152
«Литературный современник», 1938, № 5. Вместо строфы 1 и после строфы 10.
Сказку сказывали на гальоте,На высокой морской волне,Где чернели валы в отлете,И запомнилась сказка мне.
156
«Звезда»,1938, № 5. Перед строфой 1.
Отражена в озерах дальних,Где ходят с баржами суда,Где птицы дремлют на купальнях,Зеленоватая вода.
Деревья строгие таятсяВо мхах, за вереском ночным,Костры далекие дымятся,Полынью тянет горький дым.
168
«Литературный современник», 1941, № 7–8. После строфы 7.
Их Лермонтов нам описал впервые,Мы полюбили скромных тех людей,Они встают доныне как живыеС родных страниц старинных повестей.
Не так ли нам пора в труде отрадномИскать не только резкие черты,Но видеть в чувстве, будто заурядном,Великий образ грозной красоты…
229
«Новый мир»,1939, № 5. Гл. 1. Вместо строф 7–9.
В том краю тоска глухая,Нет оттоль возврата…Вспомяни, сестра родная,Погибшего брата!
Черный день в тревоге прожитНа беде-чужбине.Кто же ныне песню сложитРодной Украине?
Чтобы жгла она нежданноМолодою речью,Выплывала из туманаНад старинной Сечью.
Гл. 3. Вместо строфы 6.
Там, за хатою, в бурьяне,Грустно-сиротливы,На откосе, над волнами,Распускались ивы.
Только вспомнишь — и взгрустнется:В доле коловратнойМного ль жить нам остается,Друг мой невозвратный?
Гл. 3. После строфы 7.
В поднебесье за гороюВьется след огнистый,Так скачи же ты со мною,Бедный прут пушистый.
Словно с детства, с Украины,С горя да с ущерба,Память друга на чужбине —Прут пушистый, верба…
Сб. 1952. Гл. 7. После строфы 7.
Русь великая, с тобойПосле дней ненастныхОзаренное борьбойМы увидим счастье.
Хоть сегодня мы идемПо путям суровым,Но помянут нас потомДобрым, тихим словом…
234
ГС Гл. 1. Вместо строф 3–7.
Когда простятся грешникам грехи,И нам простятся, малолетства ради,Мальчишеские, первые стихи,Записанные в старые тетради.
Гл. 2. После 52.
Из них теперь нет никого, пожалуй,Кто мог войти в ряды больших имен,Но через годы шлю им запоздалый,Такой сердечный, дружеский поклон…Посредственностью называли их…Не помяну их всё же словом черным,Был дорог им великий русский стих.Они трудились честно, непритворнымГоренье было песен молодых…Пусть им стихи не удались, но частоЯ в пору странствий, на путях земных,Встречал в строю былых энтузиастов —Веселых, бескорыстных и простых…
235
«Звезда». 1947, № 1. Гл. 6. Вместо 8–14.
Три вечера с ним говорил.Сейчас поглядишь, на портретеОн выглядит старше, чем был.
Ведь взгляд его молод, — то гневный,То ласковый, то озорной,И смех до того задушевный,Что сам молодеешь душой.
Мне было легко с ним и просто…Да снова дорога зовет.В дыму пролетел Белоостров —Пожар у замшелых болот.
Гл. 6. Вместо строфы 7.
Стучат под колесами рельсы.Крепчает и ширится гул.Проходят леса-погорельцы…И вдруг я в вагоне заснул.
«А крепко, приятель, вы спите, —Толкая, сосед говорит. —Уже мы приехали в Питер —Состав у перрона стоит».
— «Спасибо, попутчик хороший».Вхожу в переулок кривой.Вдруг вижу: мужчина в галошахИ в шапке-ушанке — за мной.
Я в конку — он в конку за мною.Пешком — он за мною пешком.Нахмурившись, с палкой кривоюПлетется унылым шажком.
Проспекты. Дворы проходные.Орут лихачи на пути.Хоть был я в столице впервые —Сумел от филера уйти.
Уже вечерело. И вскореЯ в поезд почтовый попал.…Прощай же, Балтийское море,Прощай, знаменитый вокзал…
Ведь вот — как уйдешь от погони,И счастлив — смеешься до слез…Я ехал в зеленом вагоне,Трещал в перелесках мороз.
Накурено. Дымно. Не спится,И дума одна в голове:«Как встретит вторая столица?Что ждет меня завтра в Москве?»
Гл. 6. После строфы 9.
Рассвет удивительно синий.Светлеет полоска зари.На окнах лохматится иней.Скрипят на ветру фонари.
И облако в отблесках резких…Но тихо у старых казарм, —Не видно нигде полицейских,Бежит осторожно жандарм.
Спросил мужиков седоусыхЯ в самом начале пути:«Что слышно?» — «Стреляют в Миуссах».— «А трудно ли дальше пройти?»— «Не знаем…» Иду переулком,Пригнувшись под посвистом пуль.Навстречу мне с топотом гулкимПромчался казачий патруль.Спешат. Перекошены лица.Несутся беспутные вскачь.Широкая площадь дымится,Как утром в пекарне калач.
Гл. 6. Вместо строфы 12.
Под режущим ветром, сутулясь,Я дальше бреду наугад.В кривые расщелины улицКрая баррикады глядят.
Булыжники, ящики, доскиНакиданы в пять этажей.В разбитом газетном киоскеОбломки станков и дверей,
И грудой зарядные трубкиЛежат под широкой стеной.Идет человек в полушубке —Ружье у него за спиной.
Да это ж и есть мой знакомый…А он, улыбнувшись, сказал:«Меня не сыскал бы ты дома», —И маузер мне передал.
И сразу ж, рассыпавшись мелко,Над жесткою смутой снегов,По небу плывет перестрелка,Кругом тишину расколов.
Хожу, пригибался низко…Ты поверху, пуля, лети!Хоть жжет мое сердце записка, —Нельзя с поля боя уйти.
День кончился визгом снаряда…О, как мне был дорог потомЗеленый узор палисадаИ домик в районе глухом!
Былого сплетаются звеньяСо славою новых годов, —Москва была полем сраженья,Предвестьем грядущих боев.
Стемнело, и выстрелы стихли,Один я стою у ворот.Клубятся над городом вихри,Со всхлипом поземка метет…
Стою, пригибался низко,И думаю: «Как передамПо адресу точно записку,Что вез я от Ленина к вам?»
Огонь над оградой дощатой.Раскаты по небу плывут.Построившись по три, солдатыК большой баррикаде бегут.
ПРИМЕЧАНИЯ
В. Саянов опубликовал тридцать сборников стихотворений и поэм[9]. Первые из них — «Фартовые года» (1926) и «Комсомольские стихи» (1928). В тематическом и стилевом плане каждый из них представлял собой некое единство. Не случайно в сборниках последующих лет стихи из первых книг выделялись, как правило, в особые разделы. В первое собрание стихотворений Саянова (1931) вошли стихи из ранних книг, а также многие из опубликованных в периодической печати 1920-х годов.
Наиболее обширные стихотворные циклы Саянова 1930-х годов вышли отдельными книгами, это «Семейная хроника в одиннадцати стихотворениях» (1931) и «Золотая Олёкма» (1934). Все другие его сборники тех лет не содержали таких обширных законченных циклов и были по существу книгами избранных стихотворений.
В 1937–1939 гг. В. Саянов переработал тексты более ранних стихотворений и во многих случаях создал новые редакции. «Стихотворения и поэмы в одном томе» (1939) он сопроводил следующим примечанием: «Стихотворения, включенные в эту книгу, печатаются в новых редакциях 1937–1939 гг.». Переработка большей частью состояла в том, что стихотворения освобождались от элементов речевого колорита, свойственного поэзии 20-х годов, и заменялись сглаженными и весьма традиционными поэтизмами. Следует заметить, что поэт в последний год жизни, подготавливая тексты к изданию, восстановил многие редакции стихотворений 1920-х — начала 1930-х годов. Стихотворения, написанные и опубликованные после 1936 г., в дальнейшем при переизданиях существенно авторской правке не подвергались.
