В те дни по вечерам сидели они вместе – мать, брат Альфред и он. В доме у матери часы были расписаны, как на параде: у каждого часа свое назначение. Вечерние часы она использовала для шитья, вышивания и вязанья. Но это еще было время, когда она занималась с сыновьями, внушала им свои жизненные принципы, такие, как, например: «при обуздании плоти – у души вырастают крылья». Необузданный хохот отца прерывал ее слова, и плечи матери испуганно вздрагивали. По вечерам отец возвращался домой переодеться, чтобы выйти развлечься с друзьями в город. Перед тем он входил в комнату матери и своим смехом и гремящим голосом вносил смятение в ее упорядоченную жизнь, и смущал в сердцах сыновей нравственные принципы матери. Перед отцом меркли ее моральные нравоучения. Иногда, торопясь, он проносился мимо ее комнаты и не входил, Тогда мать поднимала голову, и печаль ее глаз смягчала суровость ее лица.
«Мать, умытая и причесанная, в шелковом шуршащем платье, я подозреваю, ей нравилось стоять в смущении перед мужем-весельчаком с цветком в петлице. Бедная мать так и не дожила до глубокой старости, брат Альфред остался одиноким в душе, ни жены, ни ребенка, ни семьи, живет среди своих книг в доме нашего деда-профессора. А я… я вернусь в Давос. И только отец, только он остался в полной своей силе, неистребимой и неодолимой силе жизни. Он единственный из нас проживет долгую жизнь».
Вчера господин Леви получил письмо от Филиппа. Так ему стало известно, что Гейнц передал должность Филиппа, как юридического советника фабрики, адвокату-христианину. Сын действовал за его спиной, вызвав в нем недовольство. Хотел он его приструнить, но слишком устал и ослабел, чтобы выдержать этот конфликт. Отказался от этого и решил вернуться в Давос, дав Гейнцу полную свободу действий.
Стук в дверь, и плечи господина Леви вспотели, печаль исчезает с лица, серьезный и сосредоточенный, он поднимается во весь свой рост с кресла – встретить отца. Тоже высокий, в сером костюме с хризантемой в петлице, входит дед, точно таким, как его минуту назад представлял господин Леви.
– Ну, Артур, как здоровье? Что говорят твои сапожники врачебного дела?
– Здоровье, отец, в общем-то, в порядке.
– Несомненно, – говорит дед, – несомненно, – изучая сына долгим взглядом, приближается к нему и осторожно касается его плеча. – Надо орошать тебя свежим молоком. Красное вино со свежими яйцами не менее трех раз в день.
При виде его исхудалых щек и глаз, в которых мелькает лихорадочный блеск, дед смягчается.
– Ну, ну, – господин Леви смущен непривычной мягкостью отца, – свежее молоко не очень полезно. Так же и красное вино. Если я не ошибаюсь, отец, мама готовила такое лекарство от ангины. Думаю, отец, что нет другого выхода: придется мне снова уехать на долгое время в Давос.
Дед расхаживает по кабинету, и успокоенное его лицо указывает на размышление. Возвращается к сыну, ударяет кулаком по письменному столу, и голос его гремит:
– Туда ты не вернешься! В свой этот Давос не вернешься. Не помогут тебе ни тамошние врачи, ни лекарства… Выходи на работу! Возвращайся на фабрику! И не сиди здесь, разводя уныние в этом своем кресле.
– Я слишком устал, отец, и очень болен.
– Глупости, – бормочет дед и снова повышает голос, – не желаю слушать эти глупости от своего сына… Можно выйти из себя! – дед снова ходит по кабинету, и вдруг останавливается вплотную к стоящему сыну. – Сядь! Я говорю тебе, сиди в кресле, если ты устал, и не стой, как бревно, у которого сил нет раскачиваться.
Господин Леви послушно садится.
Дед продолжает свою прогулку по ковру. У деда глаз наметанный. С тех пор, как последний раз он видел сына, в усадьбе, лицо господина Леви сильно изменилось. Не нужны деду врачи, чтобы понять, что означают тени и мешки под глазами сына. И если бы он верил, что больницы и дома отдыха могут его спасти, первым бы сам посадил его в машину и отвез туда. Но дед знает, что никакие больницы тут не помогут.
– Ты, – говорит дед своему сыну и снова ударяет кулаком по письменному столу, – много думаешь о своей болезни, и это плохо. Лошади тоже бы падали, если бы дано им было думать о болезнях. Завтра ты поедешь со мной на фабрику. Забастовка эта мне не нравится. В государстве творятся вещи, которые мне не по душе.
– Ты говорил об этом с Гейнцем, отец?
– Ну, а что ты думаешь, я стою перед тобой без дела? Ребенок этот, что ли, необходим мне, чтобы узнать, что творится у меня под носом? Барон перестал требовать с меня деньги, и потому мне ясно, что дела не в порядке.
– Новая плохая примета, – улыбается господин Леви, и это его развлекает. – Теперь – в виде пьяницы барона. Вчера и позавчера Гейнц говорил мне оконце света, предвещаемом другими знаками – в образе чиновников городских газовых предприятий. Только я, очевидно, одинок в этом кресле, вижу знаки времени с высот вечности. Хотя моя точка зрения слишком степенна и рассудительна, я имею в виду степенность, придаваемую ей моим креслом. Глаза мои, вероятно, слегка затуманились от лицезрения в небе знаков, предвещающих несчастья. И все же я продолжаю верить в то, что разум властвует над миром.
– Всегда эта философия! Она меня выводит из себя! – рассердился дед. – Никогда себе не прощу, что разрешил тогда твоей матери послать тебя учить философию. Философ, а простого счета не знает! Какая связь между разумом и графом, хочу я знать? Там, где это бревно прохаживается, разум исчезает. И если он прекратил требовать с меня деньги, это означает, что он их берет у других. И от кого, а? Кто дает ему деньги вместо меня? – дед наклоняет голову над сыном. – Промышленность, Артур, они ее возрождают, мои соседи юнкеры. И зачем? – помигивает дед. – Зачем? Потому что – «Сохрани для меня, и я сохраню для тебя», а? Ты понимаешь меня, Артур? В любом случае, надо быть начеку. Решительно, начеку!
– Отец, у Гейнца много предложений по поводу фабрики. Он так же неплохо разбирается в приметах времени. Поговорим с ним.
На лице господина Леви написано: «Оставь меня в покое». Дед намек понял.
– Снова Гейнц! Что понимает этот ребенок в настоящих делах? Забастовка, и он сразу теряется и зовет на помощь тетю Регину! – голос деда гремит, и плечи господина Леви снова в поту. – Ребенок! Ягненок, что уже ощущает себя козлом. Я предпочитаю старых козлов, знающих дело и уверенно прыгающих. – Дед наклоняется над сыном и берет его за плечи. – Скажи Фриде, чтобы она заварила тебе липовый чай. Пей его горячим, Артур, пей кипяток.
Глаза деда подчиняют себе сына. Медленно господин Леви сдается:
– Если это приказ, я его выполню. Завтра поеду на фабрику.
Выпрямляется дед, закручивает усы и улыбается господину Леви, как улыбается отец сыну, вновь обретшему прежние силы.
– Погляди, Артур, – говорит дед и подходит к окну, – погляди, кто там идет по аллее, друг наш Филипп с мальчиком, который гостил у нас в усадьбе.
Господин Леви стоит рядом с отцом. По аллее шагает Филипп с Саулом. Мальчик вприпрыжку торопится к дому, Филипп словно медлит, старясь продлить дорогу.
– Сегодня придут гости, отец. Эдит решила пригласить на праздничный обед по случаю ее возвращения домой. Ты, несомненно, слышал, девочка собирается пойти под венец.
– Так, – гремит отец, – так… под венец. Поехала в вагоне поезда с каким-то парнем, и уже в доме говорят о свадьбе! – и при виде беспокойства, появившегося на лице сына, говорит примирительным тоном. – Не беспокойся за девочку, Артур, оставь это мне. Я лучше тебя понимаю в этих делах. Не так быстро она выйдет замуж. Вначале я разузнаю, откуда этот парень и что из себя представляет. Сунуться в нашу семью – не такое простое дело. – И после небольшого раздумья: – Артур, ты не сказал мне, что приглашены гости?
– Приглашены.
– Если так, почему бы мне не пригласить мальчика из моего класса?
Господин Леви заходится от смеха. Десятки морщинок обозначились вокруг его глаз. Дед радуется смеху сына, ибо верит, что смех тоже одно из лекарств.
– Да, да, Артур, – поблескивают его глаза, – приглашу мальчика из класса.
«Мальчик из класса» был школьным другом деда. Впоследствии стал важным чиновником в страховой компании, и теперь проживает на пенсии. Приезжая в Берлин, дед обычно приглашает «мальчика из класса» на чашку кофе и предупреждает Фриду: «Кофе должен быть слабым. В его возрасте…» Дед и «мальчик из класса» одного возраста.
– Да, отец, – добавляет господин Леви со смехом, – пригласи, пригласи его. Я буду очень рад его увидеть.
Дед выходит в салон звонить другу.
* * *
Фрида открыла дверь.
– Ах, доктор Ласкер! Большая радость, что вы пришли, в добрый и успешный час явились. Много радостей в нашем доме, Эдит вернулась, и старый хозяин приехал к нам. Я приготовила обед по такому случаю, королевский обед. Может, вы захотите взять гуся домой? Большое одолжение сделаете для меня, доктор Ласкер, целый курятник привез с собой старый хозяин, и я ума не приложу, что сделаю со всеми этими гусями и курами. Хорошо, что сегодня приглашены гости, смогу избавиться хотя бы от индюка… Извините меня, доктор Ласкер, что заставляю вас стоять столько времени в салоне. Я очень сегодня занята, и, к сожалению, не могу положиться на кухарку в приготовлении индюка. Я училась его готовить у покойной госпожи. В ваш пасхальный праздник она жарила индюка в свежем масле, как принято у вас.
