хотелось – ни отдыхать, ни есть, ни пить, ни танцевать. Она бы с радостью ушла домой и рухнула в кровать. И никаких Платонов в радиусе трех километров.
– Ты плохо обо мне думаешь, – выдавила она.
– Я хорошо о тебе думаю, – возразил Платон. – Постоянно и непрерывно. Я сделаю твою жизнь лучше.
Она смотрела в окно, но так как солнце уже выключилось, она видела только собственное отражение. Замученное лицо когда-то красивой женщины. А может быть, она еще привлекательна? Почему-то же вьется возле нее Платон, замуж зовет, золотые горы обещает.
– Где Тальберг? Нету его, а я здесь, рядом в трудную минуту, – продолжал он. – Полная финансовая независимость. Можешь не работать.
– Мне нравится моя работа.
– Тогда можешь работать, – милостиво разрешил он. – Неважно.
– Для меня важно. Все важно.
Ему надоело держать коробочку на весу. К тому же, Лизка не выказывала желания ее открывать и любоваться на самое дорогое кольцо, отыскавшееся в этом Мухосранске.
– Я не давлю. Решение за тобой.
Она кивнула.
Принесли заказ. Она не притронулась к содержимому тарелки, а продолжала молча смотреть в стол.
– Кушай, на удивление вкусно, – Платон жевал с набитым ртом. – Могут, когда захотят. Хуже, чем в столице, мясо пережарено, салат не посолили, но на безрыбье, как известно…
– Не хочется, – перебила Лизка. – Нет аппетита.
Он бросил на нее подозрительный взгляд и продолжил трапезу. Он громко и шумно работал челюстями, а когда обсасывал кость, Лизку и вовсе передернуло.
– Зря не захотела, – он вытер салфеткой жирные пальцы. – Это лучшее из имеющегося.
Затем пригласил на танец. Она снова пожалела, что надела проклятые жмущие туфли, гори они синим пламенем.
Он взял ее за талию и повел. Лизка впервые оказалась в непосредственной близи от него, поэтому только сейчас учуяла слабый, но явный запах перегара, пробившийся даже сквозь ужин, проглоченный с таким аппетитом.
– К Ольге буду относиться, как к родной дочери – обеспечу, образование оплачу, на работу пристрою, – перечислял он тихо на ухо. – Ты же знаешь, у меня со связями в порядке, правильные люди на хлебных местах.
– Что значит «как»? – Лизка посмотрела широко открытыми глазами, переполненными неподдельного удивления.
– Что не так? Буду любить, как смогу. Тем более, она девчонка самостоятельная.
– Она и есть твоя дочь, клоун, – с нее словно спало наваждение, и вернулась способность трезво мыслить.
Он замер, пораженный ее словами. Дело принимало неожиданный оборот. Он осознал, что никогда толком и Ольгу не видел. Если бы увидел, заметил бы сходство. Что-то же досталось ей от него.
– Э-э-э… – протянул он. – Ты же говорила…
– Да, – разозлилась Лизка. – Ты был самовлюбленным болваном, с которым я не смогла бы прожить и года, не повесившись. Прекращай цирк, ты Димке сам об этом рассказал, а теперь изображаешь наивность.
– Ничего я не говорил. Я с ним и поговорить не успел. Он перебрал и «отключился».
– Опять врешь, – не поверила она. – Ты всегда врешь.
– Что значит «опять»? – вспылил он. – Я никогда не вру.
Спустя мгновение он осознал ошибку. Лизка взорвалась и возмутилась на все кафе:
– Маринке ты про сегодняшний вечер тоже правду расскажешь? С подробностями опишешь?
– У нас с ней сугубо физические отношения, – сухо проронил он.
– Это у тебя с ней сугубо физические, а она быть с тобой хочет не только раз в неделю! – почти кричала Лизка. – Ты ее первая серьезная любовь с детства, она за последние месяцы духом воспрянула. Ты бы видел, какая она замученная после развода ходила! У нее две радости в жизни – сын и ты. Я сюда пришла, чтобы это тебе высказать.
– Я… – он замолчал. Кровь приливала к щекам, но сосуды протекали слишком глубоко, и он никогда не краснел, чем всегда гордился. Навалилась тяжесть, и он будто стал еще ниже. Посмотрел на гневные Лизкины брови и сказал сквозь зубы: – Врет она и хочет меня охомутать, чтобы уехать в столицу и жить на мои деньги. Вам всем только этого и надо, на бывшей жене насмотрелся.
– Придурок, ты ничего не понял. Тебе не я интересна, тебе нужен трофей, ты до сих пор не можешь себе простить поражение Димке. Скажешь, неправда? – она не стала ждать ответа, и добавила ультимативным тоном: – Я ухожу и прошу не звонить, не писать, в гости не приходить. Пятнадцать лет не виделись, остаток жизни замечательно переживем друг без друга.
Она сняла с крючка плащ и надела, не с первого раза попав в рукав. Платон хотел подскочить и помочь, но она одернула руку и проговорила голосом полным твердого льда:
– Не прикасайся ко мне. Никогда.
Схватила сумку, набросила на плечо и решительным шагом рванула к выходу.
Он остался сидеть, раздумывая о том, что должен пребывать в ярости, но внутри ничего не шевельнулось, только легкая досада портила настроение. И даже новость об Ольге на самом деле не особо впечатлила.
Почему-то вызывало беспокойство, расскажет ли Лизка Маринке о произошедшем. С другой стороны, ему будет проще с порвать с Мариной.
Он заказал коньяк.
51.
Тальберг второй раз в жизни сидел у начальника службы безопасности. Владелец кабинета сменился, но мебель и внутреннее убранство за предыдущие пятнадцать лет ничуть не поменялись.
Платон так и не появился. Удалось выяснить, что он отказался от водителя и уехал на служебном автомобиле. Телефон не отвечал на звонки. После нескольких попыток дозвониться и отключения солнца сообразили, что сегодня уже ничего случится.
– Мы не полиция, – развел руками Безуглый. – Формально, я в его подчинении, и если он вменяем, я обязан соблюдать субординацию и выполнять приказы и распоряжения руководства. Но моя б воля, я бы его в бараний рог…
– Я думал, вы по линии министерства.
– Не совсем, зарплату я получаю тут. Меня сюда в ссылку отправили за прокол на предыдущем месте.
Тальберг удивился, хотя из чувства такта не стал расспрашивать, что именно нужно сделать, чтобы оказаться в Лоскутовке. Но Безуглый сам пояснил:
– На беду выявил хищение, которое не стоило выявлять. Но пошел на принцип.
«А ведь нормальный, судя по всему, мужик», – подумал Тальберг, привыкший не доверять людям в форме, особенно если их работа состоит в непрерывном контроле твоей деятельности на предмет нецелевого использования целевых средств.
– Тогда напишу заявление, – объявил он. – Самотек многим может стоить жизни.
– Не надо, – попросил Безуглый. – Во-первых, бесполезно, потому что у Демидовича такие связи, сам же за решеткой и окажешься. Поверь, я на своей шкуре прочувствовал. А во-вторых…
– Я должен, – перебил Тальберг. – Это мой долг ученого.
– Заладил, как попугай, «я должен, я должен»! – передразнил Безуглый. – Тебе больше всех надо?
– Да. Ведь я нашел способ добывать краенитовую пыль, а теперь получается, я в ответе за последствия. Если бы не я, ничего бы не случилось. Ни с Кольцовым, ни с Самойловым.
– Вроде ученого, который бомбу придумал?
– Да, именно так.
– Понимаю. Но ты же не умеешь будущее предсказывать. Ты просто хотел, как лучше.
– Я
