На голом бетонном полу, усеянном следами сапог и ботинок, возле стен лежали со связанными за спиной руками и простреленными головами оставшиеся депутаты народного собрания Союза. Рядом с ними темнели обгоревшие безголовые тела, идентифиуировать которые можно было только по броне и остаткам амуниции. Солдаты.
А в центре стояла боевая машина — такая же, как излечившая меня «Швея», только вместо женских торсов в её кузове располагался скреплённый сталью, сияющий диодами и переплетённый трубками «аквариум», точь-в-точь как тот, где держали Унгерна.
Поначалу я подумал, что стенки шкафа непроницаемы, но потом с содроганием осознал, что это не стенки серого цвета с фиолетовыми пятнами, а сам шкаф до краёв заполнен громадным человеческим мозгом. Рыхлым гигантским мозгом со множеством извилин и уродливыми наростами, похожими на древесные грибы.
Самоходка, заскрежетав гусеницами, развернулась, курсовой пулемёт повёл стволом, прицеливаясь и я увидел, что на броне, держась одной рукой за кожух ствола, а другой сжимая рукоять автомата, стоял тощий мужичок с чрезвычайно знакомой внешностью. Лысый, с бородкой, к лацкану потёртого чёрного пиджака приколот небольшой красный бант. Галстук в белый горошек, хитрый, но добродушный взгляд с прищуром… Все эти детали и образы по отдельности были мне знакомы, но собрать их воедино никак не получалось. И лишь спустя пару ударов сердца, я понял, кто находится передо мной.
— Здг'авствуйте, батенька! — поприветствовал меня Владимир Ильич Ленин. — Очень г'ад с вами, наконец, встг'етиться вживую! Нет-нет-нет, — он поднял автомат, увидев, что я собираюсь выстрелить. — Одну минуточку! Вы же не хотите, чтобы вас пг'истг'елили, как последнюю контг'у.
Я опустил оружие. Ленин посмотрел на меня сверху-вниз, снова хитро прищурившись, а я совершенно не знал, как реагировать, поэтому сделал первое, что пришло в голову — несколько раз осторожно хохотнул. Складывалось полное впечатление, что сейчас из-за шкафов с оборудованием, паллет и железобетонных колонн выбегут люди с камерами и скажут, что это розыгрыш.
— Что такое, товарищ? Удивлены? Шокированы? — громко спросил Ленин без напускной картавости.
— Да, — кивнул я, нисколько не покривив душой. — Кто ты такой?
— Можно подумать, ты не узнал, — ухмыльнулся Ильич.
— Не смешно.
— А мы тут, по-твоему, шутки шутим? Опустите оружие, товарищ. В противном случае… — что будет в том самом противном случае, пояснять было не нужно: направленный на меня автоматный ствол очень красноречиво об этом свидетельствовал.
Я решил потянуть время. Дурацкое решение, но варианта получше в тот момнет просто не было.
— Ага, брошу оружие, и меня пристрелят? Нет уж, Владимир Ильич, — имя-отчество я произнёс с определённой долей сарказма.
— Не-а. Ты мне пригодишься. Очень уж интересно, что мальчишка наворотил у тебя в черепе, — кровожадно улыбнулся вождь мирового пролетариата.
Я оскалился:
— Тогда и вправду лучше пристрелить тебя первым.
В левом ухе неожиданно раздалось шипение — помехи радиосвязи. Кто-то пытался связаться со мной.
— Это немного бесполезно, — Ильич постучал по «аквариуму» с мозгами. — Это тело — всего лишь аватар. Настоящий плохой парень вот тут. Так что можешь и не пытаться разрушить мой коварный план, — его манера говорить кого-то мне ужасно напоминала.
— Унгерн? — спросил я, чувствуя себя полным идиотом.
— В том числе. К сожалению, в Загорске плодам экспериментов не прививали личности, поэтому пришлось заимствовать. Тильман мой любимчик — остроумный, эрудированный, высокомерный… Оружие, товарищ майор. И не пытайтесь заболтать, это мне только на пользу.
Шум усилился:
— …йор! Ст… потолок! — последнее слово прозвучало очень чётко.
Я сделал вид, что собираюсь медленно положить автомат на землю.
— И что у тебя за коварный план? Мировая революция?
— А разве это плохая цель? — надменно скривил губы Ильич. — То, что я видел после… кхм, воскресения, иначе как бардаком и контрреволюцией не назовёшь. Вместо диктатуры пролетариата — геронтократия пятёрки маразматиков. Смешно.
— …вверх!..
— Их я истребил самыми первыми. Заслуженно. В принципе, — взглядом Ленина можно было замораживать реки, — можешь даже не бросать оружие, поскольку всё уже готово. И, положа руку на сердце, зачем погибать-то, майор? За кого? За орущего шефа, зажравшихся партийных, интриги в Конторе? Или за уютную квартирку в центре, довольствие и власть, которую даёт ксива?
— …ыстрей!
То, что я прислушивался к передаче, Ильич воспринял, как замешательство.
— Вот и я о том же, — снова та надменность на лице. — Сейчас закладывается фундамент нового мира. Очищенного от всякой мрази. Предателей, воров, стяжателей, партократов, старых маразматиков, буржуев, которые называют себя советскими людьми… Я уничтожу их, как когда-то давным-давно. И новые не появятся, потому что теперь, — Ленин прикоснулся указательным пальцем ко лбу, — я способен объединить весь мир в одной черепной коробке. Настоящий коммунизм. Настоящее единство.
Он мог говорить сколько угодно, но я знал, для чего стрелять, убивать и умирать. Я вспоминал покойную Зинаиду, Марию, беззаветно любящую мужа, солдат в поезде. Что будет с ними? Что задумал этот невероятный мозг? Будет ли им место в новом мире? Учитывая методы, с которыми я столкнулся во время расследования, о них будут думать ещё меньше, чем сейчас.
— …рищ майор, стреляйте вверх! В потолок! На… — я узнал голос Яши, несмотря на помехи.
Время замедлилось, я резким движением бросился на пол, откатываясь и поднимая оружие. Наверху, в самой высокой точке купола находилось странное устройство — металлическое, чёрное, с кучей диодов, увитое кабелями, словно жирный паук. К нему вели деревянные строительные леса с деревянной же лестницей. Спуск, приклад толкает плечо, дымный шар вырывается из подствольника.
И тут же в меня ударили первые пули — грудь, живот, рука. Первые два попадания не были страшными — сдержала броня, зато плечо прошило насквозь и едва не оторвало. Раздробило кость, отчего конечность повисла на остатках трицепса. Из перебитой артерии фонтанировала кровь, но это ничего: спустя доли секунды система кровообращения сама должна была определить повреждения и перекрыть кровоток.
Ильич поднял голову, следя за гранатой, которая, прочертив дугу, врезалась в неведомое устройство на потолке и взорвалась, рассыпав сноп осколков, пламени и искр. Разорванные чёрные провода вздрогнули, как живые змеи, строительные леса накренились, раздался треск — и на Ильича, заслонившегося рукой от повалившегося сверху сверху хлама, с размаху рухнуло огромное неошкуренное бревно. Удар — и тщедушное тело буквально размазало по броне САУ. Отскочив в сторону, я бросился бежать, пригибаясь и прижимая к груди автомат уцелевшей рукой. Покалеченная конечность болталась и билась о бедро.
И в этот момент словно прорвало связь — в сознание ворвались одновременно, перебивая друг друга, Яша и Палыч.
— Эй! Эй! — остановил я обоих, когда шмякнулся на пол и прислонился спиной к ребристому металлу. Зажав оружие между колен, я со всей возможной сноровкой перезарядил подствольник. — По очереди!
Сзади уже рычал двигатель и грохотал пулемёт.
— Фух! — выдохнул Палыч. — Я уж думал, тут всё… Что ты сделал?
— Выключил трансляцию — вклинился Яша.
— Это кто ещё? — спросил шеф.
— Свои, — прошипел я. — Что там снаружи?
— Жуть, — ответил начальник. — Люди хватались за головы, умирали, мне в мозги кто-то будто дрель вкручивал. Есть жертвы. А у тебя, у тебя-то что?
— Ай, ты всё равно не поверишь… — сказал я и, помогая себе автоматом, как посохом, поднялся на ноги и понёсся галопом, поскольку за моей спиной послышался приближавшийся рёв мотора. Лестница — надо любой ценой попасть вниз, причем, чем раньше, тем лучше. Но самоходка с мозгом Ленина оказалась быстрей: длинная очередь из тяжёлого пулемёта отрезала меня от выхода и продырявила левую створку покорёженных ворот. Вместе с ней, грохоча, обрушился кусок стены. Всё вокруг окутала серая бетонная пыль. Снова загромыхал пулемёт самоходки — эх, мне бы его на заводе имени Лебедева… Огненная трасса написала жирное длинное многоточие на бетонной стене.
Нужно было что-то делать, поэтому я, пригибаясь и отчаянно матерясь, метнулся к ближайшему укрытию, коим стала толстая колонна из железобетона, рядом с которой находился очередной шкаф.
Однако даже они не могли меня спасти. Крупнокалиберные пули играючи выбивали бетон за и надо мной, осыпая колючими комочками так, словно кто-то занёс у меня над головой мешок с песком и развязал горловину. Мерзкие крупинки сыпались за шиворот, пыль разъедала глаза, а деваться было решительно некуда.
