и пришел, то есть к Ламаншу.
– Я этого, скорее всего, уже не увижу, – сказал канцлер Одинцов императрице, – биться вам, Ольга, придется, имея под рукой тех, кто сейчас молодой да ранний. Главное – не расслабляться и не забывать, что европейский зверь совершенно внезапно может перейти от ласкового мурлыкания к самой яростной агрессии. В то время как наши люди будут думать, что российско-европейские отношения еще можно исправить, на самом деле завоевательный поход уже будет предрешен.
– Всеобщая монархизация Европы не отменит этот процесс, а только оттянет его по времени, – добавил князь-консорт. – Императоры и короли также подвержены газетной пропаганде, как и простолюдины, хоть и в меньшей степени. В Британии – парламент, в Германии – парламент, во Франции, даже если нам удастся заменить там президента на короля, уж всяко тоже будет парламент, на осколках Австро-Венгрии – тоже парламенты, как и в Бельгии, Голландии и Италии – странах вторичных, но годных к тому, чтобы стать поставщиками пушечного мяса на Восточный фронт. А парламент в монархических странах – это не столько инструмент принятия решений (ответственный монарх с этой прерогативой справится не хуже, а даже лучше), сколько средство пропаганды, с трибуны которой разные «месье Клемансо» будут изрекать свои человеконенавистнические речи. В наше время говорили, что стоит человеку сто раз сказать, что он свинья – и тот непременно захрюкает. И как только начнется такой процесс информационной обработки, мы должны быть готовы нанести по европейскому гадюшнику внезапный упреждающий удар с целью снести эту халабуду до основания.
Императрица посмотрела на своих верных клевретов и со вздохом сказала:
– Ведь, в самом деле, мои дорогие, вы правы. Когда я смотрю на европейских господ – что по одну, что по другую сторону скамьи подсудимых – мне хочется замотать их в смирительные рубашки и поливать холодной водичкой до тех пор, пока не придут в общечеловеческое чувство. Но я знаю, что добытое таким образом протрезвление крайне недолговечно, а потому уверена, что единственный способ избежать больших проблем – это сделать Россию сильнейшей державой на планете, чтобы европейская алчность в полной мере уравновешивалась страхом за собственную шкуру. Всех наших подданных – от простого народа до самой верхушки – следует держать в тонусе и не расслабляться. Сначала наша пропаганда должна быть нацелена против злобных колониалистов из Североамериканских Соединенных Штатов, начисто истребивших благородных и миролюбивых индейцев, а потом, когда в Европе начнут возникать предсказанные Павлом Павловичем негативные тенденции, нашему народу надо будет напомнить, откуда эта североамериканская действительность произошла.
– На это дело, – сказал канцлер Одинцов, – можно поставить молодого графа Толстого – вот у кого таланта много больше, чем у других. Одними переводами Карла Мая сыт не будешь. Для начала дать ему роман «Унесенные Ветром» – пусть перепишет своими словами с нашим русским пониманием европейско-американской души, – а потом сделать из этого модный у нас в двадцать первом веке романистический сериал, когда после основной книги появляются приквелы и сиквелы[33], и повествование длится и длится, удерживая внимание читателей. Ну а потом, когда в нашем джентльменском наборе информационной войны появится кино, эту историю надо будет пустить на экраны для самых широких масс.
Немного помолчав, императрица вымолвила:
– Все это хорошо, но ничего подобного нашим нынешним партнерам по переговорам высказывать не следует. Наш главный враг – республиканские Североамериканские штаты, и точка. Это мой брат – наивный простак, верящий, что честные европейские маклеры его не обманут, но я, с подачи моего дорогого учителя, барышня злая и недоверчивая, и вижу в дяде Вилли и даже дяде Берти не самостоятельные фигуры, а объекты для манипуляций. При по-настоящему серьезной информационной атаке может не выдержать даже моя подруга Тори, хотя я постаралась привить ей изрядную долю здорового скептицизма по отношению к подобным приемам. Одним словом, улыбаемся и машем, имея в виду, что, разрешив нынешний европейский кризис, мы победили только в первом сражении, а не окончательно выиграли войну за будущее Российской империи и всего мира.
10 марта 1908 года, три часа пополудни, Германская империя, Нюрнберг, Нюрнбергская крепость.
– Господа, – по-немецки сказала императрица Ольга, кивнув в сторону французского премьера Аристида Бриана, – час назад там, внизу, мы осудили к пожизненному заключению месье Клемансо, французского политика, который потерял чувство границы между добром и злом, а сейчас будем судить саму Францию, республиканское устройство которой порождает таких моральных уродов. Старуха в красной шапке воинствующе неверна своим обязательствам, патологически лжива и стремится извлекать одностороннюю выгоду в любых обстоятельствах. Но хуже всего у Франции дело обстоит с предсказуемостью поведения, ибо каждое следующее правительство может отказаться отвечать по обязательствам предыдущего. Поддержать союзника, подвергшегося внезапному нападению, они однажды уже отказывались. Так чего нам ждать от них впоследствии? Внезапного удара в спину, поскольку в Париже очередной премьер или президент решит, что вовремя предать – это значит предвидеть. Сегодня Франция – член Брестского альянса, а завтра она решит вступить в союз с нашими врагами. К нашему счастью, Российской империи вероломство французов почти не страшно: наши границы не соприкасаются, и даже сферы влияния расположены на некотором расстоянии. Поэтому мы в любом случае успеем изготовиться и дать врагу жестокий отпор. Зато в опасности могут оказаться наши союзники, Британская и Германская империи, для которых вечное французское непостоянство несет серьезную угрозу.
– Госпожа императрица! – на том же языке воскликнул Аристид Бриан. – Какую же угрозу вам может представлять Франция, самая слабейшая из всех европейских держав?!
Французский премьер сказал эту фразу – и осекся, глядя, как меняется лицо глядящего на него князя-консорта, как сужаются его глаза, а руки сжимаются в кулаки.
«Этот сумасшедший русский меня убьет! – ошарашенно подумал он. – Убьет прямо здесь и сейчас, ударом кулака, как глупого быка на ярмарке, ради потехи толпы… Но за что? Из-за чего такой приступ немотивированной ярости?»
– Или мы не знаем, – будто отвечая на невысказанный вопрос, тяжелым голосом произнес муж русской императрицы, – что в разгар кризиса ваше правительство вполне серьезно обсуждало возможность в пику Брестским соглашениям обратиться за военной помощью к Североамериканским Соединенным Штатам? Предложение было отвергнуто, и о нем постарались забыть. То ли это случилось по причине неготовности политиков янки вылезать из коротких штанишек доктрины Монро, то ли из-за опасений, что подобный политический выкрутас выведет вас из-под защиты Брестских соглашений, после чего германские гренадеры появятся в Париже быстрее американских джи-ай, а Россия и Британия не шевельнут в вашу защиту и пальцем. Было такое?
Вместо
