— Бьярки, — прошептала Гнеда, приподнимая голову и глядя неожиданно ясными очами, и он почувствовал, как дрожь прошибла тело от звука собственного имени из её уст. Того самого, что боярин однажды запретил ей произносить.
И совсем без удивления, словно подтверждая загодя известную ей истину:
— Ты пришёл.
Она слабо улыбнулась и снова закрыла глаза, возвращаясь на его грудь так, будто это самое надёжное место в мире.
Бьярки застыл, страшась, что, если он сделает хоть одно движение, что-то случится. Гнеда очнётся ото сна или станет отталкивать, как тогда. Но она спокойно лежала в его объятиях, пока Бьярки тихонько баюкал её, и истончившиеся руки девушки, провалившиеся ему за пазуху, начинали потихоньку теплеть.
Она сказала — Бьярки. Она понимала, кто он. Она ждала его.
Наверное, это было неправильно, но, сидя в затхлой тёмной клети, посреди клочьев паутины и въевшегося в стены отчаяния, держа на коленях истощённую, больную девушку, Бьярки чувствовал себя наполненным до краёв счастьем.
— Что же ты наделала, — прошептал юноша, поглаживая Гнеду по голове и легонько покачивая, пока она лежала неподвижно, доверчиво прижавшись к нему всем телом, впитывая его тепло, — моя маленькая, глупая пташка, что же ты наделала.
— Он убил их, — тихо произнесла девушка.
Бьярки промолчал, продолжая ласково гладить её, словно бредящего ребёнка.
— Но я не хотела навредить Стойгневу. Не хотела и никогда бы не смогла, — почти задыхаясь, выговорила Гнеда, и Бьярки почувствовал, как холод змеёй прополз по животу. — Ты веришь мне?
— Да. Я верю, — глухо сказал юноша, и его нутро стиснула железная лапа ревности.
— Мне так зябко, — пробормотала Гнеда после некоторого молчания, и голос её был далёким.
— Я согрею тебя, — поспешил успокоить девушку Бьярки, ощущая неясную тревогу. — Отнесу в баню и не выпущу, пока ты не станешь горячей и мягкой. Я расчешу твои волосы. Напою огненным мёдом. Одену в шёлк и аксамит и заверну во все меха, что найдутся в доме. Ты заснёшь, а я буду рядом, стеречь твой сон.
Они не заметили, как пламя стало ярче, и Бьярки крепче обнял Гнеду, когда та вздрогнула, услышав за спиной голос:
— Господин, отпусти её. Именем князя.
Боярин рывком обернулся и увидел давешнего стражника и ещё троих воинов подле него. Безуй стоял совсем рядом, и языки пламени плясали в испуганных щурящихся глазах Гнеды.
— Князь велит тебе явиться к нему.
Наверное, что-то в очах Бьярки заставило гридня добавить почти умоляюще:
— Прошу тебя, оставь её и отправляйся добром.
— Иди, — тихо выдохнула Гнеда ему в ключицу, но Бьярки лишь сильнее прижал девушку к себе.
Отчаяние быстро и неуправляемо поднималось вверх, точно пивная шапка. Четверо здесь и ещё неизвестно, сколько снаружи. Он мог бы попытаться. Но Гнеда? Бьярки не смел устроить потасовку здесь, возле неё. Даже если он каким-то чудом в одиночку раскидает этих, как им выбираться дальше? Едва ли она может хотя бы идти.
— Пожалуйста, ступай, — повторила девушка ещё тише, и, взглянув на Гнеду, боярин увидел, как гаснут её глаза.
— Она слишком слаба, — со злостью проговорил Бьярки в нахмуренное лицо воя. Он был бессилен и ненавидел за это человека, стоящего напротив. — Она умрёт, если её оставить здесь!
— Господин, я не хочу, чтобы пролилась кровь, — просто ответил кметь.
Немного помедлив, Бьярки поднялся и, плотно укутав Гнеду, присел перед ней на корточки.
— Я вернусь за тобой, слышишь? — Юноша взял её лицо в ладони, обжигаясь о холодную кожу. – Я вытащу тебя отсюда, обещаю.
***
Отец был прав. С Иваром творилось неладное. Бьярки сразу понял это, едва войдя в княжеские покои. Всё здесь было в беспорядке. Смятая одежда, разрозненные предметы — каждый не на своём месте, — книги, пятна, то ли от пролитых чернил, то ли от вина. Это было совсем не похоже на нрав Ивара. Когда в последний раз здесь убирались? Неужели он не доверял даже слугам?
Сам Ивар ходил взад-вперёд по небольшому не заваленному вещами проходу. Заметив, что побратим, как всегда, безукоризненно одет, Бьярки испытал некоторое облегчение, но оно тут же сменилось беспокойством, стоило князю повернуть голову и встретиться с ним взглядом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— И ты, Бьярки?! И ты? — с гневным упрёком воскликнул князь.
— Ивар, — спокойно попытался возразить боярин, выставляя руку вперёд, то ли в защите, то ли в просьбе выслушать, но князь словно не заметил.
— Судимир, которого я почитаю за отца, просит за неё! Который целый год пригревал гадюку на груди! А потом ты, приезжаешь впервые за несколько месяцев и первым делом бежишь к ней? — С каждым словом Ивар говорил всё громче. — Что ты собирался делать? Выкрасть её?
— Я не собирался красть её! — тоже раздражаясь, ответил Бьярки. — Это всего лишь беззащитная девушка! Ты держишь её, словно она — лютый зверь! Гнеда едва жива. Одумайся, Ивар! Посмотри на неё. Это заблудшее, потерявшееся дитя!
Ивар остановился и резко повернулся на пятках.
— Ах вот как! — Его глаза казались совсем зелёными от плещущейся в них злобы. — Дитя! — Он презрительно фыркнул. — Она добилась своего, ничего не скажешь. Сумела подкрасться. Да, куда уж ближе. Окрутила тебя так, что нынче голова у тебя не здесь, — он ткнул пальцем в свой висок, — а между ног! — Бьярки до скрипа стиснул зубы, но князь продолжал. — Потому что, будь иначе, ты бы пораскинул мозгами и сообразил, что к чему. Она ведь ко мне подбиралась! Смерть отца — только первая цель заговора. Она и её сообщники задумали убить и меня, а следом захватить власть!
— Опомнись, Ивар. Она ходила за тобой, пока ты лежал раненый!
— И тот, кто допустил это, должен быть наказан, — пресёк его князь.
— Да она свою жизнь за тебя отдаст! — выкрикнул Бьярки. — Или ты слепой?
— Это ты околдован ею и не видишь обмана. Околдован настолько, что готов изменить мне!
— Что? — Бьярки почувствовал, будто из него вышибли весь воздух.
— Стража! — крикнул Ивар, больше не глядя на побратима. — Уведите его.
***
Гнеда не понимала, сколько времени прошло, и ей начинало казаться, что появление Бьярки было лишь частью затянувшегося сна. Но она проводила огрубевшими, почти бесчувственными пальцами по шерстяному сукну, пахнущему сухими травами и надеждой, и сердце сразу успокаивалось, замедляя сбившийся было ход.
Когда дверь резко растворилась, впуская внутрь сноп холодного белого света и свист ветра, был лишь краткий миг, в продолжение которого девушка верила, что это он. Что он вернулся. Но шаги Стойгнева звучали совсем по-иному. Князь шёл решительно и быстро, не заботясь о том, чтобы не испугать её. В его движениях не было осторожного смятения Бьярки, только целеустремлённость и пренебрежение.
Гнеда, съёжившаяся на лавке, заставила себя сесть и плотнее закуталась в плащ, словно он мог защитить её от княжеского гнева. Из-за резкого подъёма перед глазами помутилось, и девушка сделала над собой усилие, чтобы не упасть.
— Встань, — бросил Стойгнев, с презрением глядя на Гнеду. — Встань, или ты не видишь, что перед тобой князь?
Девушка медленно начала искать опору, чтобы подчиниться ему, но князь принял её замешку за строптивость. Он отказывался замечать, что у Гнеды не оставалось воли на сопротивление.
— Поднять её, живо!
Двое стражников тут же принялись исполнять его повеление, грубо подхватив Гнеду под локти и ставя её на подгибающиеся ноги.
— Говори! — отрывисто велел Стойгнев.
Девушка растерянно возвела на него глаза. Её удерживали лишь недружелюбные руки гридней, без которых Гнеда бы давно распласталась на земле, возле его ног. Может, князь этого и хотел? Чтобы она ползала перед ним, целуя носки его сапог? Но разве Стойгнев не видел, что Гнеда уже сломлена?
— Назови остальных заговорщиков! — сквозь зубы приказал князь, и Гнеда ещё раз посмотрела на него.
Неужели эти руки, нынче добела сжатые в кулаки, когда-то нежно касались её? А глаза смотрели иначе, чем сейчас, с равнодушной жестокостью? Он ли шептал искренние слова утешения?
