Что же говорить о Савинкове — сочувствующих в России он не лишился, даже несмотря на свою «исповедь». Хотя, вполне возможно, что именно эсеры-террористы, оскорбленные предательством своего лидера, и совершили этот теракт уже против него. Но возможно и другое. Слишком одиозной фигурой был Б. Савинков для руководства ОГПУ, которое также не исключало возможности его побега. А признание? Попав в Лондон или Париж, Савинков тут же бы дал опровержение, описав ужасы «красного террора» и рассказав всему миру, под каким нажимом он давал эти признания. Это было бы поражением большевиков. Не исключено, что именно большевики решили «помочь» лидеру террористов отправиться в лучший мир. Нельзя забывать, что первоначально Савинков был приговорен к расстрелу, но затем решил сделать признание, чтобы жить. Зачем же тогда, получив эту возможность, кончать жизнь самоубийством?
Террор — это слово повсеместно мелькало на страницах газет тех лет. Возникает естественный вопрос: почему именно в России, почему белая эмиграция «увезла» его с собой в Париж, Вену, Берлин и там лелеяла кровавые мечты возмездия? Если попытаться дать общий ответ, то следует назвать, прежде всего, особенности России, ее общественного и государственного строя. Россия, вплоть до Февральской революции, оставалась сословной монархией, так и не став монархией конституционной. Сословность в свою очередь способствовала обострению конфронтации в обществе. Сословная структура способствовала возникновению категории разночинцев — особого, свойственного России слоя интеллигенции, представители которого в силу своего внесословного положения выступали от лица народа. Выдвигая на первый план личность, решительно отстаивая ее достоинство, эта интеллигенция тяготела к индивидуализации своей борьбы с монархией. Так возникает тенденция единоборства личности с самодержавием. Террор был оружием обоюдоострым. Он подвергал опасности не только тех, против кого был направлен, но и тех, кто его осуществлял. Осуществление террористических актов обеспечивалось тщательной конспирацией, которая позволила вывести боевую деятельность террористов из-под контроля и способствовала одновременному использованию провокаторов. Провокация дала правительству возможность использовать террористические организации и террористов в своих целях, устраняя их руками неугодных. Эсеровский террор против царских сановников после Октябрьской революции переродился в террор против деятелей Компартии Советского государства.
«Красный» террор
В Берлине в 1925 г. вышел в свет труд А. И. Деникина «Очерки русской смуты». В разделе «Моральный облик армии. Черные страницы» он пишет: «Армия понемногу погрязла в больших и малых грехах, набросивших густую тень на светлый облик освободительного движения. Военная добыча стала для некоторых «снизу» — одним из двигателей, для других «сверху» — одним из демагогических способов привести в движение иногда инертную, колеблющуюся массу»[217].
Одновременно в книге приводятся подробные сведения о большевистском терроре. Так, в одной из общих сводок указывается, что из «точных данных, добытых Особой комиссией по расследованию злодеяний большевиков, усматривается, что 23 сентября 1918 г. в Пятигорске большевиками был опубликован первый приказ со списком в 32 человека, арестованных ими заложников, среди которых находились представитель посольства США Номикос, представитель сербской миссии Медич и секретарь сербского посольства Нестерович. Все эти заложники должны были быть, согласно приказу, расстреляны в первую очередь при попытке контрреволюционного восстания и покушения на жизнь вождей пролетариата»[218].
«Красный» террор это, естественно, не изобретение большевиков. Это модель якобинцев, о которой мы говорили ранее. «Красный» террор был с самого начала элементом большевистского режима. Порой он усиливался, порой ослабевал, но никогда не прекращался полностью. Есть мнение, что террор в этот период был явлением неизбежным — реакцией на контрреволюционные выступления. В таком случае большевики должны были отказаться от террора к 1920 г., когда была достигнута победа над иностранными интервентами и внутренними реакционерами. С приходом к власти Сталина все необходимые средства для террора, находившиеся в его руках, приобрели невиданное по масштабу применение. Это доказывает, что для большевиков террор был орудием не обороны, а управления. Инструментом большевистского террора стала Чрезвычайная Комиссия (ЧК), созданная в начале декабря 1917 г. В. И. Ленин считал террор необходимым инструментом деятельности революционного правительства.
10 марта 1908 г. в «Заграничной газете» № 2 В. И. Ленин печатает «Уроки Парижской коммуны», в которой указывает на две ошибки, которые погубили плоды французской революции: «Пролетариат остановился на полпути: вместо того, чтобы приступить к “экспроприации экспроприаторов”, он увлекся мечтами о водворении высшей справедливости в стране, объединяемой общенациональной задачей. Такие, например, учреждения, как банк, не были взяты, теории прудонистов насчет “справедливого обмена” и т. п. господствовали еще среди социалистов. Вторая ошибка — излишнее великодушие пролетариата: надо было истреблять своих врагов, а он старался морально повлиять на них, он пренебрег значением чисто военных действий в гражданской войне и вместо того, чтобы решительным наступлением на Версаль увенчать свою победу в Париже, он медлил и дал время версальскому правительству собрать темные силы и подготовиться к кровавой майской неделе. И несмотря на все различие в целях и задачах, поставленных перед русской революцией, сравнительно с французской 1871 года, русский пролетариат должен был прибегнуть к тому же способу борьбы, которому начало дала Парижская Коммуна — к гражданской войне… Классовая борьба при известных условиях выливается в формы вооруженной борьбы и гражданской войны, бывают моменты, когда интересы пролетариата требуют беспощадного истребления врагов в открытых боевых схватках»[219].
Большевики пытались выработать тысячи форм и способов контроля над «нетрудовыми элементами», разнообразие форм и методов в достижении цели. Общеизвестен и такой исторический курьез. В процессе захвата власти большевиками Каменев обратился ко Второму Съезду Советов с предложением отменить смертную казнь для солдат, дезертирующих с фронта. Съезд принял это предложение. Когда же В. И. Ленин узнал об этом, то был категорически против, считал это решение слабостью и пацифистской иллюзией. Поэтому вряд ли можно утверждать, что большевики «вынуждены были прибегнуть к политике террора «под давлением» внутренних и внешних противников, что террор был им навязан. Для большевиков, как и для якобинцев, террор был отнюдь не крайней мерой, а служил заменой той социальной поддержки, которой им не хватало. Чем более теряли они популярность, тем сильнее становился террор. Если провести сравнение «белого» и «красного» террора, то вряд ли вообще они сопоставимы. Во-вторых, вряд ли можно согласиться с теми, кто утверждает, что белогвардейцы никогда не возводили террор в ранг особой политики и не создавали для этого формальных институтов, так как были лишены политической и экономической власти. Белая эмиграция всегда грезила кровавыми планами возмездия. Террор — это не отдельная акция, а система репрессий и угроз, с помощью которых осуществляется запугивание и принуждение в интересах террористов. Что можно было бы отнести к объективным проявлениям «красного» террора?
Во-первых, создание плотной сети тайных агентов и доносчиков, во-вторых, пренебрежение правами человека, в-третьих, страх, постоянная угроза ареста и смерти, отравляющая их жизнь, в-четвертых, замена всех старых законов «революционной сознательностью».
Неудивительно, что жертвой террористического акта пал и сам вождь мирового пролетариата. Эсеры несколько раз меняли акценты своей политической платформы. ЦК партии эсеров-террористов выступает против активного сопротивления большевикам. Нежелание эсеров прибегать к методам, которые они использовали в борьбе с царизмом, было продиктовано рядом факторов. Руководители эсеров были убеждены, что время работает на них, и им необходимо не сдавать свои позиции, и ждать, когда в России восторжествует демократия, а убийство большевистских лидеров привело бы к победе контрреволюции. Естественно, так думали не все эсеры. Утром 30 августа 1918 г. пришла весть, что застрелен руководитель Петроградской ЧК — М. С. Урицкий. Убийцей Урицкого был член умеренной Народно-социалистической партии Л. А. Канегисер.
В планы Ленина входило посетить здание Хлебной биржи и митинг на заводе Михельсона. Утренняя весть об убийстве Урицкого застала Ленина и Крупскую дома. Крупская была категорически против поездки в этот день, предчувствие и интуиция говорили о возможности убийства.
