Поджигая от палочки палочку, он внимательно следил за тем, чтобы дрожащий язык желтого пламени неизменно и упорно лизал камень в одном только месте – локально.
Самая жаркая часть язычка пламени – верхняя, слабо-голубенькая, почти синяя каемка. Как хорошо, что здесь, в ловушке, абсолютно нет ветра. Ни дуновения… Это хорошо!
Решив, что камень уже достаточно накален, Белов бросил очередной, догоревший почти до самых пальцев сучок и, не теряя ни мгновения, схватил двумя руками за поля свою шляпу, предусмотрительно поставленную им загодя под капель – тульею вниз.
Ледяная вода фукнула паром, ударившись об раскаленный камень. Раздался резкий, короткий треск.
Увы, уступа на камне не образовалось.
Но появилась малозаметная трещина, миллиметра в три шириной, с острыми режущими краями.
Через пятнадцать секунд Белов уже легко скользил в беге, удаляясь от смертельно опасной ловушки, дуя на ходу на незначительный порез левой ладони.
* * *
Выйдя на Хамбол, к Чертовым щекам, Белов пошел было сначала параллельно каньону, метрах в двухстах от реки.
Карликовая береза, густо растущая тут меж камней, быстро достала его: идти было совершенно невозможно. Переплетенные стебли березы образовывали как бы многослойную пружинистую сеть, в которой нога мгновенно запутывалась. Здесь, на этой поросли, можно было прекрасно лежать – как на матрасе, лишенном обивки – но не идти: ноги тут же застревали в сплетениях тонких, но дьявольски крепких ветвей и стволов.
– Ч-черт! Ровное место, а не пройдешь!
Он взял правее, к реке, поближе к обрыву в каньон.
Тут, на краю, над бушующей в узком ущелье рекой, идти было легче в сто раз – камни и мох.
Но ветрило! Здесь, наверху, над обрывом, свистел ужасающий ветер. Горные распадки узкие – километр, максимум два. При этом распадки длинные – десятки километров. Ветер разгоняется как в аэродинамической трубе, концентрируется в мощную воздушную струю. Сильный внезапный порыв может элементарно сбить с ног. Ветрило упругий, ледяной, обжигающий щеки.
Щеки горели, слезились глаза. Ветер тут же охлаждал слезы, и они текли по щекам жидким льдом. Временами порывы ветра достигали такой силы, что на ветер, казалось, можно было лечь. Однако ложиться на ветер здесь, на самом краю каньона – отвеса с пятнадцатиэтажный дом – пожалуй, не стоило. Пережидая порыв, приходилось садиться на корточки, даже ложиться.
Ему оставалось не более двух километров до цели, до устья.
Решив перед последним рывком посидеть с полчаса, Белов укрылся от ветра за камнем.
Камень был очень удобен: велик, закрывал с головой, целиком и, кроме того – с углублением, словно специально сделанным для спины. Кресло и только. Камень утопал в поросли мха – чем не сиденье? Но был один недостаток: камень воцарился на самом краю, над обрывом.
Белов решил сесть так, чтобы не смотреть туда, вниз, в бездну каньона, а глядя, напротив, на пройденный путь: через последний перевал и далее сюда, по каменистому плато гористой лесотундры. Но именно это стремление и оказалось роковым.
Заранее отвернувшись от края каньона, глядя почти что назад, он косо поставил ступню. Моховой слой разорвался, скользнул снятым скальпом по скальной, отполированной ветром за миллионы лет каменной лысине.
Уже летя вниз, Белов ухватился рукой за жалкую метровую лиственницу и, содрав с нее судорожно сжатой рукой все ветки, повис над пропастью. Рвануло ветрило, его сильно качнуло, но он умудрился схватиться за тонкий ствол второй рукой. Со стороны казалось, что он висит, держась двумя руками за крысиный хвост – за хвост огромной крысы, спрятавшейся в скальной стенке. Минуту спустя хвост оборвался – и он полетел вниз…
* * *
– Не понимаю, зачем ты проверял нотариуса… – Лена пожала плечами. – Ну ладно – хотелось тебе, ты проверил. Проверил – убедился. Ну, значит, тебе теперь хорошо. А мне зачем все это слушать? – Лена посмотрела на отца почти с откровенной неприязнью. – Обрадовать решил?
– Да, Лена, да! Мы здесь ход блестящий с матерью придумали. Мы быстро оформляемся теперь к дяде Сержу, в Австралию. Ведь если мы все продадим здесь – нашу квартиру, твою…
– Мою? Какую – мою?
– Ну, вот эту, – отец обвел взглядом комнату. – Мастерскую художника твоего продаем. Машину, дачу, гараж. Это ведь все на полмиллиона, не меньше, поди, потянет…
– Я ничего не понимаю!
– Да что здесь понимать? Мы бы к Сергею бы давно б уехали, да вот на что там жить? Да и, конечно, где? А тут этот вопрос решился сам собой: сто, двести тысяч – не больше – дом, прекрасный дом на берегу какой-нибудь лагуны под Сиднеем… А двести-триста тысяч – остальное – этого хватит нам прожить.
– Ты тоже, года через два, найдешь работку там себе какую-нибудь… – вмешалась мать. – Не пыльную, конечно…
– Ну, как тебе идея? Я, понимаешь, как бумаги-то увидел – сразу сообразил!
– Дурак, казалось бы, – сказала мать, – но там, где надо – это мигом.
Лена молчала, потеряв дар речи.
– Ну, что скажешь, дочка?
– Скажу, что у меня больше нет ни отца, ни матери!
– Да что ж ты говоришь такое, Лена?!
– Ты… Я просто не нахожу слов… сказать родителям такое!
– Видеть вас больше не хочу! Никогда!
* * *
Сильнейший ветер, что сифонил со свирепым свистом вдоль каньона, турбинисто гудя, бил в скальную стенку на повороте. Ударившись в стенку, он искривлял свой поток, закручиваясь сотнями сталкивающихся вихрей. Бешеный поток воздуха отжал летящего Белова от стены, отдул его отбойными потоками почти на центр каньона.
Белов упал метрах в шести от берега, где на стремнине водный поток вырыл себе в донных базальтах удобное ложе вдоль русла – метров восемь глубиной.
Ледяная вода схватила Белова, закрутила по бочкам, штопором протащила поперек течения, ударила об подводный гладкий «бегемот», невидимый с наплыва, и потащила, поволокла назад, засасывая в центр струи, в стремнину.
Продернув с бешеной скоростью сквозь узость – зубастые скальные выходы, поток сбросил Белова через четыре водопадных слива, подряд, без всякой передышки, притопил в огромной пенной яме-»котле», кипящем после сливов.
Из котла он не вынырнул: его прихватило донное течение и поволокло метрах в двух от дна.
Здесь вода неиствовала, биясь между отбойниками, выступавшими из скальных стен поочередно – то справа, то слева. Казалось, бешеные струи пытаются разорвать тело, таща и крутя его в разные стороны, испытывая на изгиб, на кручение, сжатие – во всех плоскостях и направлениях… Вода потеряла обычные свойства, превратилась во что-то другое, предстала совсем незнакомой субстанцией – жесткой и быстрой, жестокой, живой, дьявольски сильной.
Он заставлял себя не закрывать глаз, лететь над каменным дном, по возможности контролируя ситуацию; воздуха не хватало уже давно – уже секунд двадцать. Терпеть, не вдохнуть! В глазах меркло: черные пятна заполонили зрительное поле, на черном фоне замелькали ярчайшие запятые, замелькали пургой.
Последнее, что он успел увидеть, уже теряя сознание от недостатка кислорода – это огромный камень под собой, здоровый, больше самого большого чемодана, катящийся под ним метрах в полутора по дну, в коричнево-сером полумраке, глухо стуча по каменному дну – дум-дум-дум… Его несло быстрее, чем катился камень. «Дум-дум-дум» прошел под ним и, бормоча вдогонку, растворился сзади во мраке.
Стремнина внезапно ударилась о метровый подводный порог, вулканический пласт, и тут же всей своей неимоверной силой рванула вверх, к поверхности – в небо.
Ледяная струя подкинула Белова в воздух на гривастом белом сбойнике очередного сужения скального коридора.
Он попытался вдохнуть, но чуть не захлебнулся – над гривой сбойника висела белоснежная взвесь – коктейль из ледяной воды и ледяного же воздуха. Дышать, летя над гривой, было так же невозможно, как дышать газировкой.
Сразу за гривой поток кинул его вниз, окунул, слава богу, не глубоко, притопил, после чего жестко приложил об скалу в прижиме – сначала головой, а через миг еще раз – боком и всем телом.
Отбойный вал схватил его, откинул от стены, вытащил на центровой сбойник. Стремнина, сразу подхватившая, протащила в хорошем темпе его уже бесчувственное тело сквозь десяток жестких стоячих валов, сменившихся сначала валами мягкими – качавшими, а не бившими, а затем валами шиверными, ласкающими, убаюкивающими.
Так Хамбол наконец выпустил его. Галечная отмель, коса, мимо которой нес свои голубые струи Лимбек, горный поток шириной метров сорок, в десять раз, видно, мощней изумрудного Хамбола.
Все. Это все. Это – устье.
* * *
Иван Петрович Калачев зашел в отдел технической экспертизы.
– Ну как – есть что-нибудь для меня?
– Конечно же, Иван Петрович – что заказывали, то и есть.
Калачев взял заключение на официальном бланке и прочел:
«В ответ на Ваш запрос сообщаем, что статическое усилие, необходимое для разрыва наручников НР-18 ГОСТ 1542-88, составляет двенадцать тонн. Возможная погрешность, вызванная естественным разбросом технологических условий производства данного изделия, как и скрытым браком, может быть причиной отклонений плюс-минус десять процентов от среднестатистического значения и не может превышать двух тонн».
