дери!..
Чарльз Бейтс мысленно ругнул себя, положив на дальнейшее внимательней следить за речью. Бесцеремонный дядя Бен и в самом деле не спешил его отпускать. Месяцы в чужом облике не прошли даром.
Но теперь этому пришел конец.
С лицом дядюшки Бейтс расстался перед въездом в Москву, когда увидел Эминента. Барон ничего не стал объяснять, но бывший актер сразу понял: все изменилось. Из монастыря вернулся не сверхчеловек, воскреситель мертвецов и провидец грядущего, когда‑то выдернувший Чарльза из тесного гроба. Всесильный исчез, пропал под сводами храма, его же место занял кто‑то иной.
Старикан…
В Москве разочарованному Бейтсу пришлось все делать самому: искать квартиру, гонять Ури за покупками и на почтамт, распоряжаться насчет завтраков и обедов. Эминент молчал, без спора соглашаясь с тем, что ему предлагали. Ничего не объясняя, уходил, молча возвращался, на прямые вопросы не отвечал ни «да», ни «нет». Дни текли без смысла и надежды. На какой‑то миг Чарльз растерялся — многолетняя привычка жить чужим умом сковала ледяными цепями.
Затем он сцепил акульи зубы — и ринулся в бой.
Прежде всего следовало раздобыть денег. Обычно их выдавал Эминент, просто доставая из кармана. Ясного намека «старикан», увы, не понял, даже отвечать не стал. Бейтс втихомолку выругался — и направился в ближайший театр. На многое он не замахивался — иноземец, не знающий языка, годится разве что в уборщики или в рабочие сцены. В лучшем случае дадут поднос — выходить в водевилях немым лакеем. На последнее Бейтс и рассчитывал. Понимая, что встречают по одежке, он на последние сбережения справил модный фрак.
Нищего на службу не возьмут!
Ему повезло. В Малом театре рабочие не требовались, но кто‑то из начальства оценил внешний вид гостя. Ему предложили постоять, пройтись, поклониться. Бейтс представил себе, что он — Джорж Браммель, усмехнулся, расправил плечи…
После того, как он практически без акцента повторил реплику: «K vam chelovek s dokladom!», его взяли на роли гостей «без речей» и слуг. Бейтс был счастлив, но везение только начиналось. В зал, где его пробовали, заглянул толстый коротышка — Михаил Семенович Щепкин. Великий актер легко говорил по‑французски, и они смогли объясниться. Узнав, где и с кем приходилось играть новичку, Щепкин вытер платком лысину и предложил Бейтсу повторить длинную фразу, смысла которой Бейтс не уловил.
Фразу он воспроизвел, но от волнения не уследил — раздвинул губы, блеснув желтизной клыков.
— Uh ty! — восхитился Щепкин. — Kakov zlodey!
Все прочие с ним тут же согласились. Бейтс был отконвоирован в дирекцию и зачислен в труппу до весны — играть негодяев, подлецов-иностранцев и коварных соблазнителей. Ему велели учить русский язык — и не водить дружбу с загадочным, но явно опасным господином по имени Zeleniy Zmiy. Получив аванс и предписание с утра явиться на репетицию, Чарльз Бейтс совершенно успокоился.
В Москве они не пропадут.
Мир был восстановлен, и неразлучная парочка зашагала меж саженцев к Патриару. Берег старого пруда словно вымер. Еще одна странность осеннего вечера — Козье болото рано опустело. Никто не остался встретить закат у водной глади. Бродячие собаки, облюбовавшие эти места, тоже куда‑то исчезли, испугавшись неведомого, подступающего с близкой темнотой.
Но ушли не все. Один человек остался, примостившись на деревянной лавочке, вкопанной у берега. Не заметить его было мудрено. Он сидел, втянув голову в плечи и сцепив руки на животе. Лицо окаменело, лишь бледные губы время от времени шевелились, не издавая ни звука.
Бейтс и Ури встали рядом. Великан сопел, уставясь себе под ноги, англичанин улыбался, любуясь отражением неяркого осеннего солнца.
Вода в пруду блестела, как ртуть.
— Зачем пришли?
Вопрос погасил улыбку актера.
— Мы пришли… мы… — Ури радостно встрепенулся. — Добрый вечер, Эминент. Мы были на почтамте. Вам письмо из Петербурга…
— От баронессы.
Сообразив, что это не вопрос, Ури раздумал уточнять.
Худая рука в серой перчатке взяла конверт, брезгливым движением сорвала печать. Текли минуты. Вечер катился дальше, навстречу неизбежной ночи; налетел ветер, бесцеремонно вцепился в края бумаги, исписанной мелким почерком. Лишь хриплое дыхание Ури нарушало тишину.
— Скверно.
В голосе Эминента не было ни горечи, ни сожаления.
— Фрау Вальдек-Эрмоли просит помощи. Моей помощи. Через неделю после нашего отъезда ей стало плохо. Петербургские врачи разводят руками. Она спрашивает, нет ли в России — или в Европе — нового Генриха Юнга. Увы, боюсь, теперь даже Молчаливый не в силах ей помочь.
Бейтс и Ури переглянулись.
— Девочка умирает. Надеюсь, она поймет это лишь перед самым порогом. Надежда уменьшит боль. Вы, кажется, не слишком ее любили, Чарльз?
Актер вздрогнул. «Любили» — яснее не скажешь.
— Я желаю смерти только врагам, мистер Эминент. И то, признаться, не всем. Баронесса — из нашей компании. Рискну предположить, что ей нужен не врач. Ей нужны вы.
— Да, ей нужен я. К сожалению… Я стал слишком невнимателен, друзья. Как вы провели день?
Бейтс уступил сцену нетерпеливому Ури. Тот стал подробно рассказывать о своих похождениях, закончившихся в балагане на Солянке, где наивному швейцарцу довелось представлять персидское чудище. Ури был этим очень горд. Для пущего эффекта он извлек из‑за пояса мешочек с монетами — тряхнул, засмеялся. Сам же Бейтс сообщил лишь, что устроился на службу.
Эминент с равнодушием кивнул, чем несколько обидел Бейтса.
— Молодцы, — похвалил он. — Свой день, к сожалению, я провел не столь плодотворно. И не хотелось, но пришлось. Я был на похоронах князя Гагарина.
Стая ворон мелькнула над прудом, летя к церкви.
— Я уже видел все это — в Петербурге, на приеме. Гроб, ворон-священник — наперсный крест, седая борода… Русскому пастору казалось, что он — главный, что именно ему доверено проводить душу в последний полет. Старик ошибся — хороня христианина, хоронили масона. Братья разработали хитрый ритуал: непосвященный слеп, но знающий увидит сразу. Еще у церкви я заметил кобыл темной масти, впряженных в траурный экипаж. Ни одной светлой — и ни одной вороной. И барабанщик — нашли мальчонку, поставили в стороне… Белая черта вокруг алтаря — «малый Вавилон», незримая крепость. Белая перчатка, брошенная на гроб…
Эминент помолчал.
— Но и братья-масоны ошиблись. Точнее, опоздали. Духом покойного уже успели распорядиться. Когда я смотрел на гроб, темнота назвала мне имя: Хелена… Никогда не заключайте договоров со Смертью, мистер Бейтс! Это самообман. Она и так получит свое.
Актер хотел что‑то сказать, но великан его опередил:
— Так вот почему вы отпустили нас гулять по городу! Мы не понимаем, мы растеряны, мы расстроены. Зачем вам было ходить на похороны страшного кадавра? Нет-нет, мы больше никогда не оставим вас одного! Страшный кадавр увидел вас, унюхал. Он может вернуться, выползти из-под земли, вновь напасть на
