Если бы дверь вивария открывалась наружу или оказалась заперта, он, наверное, разбил бы об нее лоб. Но дверь мягко подалась, распахнулась. «Почему не заперто?! Да еще при тревоге?!» — слабо пискнул какой-то периферийный уголок сознания, но Ахмед его проигнорировал. Парень в униформе — молодой, белобрысый, встревоженный — возник перед глазами внезапно, как чертик из коробочки. А может, стоял за дверью, и Ахмед его попросту не заметил — окружающий мир он воспринимал со странной избирательностью. Губы белобрысого шевелились, открывались и закрывались. Звуков не было. «Дай пройти», хотел сказать Ахмед, а может и сказал, но сам себя не услышал. Белобрысый продолжал стоять и шевелить губами. Злоба вспыхнула моментально, как бензиновая лужица от случайной искры. «Сука-а-а-а!!!» — Ахмед ткнул гаду в брюхо чем-то, что сжимал в руке, и понял, что это карабин, и нажал на спуск, и наверное карабин выстрелил, по крайней мере руку дернуло назад, хотя звука и не было, а потом дернуло еще, еще… Белобрысого не стало. Он не убежал, и не упал, просто был — и не стало; Ахмед не удивился странному исчезновению, потому что именно в этот момент ему пришла блистательная идея, простая и гениальная, он даже прослезился от жалости к себе — ну как же, как же не придумал такого раньше? — слезы катились по грязному окровавленному лицу, оставляя извилистые дорожки.
…Карабин куда-то делся, может, когда Ахмед распахивал ворота, а может раньше, вроде он стрелял в кого-то еще, по крайней мере все запасные обоймы тоже исчезли, и он хотел было пойти поискать, но не пошел, увидел топор на пожарном щите, выдрал его из зажимов — и вдруг расхохотался, беззвучно, все звуки как исчезли, так и не появились, да и черт с ними, — незнамо почему рассмешило его топорище, окрашенное в красный цвет: кровь, хе-хе-хе-хе, не будет видна, хе-хе-хе-хе! — от веселья он забыл, что хотел сделать, но вспомнил, одним движением, играючи взломал щитовую и дернул вниз два здоровенных рубильника
Стало темно. А еще — обесточилась централизованная система блокировки замков, стоящих на клетках. Замигали красные лампочки на миопарализаторах, запищали зуммеры — тревога! тревога! аварийного питания хватит на пять минут!
Миопарализаторы — мощные, стационарные, не чета самоделкам Деточкина, не оправдавшим надежд, — воздействовали лишь на мутировавшие мышцы ликантропов и были главным звеном в системе, ограждавшей Логово от сюрпризов со стороны косматых подопытных… И в сложившейся ситуации предписывалось немедленно перейти на запасной источник питания.
Вместо этого Ахмед звезданул обухом по выведенному сюда же, в щитовую, процессору стоявшего в подвале запасного дизель-генератора…
…«Выходите, выходите, прогуляйтесь, — приговаривал он, распахивая дверцы, — чудненькая ночь сегодня, только меня не трогайте, мы ведь одной крови, ага? — сегодня вы, завтра я…» Он говорил, а твари слушались, и сидели, сжавшись, у дальних стенок клеток, он освободил одну, вторую… «Ай да я, — удивился Ахмед, — всего-то и надо было поговорить, как с людьми… потерпи, сейчас выпущу, хороший песик, ну у тебя и клычищи, дай лапу, друг, на счастье мне…»
Он не слышал своих слов. И не услышал рыка косматой бестии из третьей клетки, не осознал смертельной угрозы, — так и продолжал протягивать руку с пьяной дурацкой улыбкой на измазанном кровью и грязью лице.
А потом он оказался на бетонном полу, лежал на спине и вокруг головы расползалось темное пятно. Боли в разорванной глотке Ахмед не почувствовал, ему показалось, что хороший песик прыгнул от избытка чувств ему на грудь, и лизнул лицо и шею, и надо сейчас встать и открыть следующую клетку… Ахмед улыбался.
— Не бывает таких собак, — сказал Петрусь. Голос его чуть дрогнул. Похоже, парню хотелось, чтобы майор разубедил его, и рассказал бы про новую породу сторожевых собачек с во-o-o-o-т такенными челюстями… Собаки — твари гнусные, первые враги любого разведчика и диверсанта, но — зло привычное и знакомое. А тут…
Узенький луч фонаря метался по поляне, выхватывая фрагменты жуткой картины. И фрагменты тел. Отдельно лежащие фрагменты.
Майор перевернул труп — правая рука у которого была лишь по локоть. Перевернулось одно туловище. Голова, почти отделенная, держалась лишь на тонкой полоске мышц и кожи — и осталась лежать, как лежала.
— Не бывает… — мрачно согласился майор.
Ему тоже подсознательно хотелось услышать что-нибудь успокаивающее. Примиряющее увиденное со всем остальным, что майор успел узнать за свои тридцать четыре года.
Увидели они немного, больше услышали: пальбу, истошные вопли и рык, который Лисовский при всем напряжении фантазии не смог принять за собачий… Чуть по другому у псов глотка устроена, такие обертоны им издавать не под силу. Разглядеть обладателя милого голоска почти не успели — что-то большое и темное исчезло между деревьями, передвигаясь прыжками… Отнюдь не собачьими — задние лапы у твари были длиннее передних.
А на поляне остались трупы. Шесть страшно изуродованных трупов — и все с оружием. С оружием… Россыпи гильз. И — ни одной застреленной собаки.
Майор стало зябко, несмотря на то, что ночь была на редкость теплая.
— Надо взять одну зверюшку, — сказал он негромко.
— Живой?!
Петрусь в упор посмотрел на Лисовского, потом перевел глаза на труп под ногами — кишки от его растерзанного живота тянулись метра на три… Потом снова на майора. Взгляд был выразительный — так смотрят на близких людей, внезапно проявивших признаки душевной болезни.
— Надо, — подтвердил майор без энтузиазма. — Мне перед выходом сказали прямо — если найдем тут странных каких животных — хоть одно да прихватить с собой. Клонированных, мутированных, генетически измененных, неважно. А если уж эта животина не странная, то я не знаю…
— Ага, — сказал Петрусь с сарказмом. — Поводок с намордником вам выдали? Или предложили лаской и кусочком сахара? По методе дедушки Дурова? Приручим, выдрессируем, с веслом в каяк посадим?
— Уходить будем по воздуху.
— Ну-ну… Теперь дураку ясно, что нас там ждут… И если что ценное прихватим — не туфту, не обманку, — хрен выпустят.
— Пробьемся… Тут у них, похоже, такое началось…
Они перебрасывались фразами, хотя времени на это не было, и оба понимали, что задание — хочешь или не хочешь — выполнять придется, и старались хоть немного оттянуть начало самоубийственной авантюры — охоты в чужом заповеднике на смертельно опасного хищника. Иголка в стоге сена… Иголка, смазанная ядом кураре. И никаких перчаток.
Ситуация решила за них.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
