— Моя сестра не шлюха! Конечно, они поженились! Слава Богу, Лотта — не кровная родня штурмбанфюреру! Пастор Грегор обвенчал их в часовне Замка, едва Зигфрид поправился…
— Как он мог так поступить? — досадовал отец Якоб. — Он должен понимать: ему никогда не простят! Никогда!
— Ему? — Шеф Кольбах бросил скользкий оценивающий взгляд в танцзал.
Зиги легко скользил по паркету, обняв Лотту за талию. Надо признать, в полосатом костюме и модных ботинках братишка выглядит эффектно, как киноартист!
— Этому парню простят все что угодно — пророчества про русские танки, скверный выбор оперы, сумасшедшую мать…
— Рейхсфюрер никогда не простит ему только одного — самовольной свадьбы! — саркастически ухмыльнулся отец Якоб.
— Поздравляю вас, мой мальчик! — герр Фанцонни энергично заключил Пауля в объятия и, привставши на цыпочки, облобызал в обе щеки. — Свадьба барона Зигфрида состоялась неделю назад, то есть еще до объявления последней воли вашего общего отца! По условиям завещания злополучного барона Отто, если один из наследников состоит в браке, то две трети имущества достаются лицу, не успевшему связать себя брачными узами! Значит, вам, Пауль! Купите сестренке роскошный букет — она принесла вам впечатляющее состояние! Впрочем, оспаривать дарственную и без того безнадежное дело! А я готов предложить вам прекрасную сделку! Разумеется… не я лично, а Святой престол… Какое счастье иметь дело с таким приятным молодым человеком, а не со старой вороной Клаусом! Надеюсь, он воспитал вас добрым католиком и вы примете предложение Его Святейшества, даже сделанное моими устами!
— Вы знали!.. Вы знали о свадьбе… — зло процедил отец Якоб.
— Разумеется!
— И как давно? — изумился осведомленности герра Нунция Пауль.
— С тех пор как по своей доброте душевной исповедал пастора Грегора! — и назидательно уточнил: — Отче, дорогой Якоб, я давно рукоположен во епископа и возведен в сан кардинала, а вы всего лишь мой секретарь!.. И это именно потому, что меня не волнуют политические перипетии: я служу вечному! После свадьбы у вас нет никаких аргументов, чтобы заставить белокурого солиста судиться с родным братом…
Кольбах добил раздосадованного отца Якоба:
— Уверен, несмотря на утрату части имущества, штурмбанфюрер фон Клейст все же остался в выигрыше: арийский малютка — лучший подарок Фюреру, который может сделать немецкая молодая пара! Такова демографическая политика Рейха… Генрих вынужден будет прийти в восторг! — Шеф развернулся в сторону Рейхсфюрера, вскинул руку и верноподданнически щелкнул каблуками: — Хайль Гитлер!
— Зиг Хайль! — Пауль тоже посмотрел в сторону, где среди разгоряченной толпы гостей поблескивали круглые очки Генриха Гиммлера.
Герр Гиммлер, в полном соответствии с протоколом, выражал признательность хозяевам праздника — городскому главе N-бурга с супругой. Во избежание беспочвенных слухов бургомистра Штрокса выпустили под залог, и теперь он страдал, наблюдая, как Рейхсфюрер осыпает комплиментами его жену — как всегда, эффектную на грани вульгарности. Эмма Штрокс кокетливо улыбалась и нервно тискала в руках объемистую кожаную сумку. Вопиющее безобразие! Пауль деловито обратился к Шефу Кольбаху:
— Разрешите удалиться? Необходимо задать взбучку ребятам на входе! Инструкция строго запрещает пропускать в зал, пока в нем находится Рейхсфюрер, лиц с ручной кладью — даже если это супруга бургомистра!
— Вот дерьмо! — Карл Кольбах выхватил оружие и бросился к Рейхсфюреру, бесцеремонно расталкивая толпу. Пауль без раздумий последовал за начальником.
Вспышки, смешанные с грохотом выстрелов, наполнили бальный зал запахом пороховой гари и запоздалой панической суетой.
Мужественной скалой среди хаоса высился Рейхсфюрер — он побледнел, но не пострадал! Его спасло вовсе не провидение, а высокий молодой человек, за миг до выстрела успевший броситься к Эмме Штрокс. Предназначенная Рейхсфюреру пуля увязла в чужой плоти.
— Мои поздравления, молодой человек! Вы спасли жизнь Рейхсфюреру! — оптимистично уверил Карл Кольбах парня, корчившегося на полу в луже собственной крови.
— Хайль Гитлер… — простонал герой. Вместо ответа у Пауля свело спазмом горло; на полу лежал его старший брат, обыкновенный клерк Клаус Ратт!
— Зиг Хайль! — прозвучало сдержанно и весомо, как может произнести приветствие только сам… Рейхсфюрер опустился на корточки около раненого, протянул ему личный носовой платок и распорядился: Пришлите сюда врача! Немедленно!
Увы, Эмме Штрокс врач уже не был нужен…
Сумка и пистолет бессильно замерли на полу рядом с телом хозяйки: над нарисованными косметическим карандашом ниточками бровей фрау Штрокс чернело убийственное отверстие. Тяжелые браслеты съехали с мертвой руки, и Пауль своими глазами увидал темную точку у самого запястья, а потом еще одну, на сгибе локтя, — роковые ведьмины метки…
— Я видел! В нее стрелял аптекарь! Шпеер! Вон он! У входа — быстрее! — герр Нунций придерживал пенсне, тыкал рукой в строну выхода и вопил с азартом футбольного болельщика: — Якоб, бегите за ними! Отвечаете за жизнь наследника Замка!
Пауль следовал за Шефом Кольбахом ко входу с максимально возможной в перепуганной толпе скоростью и выскочил на улицу в числе первых. Но все, что они успели, — это увидать, как герр Аптекарь вскочил в машину и уверенно понесся по мощеной улочке.
— Стреляйте! Скорее! — орал Фанцонни с балкона Ратуши, как увлекшийся зритель из театральной ложи.
Шеф Кольбах — отличный стрелок! Он хладнокровно прицелился и с первой попытки поразил автомобиль беглеца в заднее колесо, затем прострелил вторую шину. Движимый инерцией тяжелый корпус машины осел и с металлическим скрежетом пролетел еще несколько метров. Но аптекарь успел ловко выбраться из кабины, пробежал пару метров и скользнул в предусмотрительно открытый канализационный люк.
— Хозяин зовет его! Он ищет помощи дьявола… — возглашал с балкона Фанцонни с горячностью первохристианского проповедника.
— Что он там мелет? — устало покривился отец Якоб.
— Аптекарь Шпеер считает, что служит дьяволу, который воплотился в библиотекаря Замка… Он направляется в Замок! Пауль, знаете короткую дорогу туда — по катакомбам?
— Разумеется. Небрезгливый человек доберется за четверть часа!
— Небрезгливый?!?
— Надо будет переправиться через канализационные стоки…
Прежде чем шагнуть в каменное жерло подземелья, герр Кольбах неприметно, но ощутимо двинул под дых отцу Якобу:
— Ваша забота — безопасность его преосвященства Фанцонни! — и захлопнул ржавую створку входа в подвал прямо перед носом святого отца!
38. Горсть пепла
Зловещим эхом разносились по подземелью шаги, всхлипывала под коваными подошвами вонючая жижа:
— Пауль, дружище, вы не находите странным — двое людей бегут в темноте, по колено в дерьме, и при этом один из них называет другого «штандартенфюрером»? — спросил Кольбах, сохраняя ровное дыхание, как и подобает опытному спортсмену.
Честно признаться, Пауль — пусть и без удовольствия — но простоял бы в дерьме какое-то время даже по самую шею, если бы это гарантировало ему такое же звание, как у Шефа!
— Называйте меня Карлом, — милостиво разрешил Кольбах, не дожидаясь ответа.
Теперь их сапоги взбадривали вековую пыль, в особенно узких коридорах потрескивала раздираемая паутина, а желтые стрелы света от фонарей разбивались о влажный камень и плешины плесени, выхватывая приметы нужных поворотов и развилок. Они бежали, рассекая затхлый воздух и паля в подозрительные тени, обдирали ладони, штурмуя узкие лазы, но все равно опоздали…
— Это только наше дело! — дедушка Клаус грозно прикрикнул на перепачканных пылью и грязью офицеров, выбравшихся из узкой дверцы угольного подвала прямо в квадратный внутренний дворик Замка.
Клаус Валенштайн не нуждался в помощи, а его противник — в снисхождении!
За века уютной мирной дремы дубовые перила и галереи внутреннего дворика успели позабыть стальной оружейный скрежет и испуганно вздрагивали, когда им доставались неудачные удары эспадронов старого Клауса и его противника. Опытная рука старого вояки сохранила точность и быстроту — каждый его выпад вынуждал противника беспомощно пятиться по галерее. Сталь неутомимо взлетала, звенела, высекала искры, пока не обагрилась кровью: аптекарь Шпеер получил глубокую рану в бедро, сбавил темп, тяжело дышал, но продолжал отбивать атаку за атакой, укрывшись за толстой перекладиной балкона. Словно повторяя движения фехтовальщиков, над Замком сгущались тучи, воздух наполняла предгрозовая тяжесть, ветер бил резкими, не по-летнему ледяными порывами…
