Рядом с единственной лавкой на грязном, покрытом лежалой соломой и серым комковатым песком полу валялась толстая ржавая цепь, прикованная к стене, и с содроганием глядя на железные крючья, Гнеда испытывала благодарность Стойгневу хотя бы за то, что он не заставил надеть на неё вериги.
Девушку не пытали и не били, ей даже оставили щербатый кувшин с водой и кусок хлеба, и Гнеда убеждала себя не терять присутствия духа. Но как бы ни были сносны её условия по сравнению с тем, что могло бы быть, темница оставалась темницей.
Больше всего изнуряла невозможность понять, сколько прошло времени. Иногда Гнеде казалось, что она лишь вчера разговаривала со Стойгневом, иногда чудилось, будто минула седмица.
Кроме мрачной старухи, появлявшейся, чтобы доставить еду и вывести её в надетом на голову зловонном мешке по нужде, Гнеда никого не видела. Князь, очевидно, ждавший от девушки признания и выдачи приспешников, отчего-то больше не посылал за ней.
Между тем становилось ощутимо холоднее. Когда Гнеду схватили, на исходе был вересень, стало быть, нынче шла пора листопада. Из одежды у девушки имелась лишь шерстяная верхница да исподняя сорочка — только то, что было при ней на прогулке с Пламенем. В углу клети она нашла кучу вонючего тряпья, к которой брезговала и подойти первое время, но стылые ночи заставили Гнеду перебороть омерзение и использовать её как одеяло.
Чтобы согреться и вновь не расхвораться, девушка вынуждала себя двигаться. Она часами бродила, уже с нездоровой точностью зная, сколько шагов занимал путь от стены до стены, но с каждым днём ей приходилось прикладывать всё больше сил, чтобы сдвинуть себя с места. Первое воодушевление и желание бороться постепенно сменялись равнодушием и оцепенением. Пища была слишком скудная, вода — отвратительная и затхлая на вкус. Гнеда постоянно мёрзла. Сознание теряло ясность, и девушка чувствовала, как сползает в трясину отступившей было болезни. Ещё немного, и она признается Стойгневу в чём угодно, лишь бы выбраться из темноты и холода.
Гнеда презирала себя за слабость. Не такой бы хотел видеть её отец. Не такой пытался воспитать Фиргалл. Но жалость к себе становилась всё сильнее. Должно быть, Славута и Судимир уже давно вернулись, но ничего не сделали, чтобы вытащить Гнеду из заточения. Все отреклись от неё, обманщицы и самозванки.
Бьярки. Как же он будет рад, когда узнает, от чего его отвела судьба! Взять в жёны ту, что замышляла зло против его побратима! Он оказался прав, и за своё провидение заслуживал от Стойгнева награды. Да, все получат своё. Стойгнев — княжество, Бьярки — красавицу Звениславу, а она, Гнеда, заживо сгниёт в этих стенах. Последняя, слабая и бескрылая пустельга из опустевшего навек гнезда.
Бьярки!
***
Боярин загнал двух коней, пока добрался до дома. Он собирался возвращаться по зиме, после осенней распутицы, и письмо отца застало юношу врасплох.
Что всё это значило? Судимир был краток и приказывал ему не мешкая ехать в имение, да по возможности скрытно. Не заезжать никуда, в особенности, к брату. Конечно, он имел в виду Ивара и опасался, чтобы этого не поняли чужие, случись бересте попасть не в те руки. Но почему? Откуда такая таинственность?
Что-то стряслось. Что-то очень скверное. Бьярки мчался без остановки, то и дело одёргивая себя, не позволяя строить бесплодных догадок. Он въехал в родной двор глубокой ночью, и дожидавшийся его слуга со светочем не сразу распознал хозяина, закутанного в плащ, на незнакомой лошади.
— Господин ждёт в повалуше, — запыхаясь, проговорил он, подстраиваясь под скорый шаг юноши, на ходу принимая мокрую, грязную одежду.
Весь день лил дождь, к вечеру сменившийся снегом. Ветер задувал под крыши, и пёс тоскливо подпевал ему из своей конуры. Бьярки быстро шёл по сеням, чувствуя, насколько за эти месяцы отвык от запахов и звуков дома, когда вдруг у самых отцовых покоев его перехватила Вышеслава.
— Матушка! — удивлённо воскликнул он, растерянно принимая боярыню в объятия.
— Зачем ты приехал! — завыла она не то плача, не то бранясь, утыкаясь сыну в грудь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Бьярки нахмурился, собираясь попросить объяснений, когда дверь растворилась.
— А, наконец-то, — коротко, как всегда по-деловому обронил отец. — Заходи.
Вышеслава, вцепившаяся в сына, вошла вместе с ним.
— Как ты мог! — с ходу накинулась она на мужа. — Ты погубишь его из-за этой девки! Уезжай! — Это уже было обращено к Бьярки. — Сей час же уезжай обратно!
— Полно, — устало сказал Судимир. — Выйди, прошу тебя, Вышата.
Бьярки непонимающе переводил глаза с отца на мать.
— Он никогда бы не простил, если бы мы не сказали ему. Мужайся, ну же, — ласково добавил Судимир и протянул руку, чтобы погладить жену по лицу, но та лишь злобно отвернулась. — Иди, — оставляя попытки увещевать Вышеславу, мягким, но не терпящим возражения голосом велел боярин, и она, поняв, что сопротивление бесполезно, подчинилась.
— Что стряслось, отец? — спросил Бьярки, лишь только дверь за его матерью затворилась.
— Гнеда попала в беду.
Он знал. Он знал с самого начала. Но что могло произойти?
— Ивар посадил её в холодную.
— Как, в холодную? За что? — нахмурился Бьярки.
Судимир вздохнул.
— Этого в двух словах не рассказать. — Боярин потёр висок и опустился в кресло. Бьярки безотчётно повторил действие отца, сев в кресло напротив, не отрывая от Судимира напряжённого взгляда. — Помнишь, ты убеждал меня прогнать Гнеду, почитая её за колдунью, что хочет навлечь на нас беду?
Бьярки коротко кивнул. Ему было неприятно вспоминать об этом, но он по-прежнему полагал, что был прав. Послушай тогда его отец, всё нынче оборотилось бы по-другому. Хотел ли Бьярки этого? Хотел ли он никогда не проваливаться в эту пропасть? Повернул бы он время вспять, зная, что сможет избежать мучительной одержимости, что-то непоправимо изменившей в нём?
— Ты всегда утверждал, что эта девушка неспроста появилась в Стародубе, и твоя прозорливость воистину похвальна. Ты лишь ошибся, подозревая в ней ведьму. На самом деле истинное имя Гнеды — Яронега. Она дочь покойных князя Ингвара и княгини Этайн.
— Что? — Бьярки вскочил, едва не опрокинув кресло. — Гнеда – княжна? — Его губы дрогнули в мимолётной недоверчивой улыбке. — Быть того не может, — пробормотал он.
— Однако, всё сходится, — спокойно возразил Судимир. — Я и раньше полагал, что девочку вывезли родичи её матери, и всё ожидал, что рано или поздно мы услышим о ней. Как-никак, она — внучка могущественного князя Аэда. Но о Яронеге никто ничего не знал, и со временем само её существование забылось. Однако год или два назад до меня вновь стали доходить слухи о том, что девушка жива, но для нас с князем это не было важным известием. Яронега не представляла ни угрозы, ни ценности для Войгнева. Тем не менее, я собирал все имеющиеся сведения, и представь моё изумление, когда один из верных людей сообщил, что видел её. Конечно, Гореслав не догадывался, что перед ним потерянная княжна, но известия, которые он передал, позволили сделать мне соответствующие выводы. Девушка ехала в обществе опекуна-сида и, судя по рассказам, они чудом избежали беды. Пока Гореслав выхаживал обоих — и девушка, и её спутник были ранены, — он заметил на шее своей гостьи весьма любопытную подвеску, крошечный жёлудь. Такой же носила покойная Этайн. Знак её рода.
Бьярки стоял, закусив кулак. Его невидящий взгляд беспокойно метался по полу, пока он пытался собраться с мыслями. Наконец, юноша спросил:
— Что было дальше? Куда делся этот сид? Зачем она явилась сюда, в Стародуб?
— Могу ответить только на последний твой вопрос. Гнеда приехала, чтобы отомстить за родителей и убить Войгнева. Она сама призналась в этом Ивару.
Бьярки в неверии вздёрнул голову.
— Ты же знаешь, до сих пор ходят слухи, будто именно он сгубил Ингвара, — развёл руками Судимир.
— А как было на самом деле, отец?
Судимир положил ладони на подлокотники и, поджав губы, откинулся назад. Его переносицу пересекла глубокая складка.
