есть одно из заподозренных мною лиц находится в недальнем расстоянии от сего города. Вели ввести, – прибавил он вполголоса, – там у тебя в гостиной есть один… Я его привез.
Губернатор взглянул на Сипягина, подумал с уважением: «Каков!» – и отдал приказ. Минуту спустя раб божий, Сила Паклин, предстал пред его очи.
Сила Паклин начал с того, что низко поклонился губернатору, но, увидев Маркелова, не докончил поклона и так и остался, наполовину согнутый, переминая шапку в руках. Маркелов бросил на него рассеянный взгляд, но едва ли узнал его, ибо снова погрузился в думу.
– Это – ветвь? – спросил губернатор, указывая на Паклина большим белым пальцем, украшенным бирюзою.
– О нет! – с полусмехом отвечал Сипягин. – А впрочем! – прибавил он, подумав немного. – Вот, ваше превосходительство, – заговорил он снова громко, – перед вами некто господин Паклин. Он, сколько мне известно, петербургский житель и близкий приятель некоторого лица, которое состояло у меня в качестве учителя и покинуло мой дом, увлекши за собою, – прибавлю, краснея, – одну молодую девицу, мою родственницу.
– Ah! oui, oui [99], – пробормотал губернатор и покачал сверху вниз головою, – я что-то слышал… Графиня сказывала…
Сипягин возвысил голос:
– Это лицо есть некто господин Нежданов, сильно мною заподозренный в превратных понятиях и теориях…
– Un rouge à tous crins [100], – вмешался Калломейцев…
– …В превратных понятиях и теориях, – повторил еще отчетливее Сипягин, – и уж, конечно, не чуждый всей этой пропаганде; он находится… скрывается, как мне сказывал господин Паклин, на фабрике купца Фалеева…
При словах: «как мне сказывал» – Маркелов вторично бросил взгляд на Паклина и только усмехнулся, медленно и равнодушно.
– Позвольте, позвольте, ваше превосходительство, – закричал Паклин, – и вы, господин Сипягин, я никогда… никогда…
– Ты говоришь: купца Фалеева? – обратился губернатор к Сипягину, поиграв только пальцами в направлении Паклина: потише, дескать, братец, потише. – Что с ними делается, с нашими почтенными бородачами? Вчера тоже одного схватили по тому же делу. Ты, может, слышал его имя: Голушкин, богач. Ну, этот революции не сделает. Так на коленках и ползает.
– Купец Фалеев тут ни при чем, – отчеканил Сипягин, – я его мнений не знаю; я говорю только о его фабрике, на которой, по словам господина Паклина, находится в настоящую минуту господин Нежданов.
– Этого я не говорил! – возопил опять Паклин. – Это вы говорили!
– Позвольте, господин Паклин, – все с тою же неумолимой отчетливостью произнес Сипягин. – Я уважаю то чувство дружбы, которое внушает вам вашу «денегацию» [101] («Экий… Гизо!» – подумал тут про себя губернатор). Но возьму смелость поставить вам себя в пример. Полагаете ли вы, что во мне чувство родственное не столь же сильно, как ваше дружеское? Но есть другое чувство, милостивый государь, которое еще сильнее и которое должно руководить всеми нашими действиями и поступками: чувство долга!
– Le sentiment du devoir [102], – пояснил Калломейцев.
Маркелов окинул взором обоих говоривших.
– Господин губернатор, – промолвил он, – повторяю мою просьбу: велите, пожалуйста, увести меня прочь от этих болтунов.
Но тут губернатор потерял немножко терпение.
– Господин Маркелов! – воскликнул он, – я советовал бы вам, в вашем положении, более сдержанности в языке и более уважения к старшим… особенно, когда они выражают патриотические чувства, подобные тем, которые вы сейчас слыхали в устах вашего beau-frere’a! Я счастливым себя почту, любезный Борис, – прибавил губернатор, обратясь к Сипягину, – довести твои благородные поступки до сведения министра. Но у кого же, собственно, находится этот господин Нежданов на этой фабрике?
Сипягин нахмурился.
– У некоего господина Соломина, тамошнего главного механика, как мне сказывал тот же господин Паклин.
Казалось, Сипягину доставляло особенное удовольствие терзать бедного Силушку: он вымещал на нем теперь и данную ему в карете сигару, и фамильярную вежливость своего обращения с ним, и некоторое даже заигрывание.
– И этот Соломин, – подхватил Калломейцев, – есть несомненный радикал и республиканец – и вашему превосходительству не худо было бы обратить ваше внимание также и на него.
– Вы знаете этих… господ… Соломина… и как бишь! и… Нежданова? – немного по-начальнически, в нос, спросил губернатор Маркелова.
Маркелов злорадно раздул ноздри.
– А вы, ваше превосходительство, знаете Конфуция и Тита Ливия?
Губернатор отвернулся.
– Il n’y a pas moyen de causer avec cet homme [103], – промолвил он, пожимая плечами. – Господин барон, пожалуйте сюда.
Адъютант подскочил к нему; а Паклин, улучив время, приблизился, ковыляя и спотыкаясь, к Сипягину.
– Что же это вы делаете, – прошептал он, – зачем же вы губите вашу племянницу? Ведь она с ним, с Неждановым!..
– Я никого не гублю, милостивый государь, – отвечал Сипягин громко, – я делаю то, что мне повелевает совесть и…
– И ваша супруга, моя сестра, у которой вы под башмаком, – ввернул столь же громко Маркелов. Сипягин, как говорится, даже не чукнул… Так это было ниже его!
– Послушайте, – продолжал шептать Паклин – все его тело трепетало от волнения и, быть может, от робости, а глаза сверкали злобой и в горле клокотали слезы – слезы сожаления о тех и досады на себя, – послушайте: я сказал вам, что она замужем – это неправда, я вам солгал! Но брак этот должен совершиться, и если вы этому помешаете, если туда явится полиция, на вашей совести будет лежать пятно, которое вы ничем не смоете, – и вы…
– Известие, сообщенное вами, – перебил еще громче Сипягин, – если оно только справедливо, в чем я имею право сомневаться, – это известие может только ускорить те меры, которые я почел бы нужным предпринять; а о чистоте моей совести я уж буду просить вас, милостивый государь, не заботиться.
– Вылощена она, брат, – ввернул опять Маркелов, – петербургский лак на нее наведен; никакая жидкость ее не берет! А ты, господин Паклин, шепчи, шепчи, сколько хочешь: не отшепчешься, шалишь!
Губернатор почел за нужное прекратить все эти пререкания.
– Я полагаю, – начал он, – что вы, господа, уже достаточно высказались, – а потому, любезный барон, уведите господина Маркелова. N’est ce pas, Boris [104], ты не нуждаешься более…
Сипягин развел руками.
– Я сказал все, что мог!
– И прекрасно!.. Любезный барон!..
Адъютант приблизился к Маркелову, щелкнул шпорами, сделал горизонтальное движение ручкою… «Пожалуйте, мол!» Маркелов повернулся и пошел вон. Паклин, правда мысленно, но с горьким сочувствием и жалостью, пожал ему руку.
– А на фабрику мы пошлем наших молодцов, – продолжал губернатор. – Только вот что, Борис: мне сдается – этот барин (он указал подбородком на Паклина) тебе что-то сообщал насчет твоей родственницы… Будто она там, на той фабрике… Так как же…
– Ее арестовать, во всяком случае, нельзя, – заметил глубокомысленно Сипягин, – может быть, она одумается и вернется. Если позволишь, я
