Даже нескольких часов, проведенных в обществе родителя, оказалось достаточно, чтобы понять: с этим человеком лучше не шутить. От отца исходил мощный поток отрицательной энергетики. Татуировки же его и вовсе внушали Ермошиной какой-то иррациональный, почти мистический страх. С ног до головы Кадр был расписан тигровыми оскалами, карточными колодами, горящими свечами и прочими символами тяжелой жизни в неволе. Наколок не было разве что на лбу, за ушами и под ногтями… Такому человеку не стоило врать. Да и обещание «вывернуть матку через жопу» донельзя впечатлило девушку.
И потому Лида довольно детально поведала папе и о случайном знакомстве с бывшим ментом, и о своем заявлении на Жулика, и о пятнах крови на брюках, и о выпавших из кармана империалах, и о похищении Тани, и о новой заяве на Сазонова, написанной ею под диктовку Эдуарда Ивановича.
Ермошина ничего не приврала, рассказав даже, от кого она в действительности беременна.
– Да ты что?! – Последнее сообщение поразило Кадра.
– Прости, папочка, – всхлипнула малолетка. – Так получилось…
– И кого же ты от него выродишь? Ни мышонка, ни лягушку, а неведому зверюшку? – Миша задумчиво почесал коротко стриженный затылок и, медленно стянув с пояса ремень, взорвался: – Ты почему, блядь, не предохранялась, а? Почему аборт или искусственные роды не сделала? Чему только вас в школе учат? Да я тебя, сучка, отучу блядовать! Мало того, что пацану дешевый зехер нарисовала, так ты еще трахаешься с…
Лида тяжело бухнулась на колени.
– Не бей, папка… – запричитала она, и из уголка глаза грязной дорожкой потекла тушь. – Невиноватая я! Так получилось.
– А дедушка твой… вертухайская рожа, куда смотрел? – ярился бывший зэк, размахивая ремнем.
– Ты ведь сам всегда говорил: «Лучше иметь дочь проститутку, чем тестя мента!» – очень кстати напомнила Мандавошка.
Несколько часов Кадр слонялся по квартире как неприкаянный, осмысливая услышанное. Лида и ее малолетний брат Дима старались не попадаться ему на глаза. И лишь тесть не проникся значимостью момента: закрывшись на кухне, он высунул в окно игрушечный автомат, расстреливая «бунтующих зэков».
– А ну заткнись, старый долбоеб! – эмоционально посоветовал Ермошин.
– Тра-та-та-та! – донеслось из-за кухонной двери. – Уголовные рожи, приказываю вам прекратить бессмысленное сопротивление! Сложите заточки и выйдите на плац! Всем сдавшимся будет сохранена жизнь!
Ворвавшись на кухню, Кадр отобрал у безумного старика табельное оружие и от души засадил коленом в пах.
– Еще раз такое услышу – яйца над головой бубенцами завяжу, – ласково пообещал недавний арестант и по памяти процитировал любимый правозащитный документ: – «Все люди рождены свободными и равными в достоинстве и правах. Они обладают разумом и совестью и должны действовать по отношению друг к другу в духе братства». Братства! Во какие слова! А ты на братву гонишь, уро-од…
Отставной «вертухай» заплакал от бессильного унижения.
– Не сметь меня оскорблять! Я лучшую часть своей жизни отдал, охраняя общество от таких, как ты и твоя братва!
– А пошел ты на… – Схватив классового врага татуированной пятерней за лицо, Кадр с наслаждением пристукнул его головой о стену.
Старик вырубился, а Миша отправился в гостиную.
– Иди-ка ко мне, доченька… – недобро позвал он.
– Что, папка? – Лида осторожно опустилась на диван рядом с отцом.
– Слушай сюда. То, что ты не от Жулика залетела, раскроется сразу, как ты родишь. Ты, дурочка с переулочка, хоть сама это понимаешь?
– Ой, точно… и как это я не въехала?!
– Слушай дальше. Мусорок этот… Голенков – еще та сучара! Думаешь, я его не знаю? Кто мне последний срок накрутил, а? Хитрожопый, сука… Думаешь, он просто так тебя заставил заяву об угрозах в ментуру снести? Вальнет тебя, а концы вновь на Жулике сойдутся. Потому что в мусорне твоя заява по-любому останется.
– Да ты че?! – искренне поразилась малолетка.
– Короче, я с этой гнидой поговорю… Поможешь, ясно?
– Все, папка, сделаю, все, что ты скажешь! – с готовностью подтвердила Лида.
– И с Михалюком не мешало бы перетереть… – задумчиво добавил Кадр, обращаясь скорей к самому себе, чем к дочери.
– Хочешь, помогу и с ним перетереть? – услужливо предложила дочь.
– Заткнись, манда! А теперь еще раз расскажи мне про Седнев и про царские червонцы… В подробностях!
Как ни старалась Ермошина вспомнить подробности, ничего нового она не сообщила.
– …а монет золотых у него было мно-ого. Штук двадцать, наверное… – закончила она. – Видать, замочил кого-то. А то откуда же у него пятна крови?
– Вот как… – неопределенно сказал Ермошин и задумался туманно.
И тут в прихожей зазуммерил телефон. Тембр и продолжительность дзиньканья свидетельствовали, что это или междугородный вызов, или звонок с мобильника.
Трубку снял Кадр.
– Алло…
Звонила та самая нерусская баба, не выговаривавшая букву «р». Поздоровавшись, она приличия ради поинтересовалась делами и, похвалив подрядчика за грамотное исполнение предыдущего заказа, предложила еще один.
– Едь сейцася на вокзалу, там в камеле хланения пакет, – деловито сообщила заказчица, услышав согласное «да». – Фотогляфия, бумаска с адлесом и задаток, тысяца долялов. Записи, позалуйста, номель и код яцейки…
– За сколько его сделать надо?
– За неделю.
– И сколько я получу?
– Пяць тысяц «зелених». Хоцеся?
– Кто ж не хочет, – хмыкнул Ермошин, впечатленный суммой.
– Только я цебе эти деньги сама отдам, плямо в луки. Как только сделаеся…
…Спустя полчаса Кадр стоял в прохладной тишине камеры хранения, набирая на нумерованной дверце нужный код. Как и в прошлый раз, в металлическом чреве ячейки лежал лишь тоненький целлофановый пакет. Из пакета выпало десять стодолларовых купюр, инструкция и фотография.
С фотоснимка, явно любительского, смотрел коротко стриженный мужчина лет около сорока. Тонкие синие губы, глубоко посаженные глаза, окруженные сетью морщинок…
Это был бывший капитан Уголовного розыска Эдуард Иванович Голенков.
Глава 23
– …короче, ступеньки, подвал и маленькая железная дверь в стене. Пиля, ты в детстве Буратино читала? – спросил Жулик, подводя черту под рассказом о вчерашних признаниях Тани.
Июльское утро выдалось чистым и ясным. Желтые солнечные лучи бликовали в стеклах буфета, выкругляясь на водопроводном кране и дверной ручке. На плите калилась джезва, и аромат из медного жерла наполнял кухню. Табачный дым под потолком густел слоями, и Леха, поднявшись из-за стола, с треском открыл окно.
– Значит, подвал все-таки в кабаке… – прищурилась Рита. – Во-от оно что. Все в масть, товарищ бывший следователь.
– Генеральная прокуратура, где я до недавнего времени подвизался, никогда не ошибается! – веско согласился Сазонов и, сняв с плитки джезву, разлил черную лаковую струю по чашечкам. – Только что ты имеешь в виду?
– А помнишь, ты мне втирал: мол, оба дела, то есть твое фуфлыжное обвинение по «мохнатке» и поиск подпольного монетного двора… можно будет объединить в одно, – напомнила воровка, впечатленная дьявольской проницательностью товарища. – А ведь так оно все в натуре и вышло! Кто на тебя левый прикуп с Ермошиной-Дерьмошиной сбил? Голенков! А у кого вьетнамское «рыжье» оказалось? Тоже у него.
– Я не нарочно, просто совпало, – ответил Жулик в качестве самооправдания и, отхлебнув кофе, напомнил продолжение того, давешнего разговора. – Я тебе и еще кое-что говорил. Что истинные ценности… с запредельным радиоактивным фоном обязательно получат менты. Или Генпрокуратура. Или и те и другие – мне без разницы. А мы в качестве премиальных за раскрытие особо тяжкого преступления достойны денежной награды и желательно в иностранной валюте. Кстати, Таня утверждает, что видела в сейфе много-много долларов и евро.
– А Таня эта… она… – начала было Пиляева, но Жулик легким отмахивающим движением пальцев пресек очевидный вопрос.
– Будет молчать. Она теперь мусоров больше нашего ненавидит. Особенно одного бывшего капитана Уголовного розыска. Именно потому и сдала мне его сокровища.
– Больше меня ненавидеть мусорню невозможно в натуре, – опровергла шестикратно судимая рецидивистка. – Только смотри, Леха… Я тебе уже сто раз говорила. Если ты когда-нибудь вновь запалишься – это произойдет из-за бабы.
– Бывают женщины, из-за которых не грех запалиться! – белозубо улыбнулся Сазонов. – Так что, если менты меня и закроют, хоть стыдно не будет, из-за кого.
– Кстати, эта марьяна не только тебе по масти пришлась, – напомнила Рита многозначительно.
Леха неторопливо допил кофе, сполоснул чашку в мойке и, закурив, уселся на подоконник. Над крышами пятиэтажек серебрились и таяли облака. По дорожке внизу шла девушка в провокационной мини-юбке, и Жулик проводил ее доброжелательным взглядом.
