— Слушаюсь, господин капитан-лейтенант.
Помощник машиниста шел впереди Тайхмана, освещая путь фонариком. Посередине электромоторного отсека тек маленький, еле заметный ручеек, тонкий и белый, как струна от скрипки. Он шел от плит палубы, изогнутых под действием давления, к подволоку. На полу лежал человек. Тайхман не смог разглядеть, кто это. Его спутник сказал, что это Карлс, один из машинистов. Сжатая левая рука Карлса была вытянута вдоль туловища. Из прочного корпуса выскочила заклепка, ударила его по голове и упала под плиты пола. Когда Карле падал, поток воды ударил ему в левое запястье.
Тайхман вернулся в центральный пост и доложил о том, что увидел, командиру.
— Они смогут исправить повреждения?
— На этой глубине — нет, господин капитан-лейтенант.
— Прошу разрешения продуть цистерны, — произнес инженер-механик.
— Не разрешаю.
Тайхман вернулся к столу с картами.
— Задраить дверь в кормовой отсек, — приказал командир.
Дверь задраили. Люди в дизельном и электромоторном отделении оказались отрезанными от всей лодки. Но в центральном посту по-прежнему был слышен шум текущей воды.
— Винклер, — приказал капитан, — всплывайте до 50 метров.
— Прошу увеличить скорость.
— Средний вперед.
— Есть средний вперед, — повторил рулевой.
Инженер-механик велел поставить горизонтальные рули на полный подъем, но стрелка глубиномера не сдвинулась с места. Инженер постучал по стеклу, но ничего не изменилось.
— Лодка не слушается, — сказал он.
Тук.
— Самый малый вперед, — приказал командир.
— Самый малый…
Тук.
— У вас что, язык отсох?
— Самый малый…
Тук.
— …вперед.
По корпусу опять рассыпались камешки.
Появился эсминец, прошел над головой и сбросил еще шесть глубинных бомб.
— Командир, лодка не может всплыть на такой скорости…
— Я это знаю.
Наступила тишина.
И снова раздался стук по корпусу. Интервалы между стуком стали длиннее, чем раньше, но зато регулярнее. Он слышался теперь каждые 30 секунд. Эсминец не двигался — торопиться ему было некуда. Подлодка застряла в его сетях, словно муха в паутине. Этой сетью был звуковой сигнал гидролокатора. Теперь оставалось только дождаться, когда разрядятся аккумуляторы подлодки — это время легко можно было подсчитать с помощью элементарной арифметики. Чтобы уклониться от глубинных бомб, нужно двигаться на большой скорости, а для этого необходим электрический ток. При малых скоростях ток тоже расходуется, но гораздо медленнее. Все это можно подсчитать. Можно также вычислить, когда у подводников кончится кислород. Только одна вещь не поддается расчету — через сколько времени массы воды раздавят корпус лодки. Это определяется на практике, а когда вам это станет известно, сообщить никому вы уже не сможете. На глубине от 120 до 140 морских саженей это может произойти в любую минуту, а если еще глубинные бомбы будут сброшены с умом…
После каждого «тук» подводники надеялись, что это последний и других не будет. Наивные люди! Когда они доходили до счета тридцать, раздавался новый тук.
Эсминец снялся с места.
— Попробуем еще раз, — сказал командир инженеру-механику.
В проходе показался радист Больц, приятный парень, немного застенчивый, но в общем располагающий к себе. Говорил он мало, и в этом не было большой беды. Не было беды и в том, что он всегда носил с собой Библию, которую читал, лежа на койке или сидя в радиорубке без работы. Но теперь он читал ее вслух. Что-то там о юдоли слез, в которой мы живем. «Наверное, какой-то псалом или что-то в этом роде», — подумал Тайхман; тем не менее чтение Больца помогло ему отвлечься от своих мыслей. На мгновение он позабыл о глубинных бомбах.
Когда эсминец бросил свои бомбы, Больц замолчал — он тоже был человеком. Но секунду спустя он снова начал читать, очень быстро, словно боясь, что не успеет дочитать до конца главы.
Тайхману показалось, что на этот раз бомбы упали далеко от лодки — аварийные лампочки остались целы. «Если дело пойдет так и дальше, я поверю в Бога». Эсминец удалялся. Радист продолжал читать.
— Достаточно, божий человек, — сказал командир.
— Мы всплываем, — произнес инженер-механик.
— Подумать только, Винклер, вы это заметили.
Больц дочитал до конца главы, а потом засунул Библию в задний карман, словно бумажник, не проявив и следа недовольства.
— Послушайте, кто разрешил вам заняться чтением?
Больц вернулся с облаков на землю.
— Я приказал, чтобы все, кому нечего делать, сидели по своим местам и молчали. А вы явились сюда и открыли свой рот. Вам здесь что, кружок чтения?
— Никак нет, господин капитан-лейтенант.
— Вы покинули свой боевой пост без разрешения. Что это вам взбрело в голову явиться сюда?
Больц молчал.
— Так каждый может прийти в центральный пост и начать рассказывать сказки. Как вы думаете, что было бы, если бы я забыл об эсминце и стал читать всякую лабуду? На лодке я один решаю, что должны делать члены ее экипажа, я, и никто другой. Запомните это. Когда вернемся домой, я помещу вас в хороший детский сад. Там можете рассказывать свои сказки сколько захотите и паясничать сколько влезет. Но сначала я вас запру на несколько недель. Всемогущий Боже, ну и зверинец у меня на борту! Перед следующим походом надо будет основательно почистить лодку — я вам это обещаю. Ну, что вам еще нужно?
— Ничего, господин капитан-лейтенант.
— Тогда нечего здесь торчать. Убирайтесь. А завтра к 12:00 напишите сто раз — «только командир лодки, и никто другой, имеет право решать, что должны делать члены ее экипажа». Я проверю…
— Главная помпа отремонтирована, — доложил старший по центральному посту.
— Нельзя перебивать, когда я говорю.
— Прошу прощения, господин капитан-лейтенант.
— Так что вы должны написать?
— Только командир лодки, и никто другой, имеет право решать, что должны делать члены ее экипажа.
Другие подводники тоже осудили Больца. Чем выше поднималась лодка, тем суровее становился приговор. Не следовало приносить в центральный пост Библию, это бестактно и неуместно. Он нашел источник помощи, недоступный другим — даже если бы они и хотели приложиться к этому источнику. А это не по-товарищески. Пусть бы он хотя бы читал вполголоса… «Да, — думали подводники, — командир прав: если бы Больц читал вполголоса, ничего бы ему не было, но раз уж он…»
Когда глубиномер показал 120 метров, старший по центральному посту сказал, что Больцу надо было идти в миссионеры, на немецком военном корабле ему не место.
— Я не спрашивал вашего мнения, писклявое дитя, — оборвал командир.
«И снова он прав», — подумали подводники. Старший по центральному посту больше не выступал.
Тук. Тук. Всего два раза. Но эсминец снова прошел над лодкой, и через некоторое время раздалось десять взрывов…
Люди вскрикивали при каждом из них. Их охватило отчаяние. Лодка была повреждена сильнее, чем в первый раз. Подводники снова очутились в кромешной тьме.
— Задраить все переборки, — приказал командир.
Передний отсек был отрезан. Из манометра Папенберга текла в центральный пост мощная струя воды. Шум воды, заливавшей машинное отделение, стал громче. Лодка быстро погружалась.
— Включить трюмную помпу, — велел командир.
— Помпа включена, господин капитан-лейтенант, — поступил ответ.
На отметке 200 метров стрелка прибора замерла.
— Эсминец остановился, — доложил акустик. — В отдалении слышен новый шум винтов, он быстро приближается. Пеленг — два-два-ноль.
Это был конец. Эсминец вызвал подкрепление.
— Сколько оборотов?
— Пока не могу определить, командир.
— Мы не можем оставаться на этой глубине, — сказал инженер-механик. — По моим оценкам, мы находимся на глубине 250 метров.
Командир взял микрофон системы громкой связи.
— Всем членам экипажа открыть двери. Подготовиться к бою в надводном положении. Будем биться, пока не кончатся снаряды. В случае гибели матросов их сменят машинисты.
Все вздохнули с облегчением. Конечно, безумие атаковать эсминец, имея всего одно орудие на борту, но в тот момент никто об этом не думал.
— Квартирмейстер, приготовьте секретные документы к уничтожению.
— Слушаюсь, господин капитан-лейтенант.
— Всем морякам с фонариками явиться в центральный пост.
Люди передали приказ. Старший по центральному посту надел рабочие перчатки, его руки дрожали, но лицо, искаженное ужасом, осветилось радостью, когда он занял позицию у лифта подачи снарядов. Открыли артиллерийский погреб. Снова послышался «тук», и по корпусу рассыпалась каменная дробь, но никто этого не заметил — все уже привыкли. С оглушительным грохотом, словно стремясь заглушить шум винтов эсминца, моряки втащили в центральный пост снаряды. Тайхман увидел Штолленберга; впервые после падения глубинных бомб он осознал его присутствие. На искаженном страхом лице Штолленберга появилась кривая, но полная радости улыбка.
