Она хлопнула глазами, явно не рассматривая до сих пор такую причину, потом прыснула.
– Стратеги! – охарактеризовала она и начала объяснять Кирюхе: – Организаторы там не дураки были. И тащить приказали не кого команда выбрала, а кто последним на рубеж прибежал.
– Трохина! – продолжил за ней Дима. – Он в стрелковый клуб ходил, выбил нам все десятки. Но он же, гад, целый центнер весил! Ни бегать, ни подтягиваться…
– Ты тогда за половину команды подтягивался, – припомнила Лена, снова переведя взгляд на него. Кажется, в нем было уже почти привычное восхищение. – Я тоже больше одного раза не осилила. А надо было шестьдесят.
– Подтягиваться – ладно, – махнул рукой довольный Дима. – А вот тащить этого борова! Парни только что сознание на финише не теряли. Еще и Вовка на сук напоролся, ногу проткнул, кровищи было! Если б не ты!..
Кажется, его и тогда впечатлило хладнокровие и уверенность вечной серой мыши Черёмы, которая до того момента задыхалась от быстрого шага с огромной своей сумкой с красным крестом, а в критической ситуации вдруг преобразилась и, не обращая внимания на Вовкины пререкания и советы держаться от него подальше, перебинтовала ему ногу, да так ловко, что заслужила потом похвалу от штабной медсестры и вполне себе искреннюю Вовкину благодарность.
Почему, интересно, через пару дней после «Зарницы» Дима напрочь забыл о Ленкином преображении и о том, сколь интересной и полной неожиданностей девчонкой она на самом деле была? Вскружили голову поклонницы, которых после его геройских подтягиваний и выноса раненого товарища Трохина на собственном горбу стало еще больше, и худенькой скромной Ленке Черемных места среди них не оказалось.
Когда бог хочет за что-то наказать, он первым делом лишает разума.
– Ой, Димка, знал бы ты, какая я дура тогда была! – замотала головой Лена и даже как будто спрятала от него взгляд. – Так обрадовалась, что наконец-то могу себя проявить! Я же неделю до этого книги по первой помощи зубрила! Родителей замучила, на них тренируясь. А по правилам надо было всего лишь ненастоящую повязку на якобы раненого наложить. Так что Вовка со своей ногой был для меня Манной небесной.
Черт его знает, с чего Диму вдруг потянуло на откровения.
– Зря Вовка после этого тебя на свидание не пригласил, – с совершенно дебильным ощущением превосходства сообщил он. – Вроде же собирался.
Лена повела плечом и мастерски отбила.
– Он на выпускном мне то же самое сказал. Извинился, что не набрался тогда смелости. Мы с тех пор иногда с ним созваниваемся. Ты в курсе, кстати, что он летчиком стал? Кто бы мог подумать: Вовка – и летчик!..
Превосходство как рукой сняло. Может, когда-то Димка Корнилов и выигрывал у своего одноклассника по всем фронтам, но сейчас не шел ни в какое сравнение. Вовка осуществил свою мечту. А Дима…
– То есть на свидание так и не пригласил? – вызывающе поинтересовался он. В Ленкиных глазах появился холод.
– Пригласил, – сообщила она. – Он после окончания летного училища в Москве остался, там и встретились.
Само собой, не было большего идиотизма, чем ревновать Черемуху к бывшему однокласснику из-за свидания, которое было черт знает сколько лет назад, особенно памятуя о том, что Ленка в итоге дождалась его, Корнилова, но собственная несостоятельность на фоне других просто завязывала нутро в узел, и Дима, заранее проклиная себя за рвущееся на волю замечание, все же выпустил его:
– Со Жнецом тоже по старой памяти встречалась?
Ленкины глаза должны были превратиться в две узенькие прорези, выражая крайнюю степень раздражения и предупреждение, что Корнилов попал. Но они вдруг, наоборот, расширились, а на Ленкином лбу появились две недоуменные морщинки.
– Я вроде белену не клала в курицу, Корнилов, чтобы ты подобную ересь нести начал, – достаточно обидно проговорила она. – Или ты считаешь свиданием тот случай, когда Жнечков рассказал мне правду о твоем участии в шоу?
Наверное, Дима должен был испытывать благодарность Лене за то, что она не опустила его при сыне, упомянув о его истинной роли в ее унижении, но о Кирюхе он думал сейчас в последнюю очередь. Ленка врала ему в глаза, и от этого просто взрывался мозг.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Пап! – предупреждающе позвал Кир, очевидно по отцовскому виду правильно оценив градус напряжения, и только это помогло немного этот градус понизить. Дима глубоко вдохнул, напоминая себе, что не имеет никакого права на отчет о Ленкиной личной жизни, потому резко выдохнул и мотнул головой.
– Ладно, извини, проехали!
Лена, однако, продолжала на него смотреть, понимая, что он не договорил, и каким-то необъяснимым образом чувствуя, как тяжело у него на душе. Она по привычке бросилась нападать, едва появилось какое-то обвинение в ее адрес, а надо было разобраться. Это же Димка. С ним все по-другому.
– Кажется, чай уже остыл, – проговорила она, поднимаясь из-за стола, и продолжила в ответ на недоуменные взгляды обоих Корниловых. – Дим, поможешь мне? А то я так и не подружилась с вашим чайником.
Кажется, Кирилл куда быстрее отца раскусил Ленкину хитрость, и тут же, достав телефон, принялся яростно его эксплуатировать. Дима встал со сжатыми зубами и первым прошагал на кухню.
– Вы его только не очень прессуйте, – шепнул еще Лене Кирилл. – Он все-таки после экзамена.
Лена усмехнулась, но кивнула. Потом тоже прошла на кухню, где Дима уже включил свой многострадальный чайник, и неслышно прикрыла за собой дверь. Оперлась на нее спиной и спросила в спину уже Корниловскую:
– Дим, объяснись, пожалуйста.
Его лопатки сдвинулись, словно он расправлял плечи и одновременно медлил, принимая решение. Потом все-таки обернулся и заговорил:
– Лен, слушай, я не полный идиот, хотя иногда и произвожу такое впечатление, – довольно жестко начал он. – И если я делал вид, что не слышал имя Жнеца в твоем кабинете, это не значит, что я вдобавок еще и глухой. Ты же к нему бегала каждый обед, пока мы не начали встречаться? Я не в претензии, Лен, просто не надо теперь делать вид, что мне приснилось. Не люблю этого!
Лена смотрела на него во все глаза. Димка говорил слишком сильно, чтобы допустить мысль, что он прикалывается. Но откуда он вообще взял подобные вещи? После того похода в пиццерию она о Жнечкове ни слухом ни духом. А на обеды бегала с Димкиным же сыном. Дима об этом не знал, конечно, но почему вдруг решил сделать Лениным спутником именно Жнечкова? Их с Кириллом роднило лишь имя…
– Корнилов! – только и выдохнула она, осененная догадкой. – Ты решил, что Кирилл, который меня в кафе приглашал, это…
Договорить не сумела: неконтролируемый приступ смеха атаковал с такой силой и неожиданностью, что она захлебнулась им, расхохотавшись в голос и не в силах больше ничего объяснять. Да, да, она, конечно, обижала этим Димку, может, даже оскорбляла: вон он как старательно доказывал, что не идиот и что не придумал ее интереса к Жнечкову, – но весь этот абсурд просто накатывал волнами, не давая Лене успокоиться, а Димка только все сильнее хмурился и сжимал руки в жесткие защитные кулаки.
– Я так смешон, Лен? – с каким-то звенящим разочарованием наконец поинтересовался он, и в следующую секунду Лену в спину ударила дверь, а в проеме показалась Кириллова голова.
– Да это я, папка, был! – с гремучей смесью жалости и сыновьей любви воскликнул он. – Это я с Еленой Владимировной в кафе ходил! Это со мной она в своем кабинете разговаривала! И по телефону мне звонила! Мы давно с ней начали общаться! Еще до того, как я узнал, что она твоя одноклассница!
Лена немного оторопела от жара этой исповеди, а у Димки, что называется, просто отпала челюсть. Черт его знает, что творилось там, в его голове, но вместо того, чтобы начать возмущаться, не верить или задавать уточняющие вопросы, он бахнул, глядя без отрыва на Лену, что-то совсем неожиданное:
– То есть все это время я тебя к собственному сыну ревновал?
Лена резко вздохнула. У Димки был такой голос, словно он не о ревности, а о любви своей говорил, и именно о любви Лена столь же серьезно его и спросила:
