всю армаду. Заставлю все неболёты подлететь туда, где буду находиться, а потом разом их уничтожу.
– Даже если тебе удастся уничтожить армаду, нам все равно придется напасть на Незатопимую Гавань. А взять город очень и очень непросто.
– Да, но без неболётов Незатопимая Гавань будет отрезана от остального мира. Вард не сможет перебросить туда аколитов. А мы заложим взрывчатку под стены города и возьмем его приступом. – Она посмотрела на Оромира. – И обойдемся без всякого колдовства.
Оромир взглянул на нее:
– Хорошо, что я кое-что понимаю в воинском деле.
– Есть еще одно затруднение, – сказал Виллем. – Я не знаю, где в Дайновой пуще можно подобраться к неболёту так, чтобы тебя не утыкали стрелами, как дикобраза.
– А я знаю, – встрял Кочан. – На мосту через Горгону.
– На том самом мосту, который неприступен, как крепость, и вот уже год кишит Змиерубами и аколитами?
– Ага, – кивнул Кочан. – На том самом мосту.
48. Бершад
Заповедный Дол
Бершад с Фельгором на закорках несся по Дайновой пуще, останавливаясь лишь для того, чтобы закинуть в рот очередной комок божьего мха и выругать баларского вора, который всю дорогу дико улюлюкал и верещал, воображая себя всадником на боевом скакуне.
Спустя день они добрались до Заповедного Дола и вскарабкались на громадный дайн, чтобы получше рассмотреть городские укрепления и позиции врага. Над крепостью завис черный неболёт под флагом Змиерубов – злобная красная рожа на черном поле. Ворота были заперты крепкими засовами и увиты колючей проволокой. На крепостной стене у ворот стояли двадцать караульных.
– Да, плохи наши дела, – вздохнул Фельгор.
– Согласен.
– Может, натравишь на них Дымку?
– Нет.
– Почему?
– По всему городу расставлены катапульты. Дракониху могут подстрелить. В общем, я пойду один, наведу там шороху. А еще надо освободить заповеднодольцев, пока Вергун не начал их убивать.
– А ты знаешь, где их держат?
Бершад слышал биение сердец в районе скотного двора; оттуда же исходил сильный запах страха и паники. Скорее всего, именно туда и согнали всех горожан.
– В центре города. А путь к ним преграждают около двухсот пятидесяти Змиерубов.
Фельгор почесал зудящую шею – сыпь выступила сразу же после его возвращения в Дайновую пущу – и заявил:
– Кошмар какой-то.
– Могло быть и хуже, – сказал Бершад, не сводя глаз с крепостной стены.
– Куда уж хуже?!
– Они ждут нападения, выставили на крепостную стену усиленный патруль, но в самом городе бойцов не так уж и много. Главное – незаметно пробраться за стену.
– И как ты собираешься это сделать? А, знаю – верхом на Дымке!
– Она же не лошадь, – возразил Бершад.
– А как тогда?
Бершад посмотрел на него:
– Ты умеешь обращаться с катапультой?
Фельгор расплылся в улыбке:
– Ох, Бершад, не знаю, что ты там задумал, но мне это наверняка понравится.
Спустившись с дайна, Бершад с Фельгором отошли от города на пол-лиги и спустились в неглубокий овраг, где стояли три полусгнившие катапульты.
– Хорошо, что кое-что уцелело, – пробормотал Бершад, осматривая обмахрившиеся веревки. – Ну, на один выстрел хватит.
– Откуда они здесь взялись? – спросил Фельгор.
– Перед баларским вторжением Седар Уоллес пытался отобрать у моего отца мосты через Горгону.
– А зачем?
– Тот, у кого мосты, взимает пошлину за проезд.
– Ага, понял.
– Эта междоусобная рознь продолжалась несколько лет. В то время мой отец не особо дружил с королем Гертцогом Мальгравом, который поощрял вражду между баронами. Королю всегда выгодна слабость местных правителей, – объяснил Бершад, отвязывая пеньковые канаты попрочнее и укладывая их бухтой у ног. – Уоллесу надоели бесконечные стычки, и, чтобы воспрепятствовать ответному удару моего отца, он незаметно переправил десяток катапульт по горам и джунглям прямо к Заповедному Долу. Такое не может не внушать уважения. Отец, хотя и ненавидел соперника до глубины души, всегда говорил, что Седар Уоллес лучше всех в Альмире умеет тайно передвигать войска по незнакомой пересеченной местности. – Он подергал пеньковую веревку, пробуя ее на прочность. – В общем, тем самым летом Уоллес взял Заповедный Дол в осаду. Я был маленьким, но до сих пор помню звуки обстрелов.
– А чем закончилась осада? – спросил Фельгор.
– Отец перевел город на военное положение, посадил жителей на голодный паек, а потом, когда дуболомы объели все манговые деревья в округе, перекинул за городские стены огромные запасы мяса и фруктов, именно в те места, где стояли осадные орудия Уоллеса. – Бершад утер испарину со лба. – Туда слетелись огромные стаи дуболомов и разорвали в клочья почти все войско Уоллеса. А отец велел скинуть оставшиеся катапульты в этот вот овраг.
– Да, интересная история, – кивнул Фельгор. – Но сотни людей волокли сюда эти катапульты несколько месяцев. Как мы с тобой за несколько часов вытащим одну такую бандуру из оврага?
Бершад взглянул на раскидистый дайн, где в ветвях устроилась серокрылая кочевница:
– Я вежливо попрошу кое-кого нам помочь.
49. Нола
Заповедный Дол, свинарник
Весь день пленники обсуждали, есть им барона Куспара или нет.
Никто не выдвигал каких-либо убедительных или необычных доводов. Некоторые полагали, что есть людей – особенно благородного происхождения – не допустимо ни в коем случае. Другие так изголодались, что дебаты о добре и зле их нисколько не интересовали.
Некоторые считали, что Куспар поступил с Шелли подло и заслуживает быть съеденным.
Нола молчала. Вскоре пленники устали спорить и разошлись по углам.
– Я верну тебе таверну, – прошептал Куспар на ухо Ноле.
– Надо же, – хмыкнула она. – Вот спасибо.
– А на солнечной стороне канала у меня есть еще четыре таверны, – торопливо добавил он. – Гораздо больше твоей. И доходнее. Я их тоже отдам тебе.
– Мне сейчас не до таверн, – ответила Нола. – Моя сестра прячется в подвале. Может, при смерти, а может, и вообще умерла. Город захвачен. Похоже, нас всех не отпустят, а сожрут. Просто тебя съедят одним из первых.
Куспар испуганно заморгал:
– Я… я отыщу твою сестру! Мои телохранители…
– Твои телохранители убиты.
– Но что-то же тебе нужно? – прошептал он. – Умоляю. Я не хочу умирать. Не хочу, чтобы меня съели.
– Шелли тоже не хотела, – напомнила Нола.
В ее голосе не было злости. У нее больше не осталось сил злиться. Случившегося не исправишь. Из плена не убежишь, так что придется смириться.
На закате ворота скотного двора со скрипом распахнулись. От страха у Нолы сжалось сердце. Но это оказался не Вергун.
В загон вошел Грунгар.
В этот раз он принес здоровенный шмат оленины, густо наперченный и намазанный горчицей. Грунгар кромсал мясо охотничьим ножом, насаживал куски на вилку с перламутровой ручкой и, улыбаясь, по
