— Андрей первым в нашей дивизии получил орден Отечественной войны, — с гордостью сообщает полковник Филатов.
— Андрей Васильевич, извините, еще один, может быть, не совсем скромный вопрос: «А что с Валентиной?»
— Как, вы до сих пор не догадались? Одну минуту… — он вышел в другую комнату, где женщины накрывали стол, и тут же вернулся, держа под руку миловидную, хорошо сохранившуюся женщину.
— Валентина Ефимовна, актриса Ленинградского кукольного театра, — представил он. — Десять лет назад мы отметили серебряную свадьбу.
Я смотрю на них, и мне кажется, что они несказанно подходят друг к другу и, может быть, даже чем-то похожи, как люди, прожившие большую жизнь вместе.
В ПОИСК УХОДЯТ СЕМЕРО
— Весной тысяча девятьсот сорок третьего года ожесточенный враг упорно пытался взять реванш за Сталинград. Снова пали Харьков и Белгород. Наши части закрепились севернее Белгорода и на Северном Донце, — полковник Филатов говорит медленно, сосредоточенно, взор его устремлен куда-то мимо меня — за перила балкона, за крыши домов и далее, к кромке недалекого леса, к горизонту, словно там, за дальними далями он снова видит то, о чем говорит сейчас мне.
— Положение в этот момент на Курской дуге стабилизировалось. Обе стороны готовились к решающей схватке. Наша же двести тридцать седьмая стрелковая дивизия оказалась в этот момент возле самого выступа Курской дуги, который глубоко вклинивался в оборону противника. Это, разумеется, имело важное оперативное значение. Однако немцы ни к одной операции прошлых лет не готовились с такой активностью и тщательностью, как теперь. Наша авиаразведка сообщала о колоссальном скоплении танков и другой военной техники непосредственно перед Воронежским фронтом — в районах Белгорода и Борисова. Крайне необходимо было уточнить время предстоящего наступления противника. Срочно был нужен «язык»…
Полковник Филатов замолчал на минуту, разминая в пальцах длинную сигарету.
— Николай Петрович, а как долго вы не имели такой возможности информации?
— До этого было предпринято несколько попыток взять пленного при помощи силовой разведки, — так называемой разведки боем. Но ни одна из них не принесла ничего, кроме потерь…
Я вижу, как нелегко этому много повидавшему на своем веку человеку, бывалому офицеру, возвращаться в прошлое. Я слушаю его и вижу ту далекую военную весну, тот жаркий май 1943 года.
Солнце в зените. Небо безоблачно. Раздавленные гусеницами танков травы в заброшенном саду усыпаны яблоневым цветом. Стойкий, будоражащий обоняние и душу аромат цветущих яблонь ничем не забить — ни запахом горючего, ни пороховой гарью. Два года не угасает на земле пожар. А земля в цвету, она, как прежде, как два года, как тысячу лет назад, спешит отдать свои соки всему живому: яблоне, былинке, лопуху, упорно выкарабкивающемуся из-под люка осевшего подбитого танка. Их два. Два советских танка — Т-26 и Т-60. Они были подбиты давно, еще в прошлом году. И с тех пор стояли здесь, у околицы деревни Ново-Дмитриевка, занятой врагом. Деревню от наших позиций отделяют четыреста метров нейтральной полосы, перерезанной узенькой мелководной речушкой.
Сейчас оба танка находятся в поле зрения заместителя начальника дивизионной разведки старшего лейтенанта Клюкина. Он медленно панорамирует артиллерийским биноклем по нейтральной полосе, поднимается до линии, на которой находятся танки, прощупывая взором каждый метр пространства между ними, движется справа налево — от танка Т-60 к танку Т-26 и вновь возвращается назад.
— Ну что же, более-менее картина ясна, — старший лейтенант наконец отнял бинокль от глаз и, промокнув платком вспотевший лоб, повернулся к старшему сержанту Малютину, командиру группы предстоящего поиска.
— Что дала вам неделя наблюдений?
— Серьезных изменений в обстановке не обнаружено. Боевое охранение немцев по-прежнему возле танка Т-60. От танка в тыл идет ход сообщения. Позади танка — стрелковый окоп с ручным пулеметом. Раньше он не был обнаружен… из-за него погорели ребята месяц назад. — Малютин тяжело вздохнул и умолк.
— Да, поиск был, как никогда, неудачным… Как будете выполнять задачу, кто в группе захвата?
— Беру с собой сержанта Ключникова, рядовых Карманова и Козленко. Вчетвером мы с тыла проникнем в ход сообщения, идущий от подбитого танка, и отрежем их боевое охранение. Сержант Рыльский, ефрейторы Черняк и Власов будут прикрывать нас. Они перейдут с нами речку и останутся на скате во-он того холмика. Выделенный нам сапер будет ждать нашего возвращения у речки…
— Ну что ж, задача не легкая. Как говорится, глядите в оба…
И они глядели. Глядели, хотя рассмотреть что-либо практически было невозможно. Ночь была настолько черна, что в двух шагах не было видно друг друга. Самой верной опорой теперь были лишь интуиция и память разведчика.
— Готово, товарищ сержант, — доложил сапер Ровных, звякнув в темноте кусачками. — Проход разминирован.
— Так, слушайте меня… — но договорить сержант Малютин не успел. Где-то позади них, за садом, за деревней, ударили дальнобойные орудия. В сторону вражеских позиций, вспарывая ревущим гулом кромешную тьму, понеслись снаряды.
Разведчики залегли. Передний край противника, мгновенно пробудившись, засиял, засверкал десятками осветительных ракет.
— Надо же, как некстати, — вздохнул Малютин. — Все шло так хорошо…
— Южнее Ново-Дмитриевки бьют, товарищ сержант… — проговорил Ровных.
— Что будем делать?.. — к Малютину подполз сержант Ключников.
— Подождем…
Земля возле ручья, где они залегли, была заболоченной, и затхлая густая влага, медленно просачиваясь сквозь обмундирование, леденящим ознобом пробиралась к телу.
Прошло полчаса. Постепенно все стихло. Впереди, за речкой, еще вспыхивали в темном небе одиночные ракеты. Выждав еще несколько минут, сержант Малютин поднялся с земли.
Когда перешли речку, сапер Ровных, тронув Малютина за плечо, остановил группу.
— Вот тут, командир. Вот, смотри, впереди… Ни пуха вам, жду…
Силуэты разведчиков быстро растаяли во тьме. Исчезли из глаз ребята, и сразу же щемящая тоска и тревога сдавили грудь Николая Ровных. По спине пробежал неприятный нервный холодок. «Лучше в самом пекле, под пулями, да вместе со всеми», — думал он, закутываясь в плащ-палатку. Из-за черной тучи на секунду показалась луна, и Николай увидел впереди, буквально в десятке метров от себя, темную, пригнувшуюся над землей фигуру человека. Рука машинально потянулась к затвору автомата, но Николай отодвинул его и выхватил из-за пояса нож и в тот же миг услышал приглушенный настойчивый зов: «Ровных, Ровных!»
Николай подался вперед.
— Мины, понимаешь, чуть не накрылись… — Черняк тяжело и часто дышал. — Ребята с Малютиным проскочили, а мы сбились…
— Да вы до холма-то добрались?
— Пропал куда-то твой холм!
— Вы наверняка в сторону забрали, южнее… Так по канавке и повернули, видно. А ну, пошли!
В это время группа сержанта Малютина приближалась к одному из танков. Уже можно было разглядеть его темную, чуть накренившуюся набок станину.
— Обходим, ребята. За мной! — скомандовал сержант и поднялся с земли.
Последние десятки метров разведчики преодолели в несколько прыжков. Кромка траншеи обвалилась под сапогом сержанта, и он на спине сполз вниз — в ход сообщения, метрах в пятидесяти от танка. Когда на дне окопа оказались остальные разведчики, позади их, на нейтральной полосе, раздался взрыв.
Николай Ровных обезвредил последнюю мину и пополз назад.
— Ну задали вы мне сегодня работки… — шепнул он, поравнявшись с сержантом Рыльским.
— Тс-с-с…
Сначала послышались глухие, неясные, словно доносившиеся откуда-то снизу, из-под земли, голоса. Потом можно было разобрать и обрывки фраз:
— Эс регнет…
— Я, я… кальт.
Их было двое. Вспышка ракеты осветила их, медленно бредущих метрах в тридцати от лежащих на земле разведчиков, чуть правее заминированного участка, только что обработанного Николаем Ровных.
Немцы приближались и через минуту-две могли наткнуться на разведчиков.
— Надо брать… — наконец прошептал Рыльский. — Юрка, — тихо толкнул в бок он ефрейтора Власова. — Пошли вместе… Черняк с ручным пулеметом пусть зайдет справа. А Ровных — назад…
Будто бы услышав команду Рыльского, немцы остановились. Кошкой метнулся вперед в прыжке ефрейтор Власов. В нескольких метрах от фашистов рухнул на землю, едва не под ноги одному из них и уже с земли выстрелил в него из ракетницы. Тысячи огненных молний впились в шинель немецкого солдата, опрокинули его наземь. Спутник его, заполошно вскрикнув, шарахнулся в сторону. Сержант Рыльский привстал было, приготовившись к прыжку, но взрывная волна свалила его на спину. Там, куда бросился убегающий немец, даже в темноте можно было различить черный зияющий овал воронки. В ноздри ударило перегоревшей взрывчаткой и паленой шерстью. Ефрейтор Власов, перевернув обожженного немца лицом к земле, сдирал с него тлеющую шинель.
