— А кто работал? Кто? Говори, о-о-от… Колись, вражина, а то сейчас нос сломаю. Гравицкий работал? Ну? Сотрудничал с немцами? Тебе что, рыла твоего не жалко?
Сонник взмахнул рукой. Лев, вжав лысую голову в плечи, вновь всхлипнул:
— Ра-аботал… Господин следователь! Родю… Шта-абс-капитана Родиона Гра-авицкого в немецкую разведку за-авербовал майор абвера Теодор фон Липпе-Липский в 1934 году. Они регулярно встреча-ались в Лиссабоне и Ка-асабланке, и Гравицкий получал от него за-адания…
Теперь и сам Ричард Грай предпочел отвернуться. Прекрасная реакция у Льва, сходу целую историю сплел, хоть статью пиши. Профессионал!
Липка не служил в абвере. Его «контора», надежно спрятанная в недрах гигантского аппарата Generalstab des Heeres[54], была куда менее известной, однако Фёдор вовсе не стремился к популярности. Если спрашивали, кивал на свой мундир. Пехота, ja! Что мог слышать об этом Гершинин? Ничего — или даже меньше. Но опытный журналист даже из обглоданной кости легко вырастит любого размера утку.
— Какую работу, о-о-от… Какую работу Гравицкий выполнял для немцев? Говори, ну!..
Бывший штабс-капитан невесело вздохнул. Сейчас польется!.. Бедный Лев! Поди придумай то, о чем знать не знаешь, ведать не ведаешь. Покойный Липка был все-таки офицером Вермахта, а он? Нейтральный турок, французский капитан, да еще и герой Сопротивления…
— Гра-авицкий… Родион Андреевич Гравицкий по за-аданию немцев выследил и убил известного фра-анцузского ученого. Убил! Он — убийца!
Негромкий, чуть надтреснутый голос Гершинина ударил иерихонской трубой.
— …Укра-ал документы. Два больших портфеля, господин следова-атель. Франция разра-аботала уникальное лекарство на основе обычной плесени, я писа-ал об этом статью, я зна-аю! Гравицкий взял в за-аложницы дочь убитого, он ее изна-асиловал, сделал своей ра-а-абыней. У меня у самого дочь, господин следователь, я не могу одобрить та-акое. Потом он уехал в Португалию, добился личной встречи с премьером Салазаром и прода-а-ал ему документы за очень большую сумму. В долла-арах, господин следователь, деньги едва влезли в чемода-ан. Португалия нача-ала выпуск лекарства и передала технологию Рейху. За это Гра-авицкий был на-агражден немецким орденом. Железным крестом, я точно зна-аю…
Да, сэндвичи и кофе определенно пошли на пользу. Лев уже почти не сбивался, повествуя гладко, с немалым выражением.
Обличал врага.
Чемодан долларов! Бывший штабс-капитан прикинул, как это могло выглядеть в реальности. Доктор Антониу в своем безупречном костюме с кряхтением складывается вдвое, поднатужившись, выволакивает из-под стола чемоданище в три пуда весом. «Aqui estão eles, о seu dinheiro de sangue, senhor Gray!»[55] Раскрывает, садится прямо на ковер и, слюнявя пальцы, принимается пересчитывать. А он, немецкий прихвостень, не удержавшись, хватает первую же попавшуюся пачку, подносит к губам, облизывает, кусает зубами.
И Железный крест на груди…
— Гра-авицкий регулярно встречался с ма-айором фон Липпе-Липским. Во время встреч они руга-али советскую власть, лично това-арища Сталина, произносили речи провока-ационного содержания…
Бывший штабс-капитан заставил себя повернуться. Повел плечами, неторопливо шагнул к столу. Гершинин умолк на полуслове, даже забыв закрыть рот, «баритон», напротив, даже не повел ухом. Ричард Грай вдруг понял, что это ему напоминает. Следователь добрый, следователь злой…
Поглядел на бывшего друга, улыбнулся.
— Я стихи вспомнил, Лёва. Твои! Ты их в октябре 1920-го написал, перед самой эвакуацией. Представляешь, забыл напрочь, а сейчас само собой всплыло.
Покосился на безмолвного майора.
— Провокационного содержания, говоришь?
Осень безскорбная, синяя осень.Небо спокойное нам не тесно,Скорби у Господа разве попросимМерзлой душой, не увидевшей снов?
Просьба о скорби без просьбы о радости?Нет, мы для этого слишком честны.Если мы сгибнем, то сгибнем без страсти.Осени нет тем, кто был без весны...
Надел шляпу — и повернул к выходу, по дороге не забыв подмигнуть слегка растерянному Прюдому. Тот действительно не понимал по-русски и сейчас мог лишь гадать о происходящем. Но много ли увидишь в глубинах таинственной славянской души?
Ричард Грай уже открывал дверь, когда в спину ударил отчаянный визгливый вопль:
— Родя! Я не винова-ат, Родя!.. Я не выношу боли, я очень чувствительный. Я от одного уда-ара могу умереть, мне вра-ачи категорически запретили волнова-аться…
Он перешагнул порог, даже не обернувшись.
— Теперь понимаете, гражданин Гравицкий, о-о-от… как трудно организовать открытый судебный процесс? Всегда найдется дурак, который начнет петь не по сценарию, о-о-от… Просто трус — еще ничего, но если попадется, так сказать, трус-энтузиаст…
Сонник догнал его в коридоре. Далеко Ричард Грай не ушел — за ближайшим поворотом его встретили двое скучающих «ажанов». «Извините, мсье, сюда нельзя. Приказ!» Он стал возле окна, ведущего во внутренний двор. Стекло было грязным и мокрым, дождь не переставал, мир за кирпичными стенами съежился, став плоским, непрозрачным.
— Выдачи Гершинина мы требовать не станем. Пусть им французы подавятся, о-о-от… А вот Тросси — уж будьте добры. Вам уже передали приказ руководства, гражданин Гравицкий?
Бывший штабс-капитан слушал вполуха. Все потеряло смысл, став мутным и плоским, как мир за окнами. Мир, откуда ему не уйти…
— Зачем вам было это нужно? — наконец, выговорил он. — Давно в палаческой работенке не практиковались?
Сонник внезапно улыбнулся:
— Исключительно ради вас, Родион Андреевич, о-о-от… Чтобы вы, наконец, поняли, на каком свете находитесь. Никто вам не поможет, ни полицай ваш, ни друг фронтовой, о-о-от… Все сдадут, причем с великим старанием, повизгивая и, о-о-от… и хвостиком помахивая. Никто не спасет, ясно?
— Кроме вас, как я понимаю? — Ричард Грай взглянул собеседнику прямо в глаза. — С подходцем, значит?
«Баритон» внезапно стал серьезен.
— Не с подходцем, а с наглядностью, о-о-от… Вы же, гражданин Гравицкий, именно за лекарство, за «Crustosum», орден Боевого Красного знамени получили? А теперь поняли, как можно дело вывернуть? И что в ответ скажете? Не убивал, о-о-от… не насиловал, португальским фашистам не продавал? Вот вы уже и оправдываетесь, понятно? А дальше: «Колись, сука!» — и десять суток карцера, о-о-от… Думаете, не подпишете?
— А вам не противно? Я бы на такой службе трех дней не выдержал.
Сонник взглянул изумленно:
— Это вы — мне?! Шпионить, значит, с нашим удовольствием, о-о-от… Диверсии устраивать, подбрасывать в газеты клеветнические материалы? А как вражин прищучивать, так сразу интеллигентство просыпается? Ох, Родион Андреевич, жалеть начинаю, о-о-от… Не взял на карандаш сказки вашего подельщика, не стал в протокол вносить. Прекрасный эпизод для процесса! Кое-что скорректировать, конечно, придется, о-о-от…
Майор, на миг задумавшись, прищелкнул пальцами.
— Убийство выбросим, не поверят, о-о-от… Вы с этим доктором много лет дружили, но не это важно, о-о-от… Важно то, что дочь в живых оставили, не логично выходит. Аморалку, напротив, разовьем в отдельный эпизод — для точной характеристики вашей преступной личности, гражданин Гравицкий. Яркая деталь — эта еврейская девочка, о-о-от… Бриллиантом сверкает! И мародерство, как ни крути, бумаги-то вы украли!.. Жаль, не получится, на другое велено вас раскручивать, о-о-от… Потому и не стал я с Гершининым, подстилкой фашистской, возиться. Еще испачкаюсь, о-о-от…
— И нам том спасибо. А то стал бы на старости лет убийцей, вором и растлителем детей.
«Баритон» пожал плечами.
— Пожалуйста! Можете и дальше гордиться своими подвигами, товарищ дважды орденоносец, о-о-от… Только когда вы «Знамя» свое нацепите, не забудьте в зеркало посмотреться, о-о-от… И вопрос задать, тот же самый: «А вам не противно?»
Ричард Грай поглядел в мутное, залитое дождем окно. Зеркало не желало отвечать. Оно и к лучшему. Кто может быть там, с другой стороны амальгамы?
«Черный человек! Ты прескверный гость…»
Крупный план. Юго-западнее Парижа.
Июнь 1940 года.
— Рич! Ради бога, Рич!..
Я выплюнул изо рта окровавленную землю, привстал, попытался подняться на ноги.
— Сейчас, Марк! Сейчас!..
Вокруг гремело, взрывалось, плескало огнем. Небо исчезло, затянутое тяжелым черным дымом. Колонну накрыли основательно, по всем правилам военной науки: сначала истребители, потом пикировщики, снова истребители. Отбиваться было нечем, да и некому. «Пуалю» — те, кто не успел разбежаться, предпочли уткнуться лицом в теплую летнюю землю. Вдруг пронесет?
…Перевернутый военный грузовик, трупы в серых мундирах, разбитая вдребезги каска-«адриановка», брошенные винтовки. Машина Марка рядом, покореженная, с вынесенными напрочь стеклами.
