Он говорил уже на ходу — группа, с ним и Стасом во главе, выходила в коридор.
— Значит, так, — выдавал последние инструкции Стас. — Я с теми двумя встречаюсь у старой водонапорки, вы аккуратно приглядываете, но завалите их только на виду у Лиса…
— Не маленькие, разберемся… Мешок никому не отдавай, а не то, неровён час…
— Я вам дам, неровён… Ладно, я пошел, тем же путем, а вы че-э-у-э-э-ыхх…
Речь Стаса закончилась странным квакающим звуком, Марик недоуменно повернулся к нему… Из горла торчала рукоять ножа — черная, с фигурными выемками под пальцы. У Марика были хорошие рефлексы, он успел понять, что произошло, и откуда бросили нож — из дальнего, темного конца коридора, и даже начал вскидывать ствол в том направлении, одновременно досылая…
Больше он не успел ничего. Чпок! — чпок! — чпок! — как будто три пробки с крохотными паузами вылетели из трех бутылок шампанского. Короткая, на три патрона, очередь — и голова Марика разлетелась, словно взорвавшись изнутри. Тело отбросило назад, на стоявших за спиной бойцов.
Стас же слепо — несмотря на широко раскрытые глаза — сжимал и разжимал пальцы возле рукояти, уже не черной, уже черно-красной, хотел выдернуть нож, но никак не мог его нащупать… Ему казалось, что он барахтается в густой алой жидкости, тягучей, непрозрачной, замедляющей движение, и что тянется это долго, бесконечно-долго…
На деле все произошло почти мгновенно. Две «Беретты» негромко затарахтели, наполнив воздух свинцом. В. коридоре началась бойня.
Сознание Ахмед не терял.
Просто на какое-то время прекратил обращать внимание на происходящие в большом мире события. Лежал, прижавшись лицом к теплому, мягкому мху и с наслаждением вдыхал его запах. Было хорошо. Вставать не хотелось.
Вокруг что-то происходило, какие-то звуки доносились, словно через толстый слой ваты, — далекие, слабые. А может, это кровь шумела в ушах. Надо было немедленно подняться, и он поднимется, только полежит чуть-чуть, еще пару раз вдохнет этот чудный аромат леса, возвращающего сейчас все тепло, полученное за день от летнего солнца…
Он не знал, сколько пролежал так, но в короткий момент просветления понял, что сейчас отключится окончательно — и рывком сел.
Темнеющие в сумраке сосны тотчас же поплыли в глазах. Ахмед подождал, пока они успокоятся и застынут на месте. Затем встал, опираясь на карабин. Голова кружилась. Подташнивало. Деревья так и норовили снова закружиться в хороводе. Хотелось лечь обратно.
Вокруг творилось нечто, чему твориться было нельзя. За-полошно метался в темноте луч прожектора, и вспыхивали в небе осветительные ракеты, и в одном месте чертили ночь красные злые светляки трассеров… Но было тихо — Ахмед ничего не слышал.
Он поковылял, не понимая, куда идет и зачем, держа направление на виднеющийся сквозь деревья электрический свет.
Так уж получилось, что ближайшим к Ахмеду освещенным строением был виварий.
Эффект внезапности Миша с Надеждой использовали полностью — и все равно едва не погорели.
Парни в коридоре штаба оказались в брониках, при оружии, и, самое главное, умели адекватно реагировать на неожиданности. Конечно, бронежилет от девятимиллиметровой пули «Беретты» на таких расстояниях не спасает — титановая-то пластина выдерживает, но энергия удара никуда не девается, контузия с потерей сознания обеспечены, но… Но лишь в голливудских боевиках очереди из автоматов положительных героев косят отрицательных, как хорошо отточенной косой. В жизни все не так просто.
Четверо стоявших сзади остались невредимы под шквальным огнем — пули не смогли найти к ним дорогу; залегли, используя как защиту тела павших товарищей — и немедленно ударили в ответ из четырех стволов.
Бойня превратилась в бой.
Почти сразу шальная пуля разнесла единственную тусклую лампочку — коридор освещали лишь желтые всполохи выстрелов.
И тут вступил в дело именно тот фактор, который заставлял майора воздерживаться от прямого столкновения — количество носимого боезапаса.
Тридцатипатронный магазин «Беретты-12» (отнюдь не самого скорострельного из пистолетов-пулеметов) опустошается при непрерывной стрельбе за три с половиной секунды, не больше и не меньше. А в бою не одни зеленые салаги давят на спуск до упора, до конца магазина, ошалев от несущейся в лицо смерти… Профессионалам тоже приходится не экономить патроны, когда расстояние меньше двадцати метров, а вас двое против четверых.
У противников оказались длинноствольные «Никоновы», их пули сверлили штукатурку потолка и перегородок, но рикошетили от железобетонных пола и внешней стены, высовываться из дверных ниш в конце коридора становилось все опасней, приходилось стрелять наугад, надеясь на счастливый случай, и Надежда поняла, отщелкивая четвертый (уже четвертый!) магазин: вчистую выиграть не получится.
Время работало против них. В любой момент к врагу могла прийти помощь. Пора отрываться.
— Мишка! — рявкнула она в коротенькой паузе между очередями, и, оглушенная пальбой, сама не услышала своего крика.
Больше ничего добавить не удалось. Снова загрохотали «Никоновы». Но Миша понял.
Она извлекла из разгрузки гранату. Выдернула зубами чеку. Выдержала крохотную, полторы-две секунды паузу — и бросила, сильно, низом, чтобы невзначай не ударилась о потолочную балку и не отскочила обратно.
То ли от ходьбы — неуверенной, спотыкающейся, то ли от свежего ночного воздуха — но способность кое-как мыслить вернулась к Ахмеду. Он сообразил — естественно, в самых общих чертах, без подробностей, — что происходит вокруг.
Нападение.
Нападение, которое он проморгал, проспал, пропьянствовал, провалялся, уткнувшись лицом в лесной мох.
Теперь он труп.
Однозначно, без вариантов. Если его подстрелят сейчас, то это будет везение. Потому что иначе умирать придется медленно. И — не понимая, что умираешь — но мучаясь ничуть не меньше понимающих… Подыхать косматой тварью, постепенно отдающей ткани и органы на нужды высоколобых тряхомудов… Он видел, как это бывает. Та шлюшка, которую они так весело пропустили по кругу после визита в обитель… Мастер заставлял потом ходить и смотреть, по три раза в день стоять у клетки: глядите, глядите, и не думайте, что в случае чего дождетесь легкой смерти.
Он остановился.
Куда идти? Зачем? С тем же успехом можно ждать смерти на месте…
Ахмед шел механически, уже не понимая, куда и зачем — мысленный взор застилали яркие картинки ближайшего будущего.
Если бы дверь вивария открывалась наружу или оказалась заперта, он, наверное, разбил бы об нее лоб. Но дверь мягко подалась, распахнулась. «Почему не заперто?! Да еще при тревоге?!» — слабо пискнул какой-то периферийный уголок сознания, но Ахмед его проигнорировал. Парень в униформе — молодой, белобрысый, встревоженный — возник перед глазами внезапно, как чертик из коробочки. А может, стоял за дверью, и Ахмед его попросту не заметил — окружающий мир он воспринимал со странной избирательностью. Губы белобрысого шевелились, открывались и закрывались. Звуков не было. «Дай пройти», хотел сказать Ахмед, а может и сказал, но сам себя не услышал. Белобрысый продолжал стоять и шевелить губами. Злоба вспыхнула моментально, как бензиновая лужица от случайной искры. «Сука-а-а-а!!!» — Ахмед ткнул гаду в брюхо чем-то, что сжимал в руке, и понял, что это карабин, и нажал на спуск, и наверное карабин выстрелил, по крайней мере руку дернуло назад, хотя звука и не было, а потом дернуло еще, еще… Белобрысого не стало. Он не убежал, и не упал, просто был — и не стало; Ахмед не удивился странному исчезновению, потому что именно в этот момент ему пришла блистательная идея, простая и гениальная, он даже прослезился от жалости к себе — ну как же, как же не придумал такого раньше? — слезы катились по грязному окровавленному лицу, оставляя извилистые дорожки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
