её в милую хранительницу своего счастья.
А вот нам, мужчинам, в поисках подобного смысла требуется провести всю свою жизнь. Природа по-умному приобщила мужчин к выполнению заложенной в женщину сути, сделав материнство менее уязвимым. Но она же хитро́ наделила мужчин лишь долгом, обязанностью помочь женщине себя реализовать, и не более. Эта однобокость реализации заставила нас продолжать двигаться в вечных исканиях завершенности, совершая открытия, покоряя вершины и шагая в неизведанное. Понятно, что желание Юны быть со мной не могло лишить её основного смысла жизни – иметь ребенка. Будь отцом я или какой-то там аналог её папы, это была её основная задача, и желание ждать меня всю жизнь не могло помешать выполнению этой задачи. И именно об этом она и заявила, открыто и совершенно правдиво. Я по-всякому мусолил эту мысль, и моё недоверие и неприязнь к сказанному ею уходили, сменяясь пониманием и прощением. Заложенное в женщин всепрощение своего ребенка, двойственность стандартов к своему чаду и к остальным является жизненно необходимым для выращивания потомства, вкладывает в женщину глубинную возможность менять суждения исходя из собственной выгоды. Также и в мужчине должно быть снисходительное одобрение этой двойственности, но в сочетании с собственной однозначностью и твердостью позиций. Если же мужчина меняет свои взгляды по выгоде, то он тряпка с бабьим характером.
Разобравшись для себя с очередным вопросом, я постарался принять свои умозаключения о женственности, как и женскую природу в целом. Принять тот факт, что мы мыслим и оцениваем мир совершенно с разных позиций. А для возможности объединить нас, мужчин и женщин, дать время обвыкнуться одному с другим нам была подарена прелесть физической близости.
(17) Старый город
С этими философскими мыслями я подъезжал к последнему пункту в своем путешествии. Проезжая прошлый раз, я не обратил внимания, насколько этот город большой. Поезд хоть и медленно, но уже около получаса ехал от окраины до вокзала. Из окна виднелись старинные здания вперемешку с какими-то фабриками и складскими помещениями. Если бы не всё те же разбитые дороги и крашеные в белое бордюры с деревьями, город можно было бы спутать с теми местами, откуда я родом.
Нанесенной за зиму грязи тут тоже хватало, а выхлопы от огромного количества автомобилей покрывали небо сизой дымкой. Я уже отвык от смога, и по мере приближения к центру города дышать становилось немного труднее. Хотим мы этого или нет, за цивилизацию приходится чем-то платить.
Я прибыл. На перрон огромного крытого вокзала вышел Филипп Гавранович, студент медицинского института, решивший написать работу по адаптации людей в незнакомой среде, проведя эксперимент на собственной шкуре. Именно под таким глуповатым прикрытием я решил познакомиться с городом, случайно обнаруженным на обложке вокзальной книги. Влияние фигурки на меня уже почти не ощущалось, но, имея в запасе время длиной в целое лето, я был полон решимости и слегка ограничен только финансами. Но у меня было две руки, две ноги и знание языка. Этого должно было вполне хватить для получения от фигурки ещё некоторых знаний о хитросплетениях человеческих судеб и подготовки к возобновлению учебы.
Своей банковской картой я пользоваться не мог – меня бы сразу обнаружили. Хоть цивилизация и не сильно затронула здешние постройки, и на вокзале даже не было камер наблюдения, но они точно были в каждом банкомате, да и при нынешнем развитии технологий посмотреть, правильно ли идут у вас на руке часы, можно с орбиты планеты. Ходить с надвинутым на нос козырьком кепки и ждать, когда мне на голову упадет какой-нибудь булыжник, желания не было, а потому карточку трогать было нельзя. План оставался тот же – снять жилье, найти работу, получить доступ к какой-то из библиотек и побыть здесь некоторое время.
Я смог разобраться в себе, начал видеть и слышать окружающих меня людей, немного понимать взаимоотношения между мужчиной и женщиной. Но мне было совершенно не доступно даже элементарное понимание людей как общества. Будь это иначе, я бы с легкостью понял причину халатного и бесхозяйственного отношения здешнего населения к своему же быту. А этот занавес для меня даже не начал приоткрываться. Очень жаль, что попутно нужно было нести весь этот груз бытовой суеты. Но делать было нечего, жильё и еда всегда останутся вещами первой необходимости.
Купив пару газет с объявлениями, я решил поехать в центр старого города и уже там, в парке или на лавочке какой-то из площадей, начать свои поиски. Хотелось побыстрей увидеть воочию фотографии из той книги в закрытом ларьке. Еще до выхода из вокзала навстречу мне прошла мокрая девушка, что выглядело очень странно. Подъезжая к городу, я видел, что в небе висело только пару белых облачков, из которых выдавить капли было сложно. Центральный выход был значительно больше виденных мной ранее, но с общественной точки зрения выполненным по тому же шаблону: беспризорные животные, назойливые таксисты, менялы-валютчики и попрошайки. Отличием было только само огромное и очень старинное здание вокзала. На выходе я с удивлением обнаружил, что на площади то тут, то там ходили мокрые люди, в основном молодежь. Это было весьма странно, как и реакция сухих и мокрых друг на друга: они улыбались. Погода была довольно прохладной даже для сухого человека, а как мог себя чувствовать мокрый и откуда они взялись, было совершенно не понятно. Да и улыбка – весьма странная реакция на такую свежесть.
Уточнив, какой из номеров трамвая идет в центр, и отказавшись от услуг более быстрых, но плотно набитых людьми микроавтобусов, я удобно разместился у окна раритетного транспорта, готовясь смотреть направо и налево. Но как только мы отдалились от вокзала и въехали в центр, всё моё внимание от потрясающе красивых зданий переключилось на людей, вернее, на творящееся в городе. Повсюду проходили водные баталии, создавалось впечатление, что в этом не принимали участия только старики и немощные, потому как все остальные вели спонтанные перестрелки водой. Ребятишки и взрослые мужчины стаями нападали на прохожих девушек, обливая их из пластиковых бутылок и баночек от шампуня. Но и каждая уважающая себя дама лихо выдергивала из своей сумочки похожую бутылку и давала отпор. Время от времени на нападавших лились струи от прохожих женщин, с виду совершенно безучастных к процессу.
Поначалу я подумал, что водяные битвы имеют чисто гендерный характер, но когда на одной из остановок в открытую дверь трамвая влетело ведро воды, окатив всех стоящих у выхода с ног до головы, я понял, что дела намного сложней. Несколько ответных струй прошлись по хозяину ведра, но преимущество было неоспоримо, и
