Он положил руку на ее плечи, затем преклонился к лобику и чмокнул.
— Как тебя зовут, дитя?
— Зо́ря.
— Зоря… — протягивал Силантий. — Дитя утренней зари. Поведай мне, с чем пришла, чем нагрешила да чем провинилась.
Старушка Зоря скривила губы, пустила слезы, хотя и не рыдала. Она опиралась на руки Святого отца, упирающиеся в ее плечи, на ногах было тяжело стоять.
— Мой сын был убит, отец. Убит зверски и не по-людски. Убит грешниками и сынами бесовыми.
После она замолчала.
— Продолжай, дитя Зоря. В чем твое согрешение?
И она незамедлительно продолжила.
— За день до того, отец… Я курей кормила. А прошел дождь, да такой проливной, что земля грязью стала, сплошной грязью. Когда кормила курей, чуть не скатилась на ногах да не пала в грязь телом. А меня человек поддержал. Он был добр, чем-то похож на моего сына. Когда поскользнулась, он подхватил меня и донес до хаты, усадил на кресло да побеспокоился обо мне. Смотрел невинными детскими глазами.
Отец Силантий все время кивал.
— Я на добро добром решила ответить, — продолжала старуха, и чем дальше заходила, тем больше слез лила, — и покормила сынка этого. Когда кормились, вернулся мой сын, и они вместе из одного чана молоко хлебали. Сын мой, Фидор, так благодарил этого парня, что предложил ему кров наш, за то, что он меня, его матушку не оставил и помог. С моего одобрения. А я одобрила. Потому ш, я ж больная…
— Не отвлекайся, дитя, — сказал уже более грозно и властно отец Силантий. — Не отвлекайся.
Зоря с перепугу сглотнула слюну. Кивнула потом.
— На следующий день этот парень… Как оказалось, ирод. Он убил моего Фидора, рванул ему глотку, после…
Старуха не смогла продолжить. Тогда отец Силантий сдавил ей плечи, старуха завопила от боли. Начала вскрикивать, затем плакать.
— … после надругался над телом моего мальчика! Испражнился прямо передо мной. Затем поблагодарил за еду, кров и молоко. Я накормила сына своего убийцы! — Зоря принялась кричать, истошно по-старчески. — Накормила, напоила, приняла в свой дом. Разрешила, впустила! Если бы не я, то мой мальчик Фидор был бы жив!
Силантий прекратил сжимать больное тело старушки, резко отпустил. Та повалилась, уперлась лицом в его грудь. Он обнял ее, конечно, но посмотрел, как на свинью.
Она тряслась и рыдала. А он смотрел, как на низший сорт общества. Картина маслом.
— За твои прегрешения, за твою вину пред Богом за смерть сына своего… Приговариваю к голоду недельному, дитя Зоря. После недельного голода все твои грехи искупятся, когда первый кусочек хлеба попадет в твой рот. Но, если неделю не выдержишь, Божья кара тебя постигнет и в тот миг сгорит все, что у тебя есть. Таково мое слово.
После этого он отодвинул ее, и вновь монотонно и скучно проговорил на всю залу.
— Следующий.
* * * * *
— Как тебя зовут, дитя?
Иво стоял пред Силантием, на голову был надет капюшон плаща. Оружие он был вынужден оставить на входе. Также, как и со всеми, Силантий положил руки на плечи слушаемого, затем приклонялся к его лбу и чмокал.
— Иво. Иво Эль Гарден.
— Иво Эль Гарден… — с особым интересом пропел Силантий. — Неместное дитя, приезжее. Что ж, Бог един пред нами, и нет разницы, откуда его сын прибыл. Поведай мне о грехах своих, сын. Лишь сперва сними капюшон свой, дабы я, Божий представитель, смог узреть твой грешный лик.
Иво усмехнулся, и это разозлило Силантия.
— Боюсь, в этом нет нужды, отец. Мой лик ничего вам не даст.
Силантий начал сжимать плечи. Лишь почувствовав на своей шкуре, Иво понял, что этот Святой отец прекрасно знал болевые точки на плечах своих жертв, и был он скорее не священнослужителем, а типичным садистом.
— Открой свой лик, сын.
— Я повторяю еще раз: в этом нет нужды, отец.
Силантий сжал плечи Иво со всей своей силой.
— Нет нужды в твоем нахождении здесь. Ты весь пронизан грехами. Приговариваю тебя к… — начал шипеть Силантий, словно кипящая вода.
Иво слегка приподнял голову, дабы Святой отец увидел это: горящие изнутри черным пламенем зрачки, скверная злобная гримаса, взгляд, выражающий все желание выпотрошить этого священничешку и швырнуть его кости псам. Силантий сразу отступился, но старался не подавать виду, что боится.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я же говорил, нет нужды, ведь Рыжая бестия убита, но не изгнана.
Иво сказал полушепотом, так, чтобы лишь Силантий услышал сказанное. И священник резко поменялся во взгляде: глазами хаотично бродил по зале собора, то ли выискивая помощи, то ли еще чего, губы задрожали, причем так, как еще недавно дрожали у старушки, которую он терзал и заставлял «искупать» своих «грехи» (которые и грехами-то назвать невозможно). Он сразу же потерял свое величие, свою возвышенность, и даже забыл о Боге, как показалось. Хотя он о нем и не вспоминал, думается.
Иво обратил глаза обратно, затем пристально смотрел на напуганного святошу. Тот, в свою очередь, не очень-то и хотел пересекаться взглядом с изгнанником.
— Отец, я так и не покаялся. Выслушаете?
Силантий не поднимал шуму, послушно, хоть и с легким тремором, подошел к изгнаннику, положил руки на плечи. Голову склонил к лбу, но губами не коснулся его. Общались они шепотом.
— Говори, сын Божий.
Иво, перед тем, как что-то сказать, набрал легкие полные воздуха, затем со свистом выдохнул.
— Я повинен во многом, отец. И много за моей спиной поступков, за которые ни один Бог не сможет меня простить. Когда мне было лет семь от роду, я впервые убил человека. Была война, и чтобы выжить, мне приходилось идти на крайние меры, даже будучи ребенком. Я не понимал, почему меня боятся, почему все смотрят, как на отщепенца, иного. Не понимал, почему они смотрят на простого мальчика, как на самую опасную тварь. Потом понял, когда объяснили добрые люди. Добрый человек научил добру, отец, и я понял, почему меня боятся. А также понял, почему я буду грешником, грехи коего невозможно искупить.
— Продолжай, — голос Силантия уровнялся, больше не было той колеблющейся дрожи.
И величия с надменностью, что ни странно.
— Я изгнал первую тварь в тринадцать. Это произошло случайно, тогда я и понял, что умею, на практике. Черными глазами я уже давно сверкал, но вот истинную изгнанническую силу применил лишь тогда. Это была толпа маршей: слабые демоны по одиночке, зато сильные в группе. Я изгнал троих из десяти, и остальные семеро убежали. Когда меня нашли, я был весь в крови, валялся на поляне. Добрый человек не ужаснулся, лишь сказал, что я — молодец, и что это моя задача — защищать беспомощных от тех, кто хочет им навредить. Этот добрый человек вложил в меня человечность.
Иво на секунду умолк, перевел дыхание. Скверно сложил губы, затем смочил их. А затем уже продолжил толковать.
— В семнадцать я жестоко расправился с группой людей. Уроды, самые обычные. Они хотели изнасиловать девочку, а я проходил рядом. Не смог сдержать гнева и, обратив глаза черным, быстро приблизился, затем одному отсек конечности, другому отрубил голову, третьего заколол, а четвертому с пятым вырвал сердца. Девочка была напугана, и мне повезло, что она не видела черных глаз и то, как я нечеловечески перемещаюсь в пространстве. Лишь это меня спасло. Добрый человек тогда вновь нашел меня, потому что я отошел от дружины. И, когда увидел то кровавое месиво, я впервые узрел, как он ужаснулся от чего-то в этой в жизни. Тогда этот добрый человек сказал мне, что, если и убиваешь, делай это менее жестоко и так, чтобы жертва не страдала. «Убивай, как человек, а не как зверь», — до сих пор помню эту фразу. Тем не менее, за спасение девочки он меня поблагодарил. А сама девочка боялась меня больше, чем тех уродов, мне кажется.
— Продолжай, сын Иво Эль Гарден.
— Продолжаю, отец. С того времени все мои убийства и согрешения лишь приумножались. Но есть главное, от которого даже моя душа начала болеть. Я должен прогнать отродье, сильнейшее отродье. То, что убило, но не изгнало. Но я не успеваю, и не могу его найти. Из-за этого слишком много людей пострадало и страдает по сей день. Из-за этого брат по духу убит…
