длинным шелковыми кудрями что были темнее ночи — такую красавицу не всем королям удается встретить. И раз уж ей все равно придется умереть, то почему бы не воспользоваться шансом, да? Помнишь? — Этьен подошел к старику, и вытащил у него кляп изо рта. — Расскажи этой милой девушке, которая так хочет отговорить меня убивать, что ты сделал?
— Умоляю, помогите! — Старик подполз ко мне, ища защиты, но мне стоило усилий не оттолкнуть его.
— Я отрежу тебе язык, если будешь кричать. Уверен, мне даже понравится.
Старик задрожал, и попытался вновь умолять меня, протягивая связанные руки, но я отступила на шаг. Нет, я не могла найти в себе сожаления или сочувствия к нему. Но мне казалось, что мой друг окончательно потеряет себя, если прикоснется к этому чудовищу.
— Хорошо! — видя, что я никак не реагирую на его мольбы, старик перестал причитать. Слезы исчезли из его глаз и теперь он смотрел на Этьена с настоящей ненавистью. — Хочешь еще раз услышать, как было дело? Запамятовал? Я пообещал твоей мамаше, что если она отдаст мне себя, я отпущу ее детей. Конечно, старшенькому это не понравилось — кинулся на меня с мечом, который держать-то едва умел. Убить его не представляло труда. Я мечником хорошим никогда не был, но тут даже я справился. Его мамаша начала выть, точно кошка с перебитой лапой. Но были же еще двое — девчонка, самая старшенькая, уже в расцвете лет. И совсем еще младенец в люльке. Мамаша согласилась. Всегда знал, что эти горячие иностранки — все как одна шлюхи! Поди и дети-то все от разных отцов были! Как милая задрала юбки, прямо там. С виду ничего так, но на деле — самая обычная баба. Еще и рыдала, все настроение испортила.
— Он отдал мою мать своим наемникам. А сам взял мою старшую сестру у нее на глазах. Убил младшую — прямо в ее люльке. Никогда не слышал, чтобы мать так кричала. Еще когда суматоха только началась, меня брат с сестрой спрятали в сундуке. Побежали за младшенькой — но не успели. И мать приказала служанкам с него не вставать. Чтобы не случилась. Нянечка ее приказ исполнила. Она так и умерла — от удара меча в грудь, сидя на этом проклятом сундуке. Я из него потом едва выбрался — думал, там и помру. Они всех в замке перебили — от мала до велика, ни поварят, что едва держать кастрюли научились, не пожалели, ни лесничего, которому еще мой прадед другом был. Они устроили пожар. Я был в родовом замке — там теперь нет ничего, кроме обогревших развалин и пустыря. А потом вы распустили слух, что видели напавших разбойников, но не успели остановить трагедию. Даже кого-то нашли, схватили и казнили, как тех самых разбойников, якобы убивших семью де Лебрево. Но мы-то с тобой знаем правду, да, барон Гессе? И вот этого человека ты хочешь, чтобы я пожалел?
Я подошла к Этьену и крепко обняла его.
— Мне так жаль. Ты так страдал, а я была рядом, и ничего не видела, ничем не смогла помочь. Прости меня, Этьен.
Кажется, я часто оказываюсь вблизи людей, которым нужна помощь, и не могу ничего сделать. Я и не заметила эту страшную болезнь в Этьене, пустившие корни так давно. Она оплела его, словно ядовитый плющ, выдавив все желания, кроме мести. Отравляя жизнь картинами прошлого, мучая тем, что он выжил. Этьен под моими руками был точно каменная статуя, в которой не было ничего живого. Он не обнял меня в ответ, не отстранил, не пытался заставить понять или оправдаться. Его ненависть переливалась через край и он не видел ни малейшего смысла в попытке ее оправдать. Могла ли я на самом деле помочь человеку, что так долго страдал? Смогу ли найти нужные слова?
— Разве убийство вернет их? Ты ведь можешь разрушить жизнь барона — как свидетель предать огласки его деяния, лишив титула, чести, земель. Его будут проклинать все и гнать от города к городу, пока он не найдет пристанище в месте, где никто о нем знать не будет. Его позор будет нести вся его семья: брат не сможет быть более рыцарем короля, дети останутся нищими и будут проклинать отца всю жизнь. Тебе не обязательно совершать такой страшный грех.
Этьен положил мне руки на плечи, и отстранил, разрывая объятия. В глазах его была жалость. Но не к своему врагу, нет.
— Мария. Но с чего ты решила, что я никогда не убивал слабых и беззащитных раньше?
Его слова заставили меня содрогнуться. Из глаз полились непрошенные слезы. Как так получилось, что жизнь моих друзей, у которых было все от рождения — и богатства, и любящие родители, оказались трагичнее и тяжелее крестьянской доли?
— Но ведь Джон смог отпустить своего дядю живым. Месть не затмила его взор. Этьен, прошу. Ты лучше чем этот человек!
Движения Этьена были молниеносны. Он оттолкнул меня к двери, и, всадив нож на пол рукояти, разрезал барону живот. Тот заорал. Этот крик оглушал. Я бросилась к барону, но и Этьен, и я знали, что помочь я ничем не смогу.
— Подсмотрел в той деревне, помнишь. Тот несчастный умирал долго — уверен, наш барон столько не выдержит. Но и помочь ему никто не сможет. А я посижу тут, посмотрю, как медленно ты будешь смиряться с тем, что твоя жизнь окончена. Увидишь ли ты чертей, что подбираются к тебе, потирая свои лапы и желая затащить к себе в царство вечных мук? Или будешь вспоминать всех, кому причинил вред, и вымаливать прощение? Мне правда очень любопытно, что отразится в твоих глазах.
Этьен уселся у стены. К правому его сапогу стекала кровь, пачкая, но он и не думал убирать ногу. Он смотрел на барона, словно на ядовитую змею, что корчится, пораженная мечом, у ног победителя.
У меня были лекарства от кровопотери, были обезболивающие — но рану нужно было зашить как можно скорее. Да и получится ли — просто запихав все обратно — словно куклу набив соломой?
— Позволь мне помочь ему. Нужна игла, и нити, обезболивающее есть, — я судорожно перебирала склянки и травы, что у меня были.
— Я не отопру дверь вновь, если выйдешь. Да и сколько ты сможешь бегать по королевскому замку, ища медицинские запасы, когда их таким трудом возвращенный король нуждается в лечении? Ты никак не сможешь ему помочь.
Крик барона перешел в хрип. Неужто
