(веда) перестало быть эзотерической тайной: теперь его можно достичь, тренируя простые добродетели – почтение к учителю, «постоянное беспристрастие и в довольстве, и в огорчении» – и иногда удаляясь в какое-нибудь уединенное место, чтобы помедитировать там над тайной Кришны[894]. «Бхагавад-Гита» не отрицает и не чернит прозрения более ранних писаний; она только делает ведическую духовность доступной каждому.
9. Воплощение
Итак, Бог, как видно, может принять человеческий образ – но могут ли люди стать божественными? Христианское учение о воплощении Бога в человеке Иисусе было вдохновлено и движимо стремлением именно к такому преображению. К III в. н. э. христианство стало популярно в элитных слоях Средиземноморья, и исследование писания сделалось утонченным видом искусства. Большинство ранних богословов были платониками, принимавшими как аксиому, что человек благодаря своим природным возможностям способен превзойти ограничения физического мира. Александрийский философ Ориген (ок. 185–254) верил, что все мы пали из состояния изначального совершенства. Мы были созданы как ангельские духи, призванные зачарованно созерцать Бога, но выбрали пренебречь божественным – или, в случае демонов, его отвергнуть – и поставить в центр мира самих себя. Только Иисус остался прочно соединен с Богом. Однако, настаивал Ориген, изучая писание, мы можем вернуть себе этот ангельский статус[895]. Его экзегетический метод доминировал и в восточном, и в западном христианстве на протяжении более тысячи лет.
Основная идея Оригена проста и однозначна: «Итак, заклинаю вас преобразиться. Решитесь понять, что в вас есть способность к преображению»[896]. Бессмысленно читать писание, если ты не решился вырваться за пределы своей человечности. Ориген был начитан в александрийских аллегориях, а после переезда в Палестину, где основал собственную академию, также изучал мидраш вместе с раввинами из Кесарии. Для Оригена каждое слово писания в определенном смысле произнесено Христом, Словом Божьим, и призывает читателя последовать за ним. Задача истолкователя – помочь расслышать этот божественный голос. Ориген не пренебрегал буквальным смыслом писания. Он создал свою редакцию Еврейской Библии, где разместил параллельно с оригинальным текстом пять греческих переводов; его зачаровывали география, флора и фауна Палестины. Однако он настаивал, что чтение Писания – процесс прежде всего духовный и что, если мы в самом деле хотим выйти за пределы своего неподатливого «я», это требует «величайшей чистоты и трезвости, и… ночных бдений», и невозможно без молитвы и добродетели[897]. Значение Библии нельзя раскрыть одним лишь разумом: эта задача требует интенсивного морального самовоспитания. Но если экзегет не бросает своих занятий, если рассматривает писания «со всем вниманием и благоговением, какого они заслуживают, несомненно, что при самом чтении и усердном изучении их ума и чувств его коснется божественное дыхание, и он увидит, что слова им читаемые – не речения человека, а язык Бога»[898].
В Прологе к «Комментарию на Песнь Песней» Ориген предполагает, что три книги «премудрости», приписываемые Соломону – Притчи, Экклезиаст и сама Песнь Песней – описывают три стадии возвращения в ангельское состояние. У писания имеются тело, душа и дух, соответствующие трем «смыслам» библейского текста. Притчи – это тело писания, буквальный смысл текста: очень важно уверенно им овладеть, прежде чем идти дальше. Экклезиаст работает на уровне души, естественных сил разума и сердца: его автор учит нас видеть тщету всего земного и показывает, как неразумно возлагать все наши надежды на материальный мир. Он учит нас, как себя вести – и, следовательно, репрезентирует нравственный смысл писания. Лишь христианин, прошедший обе эти предварительные стадии, может перейти к духовному или аллегорическому смыслу.
В своем трактате о Песни Песней Ориген объясняет, что ее первый стих – «Да лобзает он меня лобзаниями уст своих» – буквально говорит о невесте, жаждущей любовных ласк жениха; но, если истолковать его нравственно, невеста оказывается образцом для всех христиан, которые должны научиться неустанно желать возвращения в свое изначальное состояние. Аллегорически же невеста символизирует народ Израилев, получивший в приданое «Закон и Пророков», но все еще ожидающий, чтобы их наполнило Слово. Применительно к отдельному человеку эти слова выражают надежду, что «чистая и девственная душа будет просвещена сиянием и посещением самого Слова»[899]. Как последователь Платона, Ориген был убежден, что практика феории («созерцания») дает людям возможность восходить в божественный мир при помощи собственных природных сил, так что христианам следует медитировать над этим стихом, пока они не станут «способны воспринимать принципы истины»[900]. Если комментарии Оригена звучат отрывочно и не слишком убедительно, это потому, что его учение было призвано лишь привести учеников в правильное расположение духа; медитировать за них Ориген бы не смог. Более того, как и в традиционном греческом любомудрии, и здесь экзегеза требовала определенного строгого образа жизни. Ученики Оригена могли понять истинное значение писания, лишь самоотверженно воплощая его нравственные постулаты на практике в повседневности[901].
Ориген жил во времена, когда христиане были еще презираемым меньшинством и время от времени даже подвергались преследованиям. Однако к IV веку Церковь превратилась в серьезную организацию, очистилась от некоторых «буйных» элементов и, подобно самой Римской империи, сделалась мультирасовой, межнациональной, управляемой клириками, превратившимися в эффективных бюрократов[902]. В 306 году одним из двоих правителей западных провинций империи стал Валерий Аврелий Константин (274–337). Решив установить единоличное правление, он начал поход против своего соимператора Максенция и в 312 году, накануне финальной битвы, увидел в небе пламенеющий крест, украшенный словами: «Сим победиши!» Свою победу он приписал этому чудесному знамению и позднее в том же году легализовал христианство. В 323 году он победил и Лициния, императора восточных провинций, стал единственным правителем империи и перенес столицу из Рима в новый город Константинополь в Византии на Боспоре. Христиане сочли такое развитие событий провиденциальным. Больше они не были маргиналами – они стали полноправными гражданами империи, способными внести важный вклад в общественную жизнь. Многие верили, что Константин установит Царство Божье на земле.
Константин надеялся, что христианство станет в империи объединяющей силой, но обнаружил, что Церковь в Восточном Средиземноморье раздирает на части жаркий спор о личности и природе Иисуса. Единого «правила веры» в то время еще не существовало: Иисуса давно уже почитали как Слово Божье, однако не было единых официальных указаний, как это следует понимать. Подробно прослеживать ход этих сложных дискуссий мы здесь не будем. Для нас важно, что найти решение в писании оказалось очень сложно, если не вовсе невозможно. Арий (ок. 250–336), харизматический александрийский пресвитер и виновник кризиса 320 года, был ученым экзегетом. До нас дошли очень немногие из его работ, так что приходится полагаться на писания его оппонентов, которые почти наверняка искажали его тезисы.
