– Спишь, черт, муж называется?! Встань, плесень пьяная, вот – за тобою пришли! Чтобы ты сдох бы от водки своей бы, избавил меня-то! Хватайте его, забирайте, что вы стоите-то?
– Это ваш муж? – удивленно спросил капитан.
– Хуже бандита любого! Напарница заболела моя, он, тунеядец, сволочь такая, со мной напросился: «Я помогать тебе буду, вагон убирать, сортир буду мыть!»
– Не понимаю! – перебил капитан. – Очень быстро вы тараторите.
– Да чтоб в Москве одному ему не болтаться, скотине, не сдохнуть от водки, от голода, взяла его, дура же дура, в эту вот ездку…
– Так это, значит, все-таки ваш муж? – опять спросил капитан, до которого стало наконец что-то доходить.
– А то кто же еще-то у нас здесь лежит, развалимшись?! Мы и лежим, больше некому – звездючий выгребок, мудоблядская звездопроушина херова, козел вонючий! Слушай, пес, сволочь, срань такая на голову мне, ты не отворачивай хлебло свое пьяное, ты, сука, слушай! Стыда-то нет, напился опять этой ночью, сволочь? Я сразу в купе вошла – поняла. Поняла! Я не дура! – она повернулась к капитану. – Я возвращаюсь когда, если ой один остается – в Москве-то – ну не поверите, до чего себя доведет! Всю квартиру пропил ирод, все вещи вынес уже, засранец гребаный! Не успела купить телевизор в этом вот, в летнем сезоне, так тут же и пропил его весь, японский, да вместе с антенной, шнуром этим, кабелем черным, штекером – пропил к херам! «Я, – говорит, – настраивать его отнес!» Вот скотина, скотина-то! И не стыдно ему! Японский – настраивать! Нормальный человек такого и придумать не смог бы! И ведь не спит, окаянный, все слышит! Чтобы ты подох!! Слышишь, что я тебе пожелала? Вот до чего довел ты меня, мразь, чисто мразь! Гадина пьяная!
Она подскочила к Белову, лежащему неподвижно и молча, как труп, бесцеремонно схватила его за плечо и затрясла изо всех сил, не поворачивая его тем не менее лицом к патрулю.
– Вставай, гад – за тобою пришли, за тобою! – Она оглянулась на капитана: – Берите его, что вы встали-та там, как просватанные?!
– Постойте, постойте! – капитану не нравился оборот дела.
– Не надо стоять тут, не надо! Я ему еще в Ярославле сказала: напьешься опять – все! Ссажу, блядь – и подыхай! Возьмите его! Товарищи! Дорогие! Христом-богом молю, заберите засранца!
– У нас, извините, имеется иная задача. Вы его в Котласе сдайте в милицию.
– Да не берет его милиция, на хер он нужен кому! Никто его не берет! Только водка одна! Уж она забрала-то! Видали – как умер! Из пушек пали – не проснется! Вы его волоком, волоком по вагону, да мордой вперед, а я дверь вам подержу.
– Простите, хм… – откашлялся капитан. – У нас свое и очень важное задание…
– О-о-о!..О-о! – заголосила Маша. – У всех задание! У всех!
– Он спит ведь, не тревожит… – уже почти оправдывался капитан. – Разделся, я вижу, лег как человек…
– А встанет, а? Ну, водку заберите хоть его!
Маша почти без напряжения приподняла Белова вместе с постелью, приоткрыв рундук.
– Помог бы, капитан!
Капитан, уже убрав пистолет, бросился помогать.
– Держи его, скотину, на весу…
Она быстрым движением извлекла из рундука пять бутылок водки: – Во, – видишь – накопил запасец, гад!
Она обшарила рундук, запуская в него руки по плечи, будто ища: не завалялась ли еще бутылка, и вместе с тем ненароком демонстрируя капитану: рундук пуст, все выгребла.
– Ну, водку хоть, капитан, водку можете забрать-то вот эту?
– Ну… как я ее могу забрать? Вы ее сами разбейте в тамбуре… – в голосе капитана прозвучала нотка сомнения пополам с сожалением.
– «Разбейте»! – передразнила Маша. – Осколки здесь, в вагоне, убирать – кому?! Тебе, что ль? Ему?
– Ну, вылить в туалет… – оттенок сожаления в интонации капитана удвоился.
– Я лучше вам отдам!
– Да мы не пьем! – почти испугался капитан.
– Товарищ капитан! – вмешался Савочкин, стоящий в дверях с автоматом. – Я взять могу! Я вылью! Поможем – можем же помочь? Вот у меня и сумка есть с собой! – он вытащил из кармана капроновый комок. – Во, прочная! – Он шагнул в купе и взял за горлышко бутылку: – Вы разрешите? Женщине помочь?
– Ну, забирай! – решился капитан.
– Кого – его? – толкаясь, в купе ввалились остальные – Ефимов, Конюшкин, Салынов, закончившие проверку предыдущего вагона. – Хватать его, товарищ капитан?
– Ни боже мой!! Мы только водку забираем! Только водку.
– Нам водку – пять бутылок подарили! – простодушно объяснил Савочкин сослуживцам.
– Потише! Весь вагон разбудишь! – свирепо цыкнул капитан на Савочкина. – Проверили восьмой? – спросил он вновь прибывших.
– Проверили!
– Все чисто.
– Так! Это купе освобождаем. Дальше! – махнул рукой капитан. – А водку, Савочкин, тебе придется вылить!
– Мы ее вместе с вами выльем! Вечером – да, товарищ капитан? – ответил с наглым взглядом Савочкин.
* * *
Власов вошел в кабинет к Калачеву запросто, будто никакая кошка между ними и не пробегала.
– Давай мириться, Иван Петрович!
– А я с тобой не ссорился.
– Ну-ну-ну-ну! Я, понимаешь, знаю все. Ты, понимаешь, знаешь все…
– Скорей наоборот: я ничего не знаю и ничего не понимаю.
– Вот я и пришел к тебе, все личное отодвигая на второй план. Мы с тобой ведем два дела, а дело-то у нас одно. Сливать мы их не будем, разумеется, но обменяться информацией считаю необходимым. Я знаю, ты гребенку ставил в Буе. Безуспешно. Я прочесал все поезда на Воркуту, и результат такой же. Письмо получил я по почте от Белова только что… – Власов достал из кармана конверт: – «Вынужден уехать дней на десять. Как вернусь – сейчас же позвоню вам. – Н. Белов». На, посмотри сам.
– Да он же говорил, что письмо тебе отослал?
– Что думаешь, Иван Петрович?
– Письмо как письмо, – пожал плечами Калачев. – А что в нем особенного?
– Да я не о письме! Я вообще. Какие мысли на уме? Какие версии?
Калачев помолчал с минуту, а затем вздохнул:
– Я думаю, что Белов не врал – пока ты его не стал «выжимать». Все, что он рассказывал нам обоим – правда.
– Да? Но факты? Ты же сам их тоже проверял.
– Теперь я их, наверное, перепроверю. Все – по нулям, все опять, заново. Где-то была у меня серьезная накладка. Что-то, видно, пропустил я мимо.
– Не понимаю, что именно тебя это вдруг на сей труд подвигло?
– Да многое что. Нестыковок полно. Да и сам Белов, его глаза…
– Я тоже наблюдал за ним внимательно.
– Ну, а раз наблюдал, то, наверное, заметил, что расхождения слов и выражения лица у него места не имело. Обмануть с каменным лицом можно раз, два, но не двадцать два. Особенно трудно обмануть того, кто наблюдает со стороны. А я именно со стороны его в основном и наблюдал, когда ты с ним беседовал. Теперь второе – это факты. Но не те, которые мы только что с тобой имели в виду, а другие. В деле Белова очень много мистики, точней – необъяснимого. – Калачев выложил на стол фотоснимки пейзажа после битвы на шоссе: – «Жигуль» разбит авиационным реактивным минометом?! А этот вот – его убила молния. Причем погода «на атас» была… Гром среди ясного неба. Загадка на загадке…
– И что? Все думаешь о том же: пришельцы, НЛО? Тарелочка летающая, изрыгающая молнии, причем снабженная стандартным армейским минометом?
– Я ничего не думаю. Я только ставлю вопросы. Сам себе. И только!
– Понятно. Я тоже покажу тебе кое-что… Мои ребята отыскали микроавтобус, угнанный Беловым… – Власов достал пакетик из кармана. – Смотри: вот что от него осталось.
Он высыпал перед Калачевым содержимое пакета: горсть гаек, шайбочек, винтов…
– По-твоему, так поступают марсиане?
– Нет, – хмыкнул Калачев. – Марсиане так не поступают.
Не выдержав, он от души расхохотался.
* * *
За окном вагона плыла заболоченная лесотундра, а вдали, у горизонта, синели уральские хребты – Восточные Саледы, Малды-Нырд.
– Следующая остановка – твоя, – сказала проводница Маша Белову. – И что тебя сюда несет?
– Я сам не знаю. Именно – несет.
– Лагеря, леспромхозы, шахты… Больше здесь и нету ничего.
– Понимаю, – он вынул стодолларовую бумажку, данную ему Варужем, положил на стол: – Спасибо тебе, Маша, за все.
– Не надо денег, что ты!
– Надо. Ты ж водку-то свою скормила солдатикам.
– Да бог с ней, с водкой! Возьми, пожалуйста, – она протянула ему деньги.
…Далекие горы со снежными пятнами, казалось, стояли на месте; березки, растущие прямо из черной воды сфагновых болот, мелькали, мельтешили за окном, запутывая, завораживая взгляд. Березки были давно уже голые, редкие желтые листья их, безнадежно опавшие, замерли неподвижно на черной глади стоячей болотной воды.
Поезд замедлил ход.
– Оставь, Маша. Мне в любом случае, что ни случись, а деньги уже не понадобятся.
Поезд остановился.
– Счастливо.
Белов сошел, и поезд тут же тронулся.
За спиной был разъезд, лагерь и леспромхоз.
Сбоку на старом тупиковом пути стоял полувросший колесами в землю и слегка подернувшийся ржавчиной, старинный черный паровоз.
