты и стала складывать их обратно в пакет. По одному яблоку. По одному апельсину. Подняла шоколадку, покрутила в руке. Наверное, стоило проглотить кусочек, возможно, это помогло бы, но от одной мысли об этом начинало тошнить, и ее она тоже отправила в пакет. В конце концов на траве осталась только открытка. Василисе было мерзко к ней прикасаться и уж точно не хотелось заносить эту гадость в дом. Но она должна была показать ее Кощею. Кто бы ни прислал открытку и чего бы он не хотел ею добиться, он явно был не расположен к ее мужу, и она не могла не сообщить ему об этом.
И потом…
То, что там было написано, не обязательно должно было быть правдой. Она задаст Кощею прямой вопрос. Он ответит ей, все объяснит, и наверняка все окажется не так страшно. Наверняка это какая-то ошибка, или ложь. А если и нет…
Пока что она не будет думать об этом.
— Хугин, взять, — приказала она, указав на открытку, и Хугин, фыркая и всем своим видом изображая неудовольствие, поднял картонный прямоугольник, аккуратно прикусив за краешек.
Дом встретил тишиной. Василиса занесла пакет на кухню, а потом они с Хугином вдвоем поднялись в кабинет Кощея.
— Положи на стол, — сказала она и дважды хлопнула рукой по столешнице.
Доберман послушно исполнил команду. Василиса краем ногтя поправила обслюнявленную открытку так, чтобы ее край лежал вровень с краем стола: Кощей любил порядок. Подошла к зеркалу, сняла покрывало, дотронулась пальцами до твердой стеклянной глади.
Попробовать шагнуть?
Кощей пытался учить ее ходить зеркальными путями, но она путалась в тропах и ни разу не смогла осилить путь даже до середины. Пройти до другого мира? Не было смысла врать себе. Она собьется с дороги, и даже муж никогда не найдет ее в зазеркалье.
Сзади раздался резкий звон, и от неожиданности Василиса вздрогнула, обернулась. Звон повторился, и она узнала этот звук. Это был рабочий сотовый Кощея. Обычно он отключал его, когда уходил в Навь, но в этот раз, должно быть, забыл. Кто-то прислал ему сообщения.
Василисе вдруг захотелось на них взглянуть. Хоть что-то, связанное с мужем. Близкое, понятное, родное. Она вернулась к столу, открыла верхний ящик и достала телефон. Разблокировала экран и прочитала появившийся текст.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Парк на Пушкина. Беседка. Через тридцать минут.»
«Срочно».
Парк на Пушкина? Тот, что рядом с Конторой?
Это было не очень похоже на рабочую переписку. Василиса разблокировала сотовый, благо, знала пароль, зашла в чат. Номер телефона определился, но не был подписан. За исключением этих двух сообщений там больше ничего не было, но и предложения определиться спам это или нет тоже не поступило, а значит, они были не первые.
Что все это значит?
Сколько еще у Кощея секретов от нее?
— Оп-ля! — радостно засмеялась Марья.
Василиса подняла голову. Моревна сидела в кресле Кощея, перебросив ноги через подлокотник и слегка раскачиваясь. И выглядела донельзя довольной.
— Вот и попался! — с восторгом продолжила она. — Как мы будем его наказывать?
— Наказывать? — переспросила Василиса.
— Ну да, он же явно тебе изменяет! По сравнению с этим вот это, — и она кивком указала на открытку, — вообще цветочки. Да и честно говоря, не совсем понимаю, что именно произвело на тебя такое впечатление. Всему есть своя цена. Неужели ты правда никогда не задумывалась, чем он заплатил за свои силы и бессмертие?
Но Василиса ее уже не слышала.
Изменяет…
Сердце сжало. Кощей не мог ей изменять. Все, что угодно, даже то, что в открытке, только не это… На мгновение картинка все-таки возникла перед глазами: его руки на чужих плечах, чужой талии, чужой груди… Его слова, его улыбка, все то, что принадлежало только ей — кому-то другому? Другой женщине?!
Нет!
Василиса бросила сотовый обратно, словно он был змеей, и захлопнула ящик. И почувствовала, как то, что приживалось все эти дни в груди, наконец дало росток. Ревность. Сумасшедшая, неконтролируемая ревность захлестнула ее.
Она должна была убедиться, что это неправда.
На улице до сих пор было светло, и она не могла воспользоваться своими силами. Воспользоваться силами Марьи и обернуться сойкой? Но если там в беседке она найдет подтверждения своим самым черным страхам, что тогда? Что она сделает с этой женщиной, которая посмела посягнуть на то, что принадлежало ей и только ей? Почему все они — и Марья, и Баюн — так уверены, что этот брак — фикция? И даже Кощей, который все еще утверждает, что не может любить ее? Может быть, у него есть на это более веские причины, чем ей казалось все это время…
Нет, она не будет скрываться под птичьей личиной, выглядывая возможную соперницу. У нее нет и не может быть соперниц. Она жена Кощея по праву, единственная жена. И он принадлежит ей. И так будет всегда.
— О, а вот это мне нравится! — снова рассмеялась Марья. — С тобой куда веселее, чем с Моревной!
Василиса перевела на нее взгляд. Заставила себя ощутить ее в себе — это чуждое, темное марево, что растворилось в ее крови. Теперь эта сила принадлежала ей. И она могла воспользоваться ею так, как ей сейчас это было нужно, а не так, как это полагалось делать светлым.
— Замолчи и подчиняйся, — приказала Василиса.
Образ Моревны дрогнул и растаял. Хугин у ее ног заскулил и попятился к стене, но Василиса резко обернулась, взглянула в карие глаза собаки, перехватывая контроль над ее сознанием.
— К ноге, — шепнула она, и Хугин послушно и твердо направился к ней, встал рядом.
Она вышла из кабинета, спустилась по лестнице, заарканила Мунина и пошла на улицу. Воздух был терпкий, свежий, какой бывает в самом начале осени. Он привнес ясность в мысли. Сопровождаемая доберманами, Василиса вышла за калитку. По дороге между заборами ехала машина.
— Перехватить, — отдала команду она.
Собаки выбежали на дорогу и сели так, чтобы водитель не смог их объехать. Машина остановилась, из нее выскочил мужчина и стал кричать. Василиса нахмурилась. И без того натянутые нервы не выдерживали. До этого она думала договориться. Но теперь ей хотелось только, чтобы этот человек замолчал и просто сделал то, что ей было нужно. Она сделала шаг вперед. Мужчина замер, оборвав себя на полуслове. Взгляд остекленел. Удерживать его сознание было сложнее, чем держать под контролем собак, но Василиса не заметила этого. Всего лишь еще несколько нитей, зажатых в кулаке: сейчас она могла бы удержать их сотню.
