Силлиар неловко улыбнулся.
— Отнюдь. Из Баствеста я намерен двинуть в великий лес Аурама. На родину.
— Ай, скучный. Но дело твое. Тогда не смей выступать ночью, только по утру, как петухов услышишь первых. И, как выйдешь с северной границы, ты обязательно встретишь отряд уродов, даю тебе гарантию. Либо несколько. Если пристанут, попробуй сказать им: «Рыжая бестия убита, но не изгнана». Если повезет — отстанут и пропустят, если нет — ты труп. Поэтому, если ты при деньгах, советую собрать отряд таких же ублюдков, готовых проводить тебя. Тут таких полно. Сам таким был. А ты, Иво? Наемник либо путешественник, что ты в этой яме ищешь? Тебя любой лорд выкупит себе в защитники с твоими-то навыками. Неужто за этим сюда едешь?
— Нет. Просто ищу работу, и подумал, что здесь ее будет достаточно.
— О как…
Чернорук задумчиво осмотрел Иво всего, от его черных нестриженных долгое время вьющихся волос до ботинок, грязных, зато не рваных.
— Исходя из рассказов нашего спутника Чернорука… — речь Эльфа оборвалась, так как Иво набрал воздуха и перебил его.
— … «Рыжая бестия убита, но не изгнана». Что значит эта фраза? — Иво не поворачивал головы, смотрел все так же прямо и говорил все так же спокойно.
Чернорук покосился, ответил не сразу. Сперва набрался храбрости.
— Хельсинг — бесова долина, край изгнанников. Спасибо чертовым садам за такую честь. Рыжая бестия — самый главный из местных. Хотя, он скорее считается легендой. Мы знаем, что изгнанников тут пруд пруди, но почти не видим их. Зато всегда слышим. Они настолько осторожны, настолько искусны. Но также жестоки и безжалостны, если жизнь заставит — сотрут тебя и обоссут. Да вот только по городу слух пошел, что их главный — Рыжая бестия, был уничтожен какой-то тварью, что завелась в Садах смерти. Убита, но не изгнана. Изгнанники шокированы, не иначе. Говорят, эта Рыжая бестия всегда сражалась, не используя глаз, с повязкой на лице — и всегда побеждала. Он дурак, если это правда, однако не думаю, что его просто так возвели в идолы полудемонов. В Баствесте репутация добивается силой. Всегда. Так вот эта фраза — что-то вроде почести их лидеру. «Убита, но не изгнана» означает, что душа Рыжей бестии все еще живет, и что она обязательно вернется. Если изгнанники ее слышат, то принимают твое уважение и не тронут тебя. Либо даже могут посчитать за своего. Если ни то, ни другое — удачи тебе.
— Удивительное прозвище у этого человека, — насмехалась Оленна. — Рыжая бестия! Словно какая-то сучка дикая, способная обслужить десятерых за ночь.
— А ты смогла бы? — Чернорук прикусил губу.
Оленна же хотела вновь перерезать ему горло.
— Если изгнанника прозвали бестией, значит его надо обходить за 10 верст. Просто так такое прозвище не дается.
— А ты откуда знаешь? — Чернорук пятился на Иво, когда говорил, плевался в его сторону.
— Слышал из рассказов и историй. Прозвища дают лишь тем, кто отличился, дают сильнейшим. Прозвищами незнакомые изгнанники представляются друг другу, прозвища становятся легендами, благодаря прозвищу об изгнаннике узнает весь мир. И представляет его так, каково его прозвище. Только вот бестиями прозывают лишь исключительных ублюдков. Тех, кто настолько страшен и ужасен, настолько опасен и безжалостен, что даже чудовище для них скорее комплимент, нежели что-то иное. До твоих слов, Чернорук, я слышал лишь об одном изгнаннике с приставкой «бестия». Это Одноглазая бестия — в бою ему нет равных, в убийствах тем более. У него нет друзей, потому что все его друзья обычно умирают, либо изгоняются. Я надеялся, что это будет единственная бестия на моей памяти, но теперь их будет две.
Иво замолк и окинул всех сидевших невинной человеческой улыбкой.
— Печально, что бестий становится больше. О скольких мы еще не слышали? — прервал он свое молчание.
— Думаю, о многих, — как напуганная свинья, прохрюкал Хрюк. Оленне показалось, что от него вновь завоняло сильнее.
— А про тварь в садах что-то слышал? — Иво слегка попятился вперед, оживился голосом, от прежнего хладнокровия остались только глаза и неподвижные веки. — Я много историй слышал про разных тварей, разумеется, историй нехороших. Но, чтобы демон убил изгнанника, а не изгнал, я слышу впервые.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— С чего ты взял, что это демон? — Чернорук напрягся, один глаз прищурил.
— С того, что в Садах смерти не суждено водиться живому. Земли выжжены, мертвы, теперь это дом отродий.
Силлиар нахмурился, Оленна поправила рубаху — приняла, что Иво не интересует ее вырез и прикрыла, дабы Хрюк, который стал ее осматривать, облизываясь, не продолжал. Чернорук не мог оспорить слов изгнанника, кивнул и тяжело выдохнул.
— Не знаю, что там за тварь. И, если честно, знать не хочу. Есть только слушок, и слушок, разнесшийся уже далеко за пределы Баствеста и всего Хельсинга. Слушок, что это мертвец на коне. Я конечно не силен в демонологии и всей этой науке отвратительной, но не думаю я, что демоны скачут на конях. Демоны — чудища, выглядят как чудища, ведут себя как звери, не болтают и скорее сами могут быть использованы в качестве коней. Ты так не думаешь?
Иво убедился, что слухи, которые он слышал на границе Баумании, были достоверны. Он не показывал ничего на своем лице, хотя убеждение, что Всадник апокалипсиса в тех краях, куда он следует, озадачило его, напрягло и расслабило, причем все это одновременно.
В голове не укладывалось, почему Мор выбрал края изгнанников. Следом Иво анализировал, что, если даже изгнанник, которого прозвали «бестией», проиграл, то Высший демон с такой же легкостью уничтожит любого другого изгнанника, менее опасного.
Он думал, не показывая ничего на лице. Да только все равно Чернорук видел это легкое напряжение. Лишь он видел.
— Наемник или путешественник, говоришь…
II. Убита, но не изгнана II
— Следующий.
Это слово звучало монотонно, а из-за специфики залы разносилось повсюду. Место, где грешники молились и каялись, где нуждающиеся просили помощи и советов, а почтенные в обществе «отцы» — священнослужители собора Святой покровительницы Ионеллии — большого церковного храма, расположенного прямиком подле Бордового столичного замка, всегда принимали прихожан, хотя и не всегда с удовольствием. Вера здесь была скорее предлогом во имя власти.
Следующий прошел. Какой-то шкет, лет тринадцати отроду, с вырванными клочками волосами с головы. С виду помесь человека с крысой, настолько гадкая у него была осанка.
Он что-то пробормотал. Наверное, даже Святой отец собора не все разобрал, хотя, как истинный богослужитель, ему не требовались слова для того, чтобы понять человека. Такие, как он, ведь видят это. Так говорят.
И вновь прозвучало на весь зал:
— Следующий.
Теперь была старуха. Тоненькая, как соломинка, с платком в горох на голове, вся в морщинах, да еще и с больными ногами — передвигалась ой как тяжело. Ее Святой отец ждал долго. Он был раздражен, это виделось, да только виделось абстрагированному от веры человеку; человеку, знавшему, что вера, как минимум, в Хельсинге, лишь способ управления и подчинения. Как обычно, это видели неместные, либо же те местные, что зарабатывали на хлеб с помощью мерзопакостных деяний.
Она подошла к нему, сразу же приклонилась, хотя давалось ей это с большим трудом. Отец смотрел и ждал.
— Святой отец Силантий… — едва шевеля губами, промолвила она.
— Не торопись, дитя. Подумай.
Отец Силантий говорил спокойно, выдерживая свою роль Божьего представителя. Старуха послушно умолкла, погрузилась в свои мысли. Потом застонала.
Силантий был молод для своего статуса. Святыми отцами во всем мире становились лишь достойнейшие. Хотя, в Хельсинге, как поговаривали, ими становились лишь удобнейшие. Этот был с молодой кожей, морщинами лишь на лбу, даже возле губ не было складок — он улыбался очень редко. Взгляд его мрачный, глаза болотно-зеленые. Цвет волос был скрыт за церковным клобуком, зато худое тело было невозможно скрыть даже длинным и большим подрясником.
