Анфиса поглядела на дочь, но ничего не сказала.
— А Семка Савельев? Побоку, что ли?
— Ты чудной, право… Я сказала — там видно будет.
— Значит, ничего не решено у вас с Яковом?
— А что может быть решено? Он в райком только заходит да молчком глядит на меня.
— Врешь. Мать говорила, провожает он тебя часто с работы.
— Где часто? Раза два всего и было. Идет — молчит, доведет до крылечка — молчит. На прощанье промямлит: «До свидания» — и скорей прочь.
— Ну а Семка знает?
— Колька ему изложил все.
— И что он?
— А ничего. Молчит. А с глазу на глаз с ним давно не виделись. Он все с утра до ночи грузы на завод со станции возит…
— Так… — Кирьян положил ложку, отодвинул тарелку. — Не знаю я, Верка, что с тебя получилось. То ли стерва первостатейная выросла, то ли еще чего похлеще.
— Сколько уж раз я от тебя это слышала, — усмехнулась Вера. — Надоело. Ничего пока с меня не выросло.
И, выйдя из-за стола, накинула пальтишко, ушла куда-то.
После ужина Анфиса молча принялась убирать со стола. Кирьян курил у дверей на голбчике. После встал, надел сапоги, верхнюю рубашку, пиджак, старую тужурку. Он собирался будто на работу. Только штаны на нем были выходные, нерабочие.
— Подай сидор, — сказал он Анфисе.
Она вытащила из-под кровати небольшой вещевой мешок. Но не подала его, уронила на пол, а сама упала на грудь мужу.
— Кирьян! Одумайся! Все хорошо у нас будет. По-другому…
— Не верю, — глухо сказал он.
— Будет, будет… Кирьян! — Запрокинув мокрое лицо, Анфиса умоляюще глядела ему в лицо.
— Да и не в этом дело… Не могу я просто больше вообще… Не хватает мне чего-то в самом себе. А чего — не знаю. Вот и поищу. А ты живи как хочешь. Дети большие, я говорил… После войны, останусь живой, приеду сюда поглядеть. На тебя и вообще… Ну, тогда все видно будет… А тебе все прощаю.
— Ты подумай, что делаешь-то? На войну убегом, как мальчишка какой, как Андрейка?! Ну, тот малый, несмышленыш. А ведь нас-то засмеют! И тебя засмеют. Слыхано ли, чтобы пожилой мужик на войну убегал? — торопливо и сбивчиво говорила Анфиса.
— Ничего, пущай смеются.
— Да ведь счас, слыхала я, так просто не проедешь по желдороге-то? Тебя ведь с первой станции воротят…
— Поглядим еще… Я не тут, не у нас, садиться буду. Дойду до полустанка, а там прицеплюсь на товарняк… Али еще как… Андрейка подпортил мне, сейчас везде за поездами следить будут. Поглядим, в общем.
— Кирьян! Родимый! Да и так взяли бы тебя…
— Будет, сказано, — уже раздраженно произнес Кирьян, отстраняя от себя жену. — Мне ни верности, ничего от тебя не надо теперь, кроме одного… Ни сегодня, ни завтра, ни через неделю не говори, где я и куда я. Вот об этом и прошу только… А чтоб не думали тут, что скрылся от войны, что сбежал, я напишу тебе потом оттуда, ежели доберусь… Чтоб, значит, не причиняли вам тут никаких притеснений. Ну, все!
Кирьян поднял вещевой мешок, ступил к двери. Анфиса все громче кричала, подвывая, все крепче цеплялась за мужа. Он пытался оторвать от себя жену, оттолкнуть, но не мог. Так, почти волоча ее за собой, он вышел в сенцы. И только там ему удалось на мгновение оттолкнуть ее. Он быстро выскочил на низкое крылечко, захлопнул за собой двери и накинул щеколду на крючок.
— Кирья-ан! — донеслось из-за дверей. Анфиса пыталась их открыть, дергала на себя.
«Верка придет со свиданий своих и откроет… Или Колька скорей воротится…» — подумал Кирьян и шагнул с крыльца.
* * * *
Федор, кажется, в два прыжка достиг своего дома, отмахнул дверь.
— Ну?
Анна в рабочих сапогах и грязной фуфайке крутилась по комнате, будто помешанная. Следом за ней ходила Ганка с кружкой в руках и повторяла:
— Тетя Аня, тетя Анечка! Выпейте и лягте. Найдется он, куда он убежит? Тетя Аня…
Анна остановилась, глянула на мужа пустыми глазами. Потом медленно стала подымать руки к лицу и одновременно оседать на пол. Она упала бы, если бы Федор не подхватил ее. Он посадил жену на кровать.
— Выпейте, тетя Аня, — опять поднесла ей кружку Ганка.
Анна теперь взяла у нее кружку и выпила.
— Как это случилось? — спросил Федор.
Как случилось — этого никто не знал. Утром, как обычно, Андрейка взял свой старый, потрепанный ранец и пошел в школу. Анна с недавнего времени работала на заводе по трудовой повинности. В час дня она пришла домой пообедать и накормить ребятишек. Ни Андрейки, ни Димки дома не было. Димка учился в седьмом классе, приходил из школы иногда поздно, но Андрейка должен был уже вернуться… «Что это он сегодня?» — подумала Анна и стала собирать на стол, уверенная, что вот-вот появятся оба. Еще подождав, вышла из дома глянуть вдоль улицы — не идут ли сыновья? И точно, в конце улицы бежал вроде Димка. «А где же другой постреленок?»
Тут она заметила, что из-под крыльца торчит угол какой-то книжки. Анна нагнулась, вытащила. Это была Андрейкина арифметика. Анна пошарила под крыльцом, вытащила еще несколько учебников и тетрадей младшего сына. «Это еще что такое?!» — млея от нехорошего предчувствия, подумала она, вертя в руках книжки и тетрадки. До нее донесся голос подбегающего Димки:
— Мама, мама! Андрейка… Вот, — и протянул бумажку.
— Что? Что случилось?
Андрейкиными каракулями в бумажке было нацарапано:
«Дим, скажи Кольке, что он дурак. Зачем ходить в военкомат-то? Пусть сделает, как я. А что я на фронт поехал — мамке скажи, чтоб не волновалась. Но только дня через три. Я надеюсь, что ты не сразу, ладно? Твой брат Андрей».
— Да что это, что такое? — все еще не понимая, вымолвила Анна.
— Что? На войну убежал, паразит такой! Побоялся только, что надеяться нечего, седни же скажу, — сунул бумажку в физику. А физика у нас последний урок. Сообразил. Я учительнице сказал, а она: «Беги, говорит, скорей, скажи дома…»
И тут только до Анны дошел весь смысл Андрейкиной записки.
— Ах он змей пустоголовый! — бледнея, закричала она. — Пропадет, с голоду сдохнет… Что же делать-то, Димушка? На станцию, однако, надо, — может, он еще там болтается. А Семен, Семен-то знает?
— Навряд… Откуда ему?
— Димушка, сынок! Ты беги на станцию, там и Семку где-нибудь встретишь, скажешь… А я — в милицию… Стой, стой! — крикнула она, видя, что Димка метнулся вдоль улицы. — Голодный же, хлеба хоть возьми…
Димка заскочил в дом, схватил со стола несколько ломтей и стрелой полетел на станцию.
В милиции Анне не дали сказать и слова:
— Знаем. Из школы звонили. Приняли меры. Поставили в известность линейный отдел милиции. Не волнуйтесь, найдем. Живой ведь человек…
Из милиции Анна тоже побежала на станцию.
Остаток дня Анна, Семен, Димка, а также взявшиеся откуда-то Колька и Вера Инютины да еще долгоногая Ганка обшаривали все закоулки вокзала, проверяли все вагоны отходящих составов, ходили между грудами кирпичей, штабелями леса… Но все было бесполезно, Андрейки нигде не было.
— Пропал, пропал мальчонка! — сама не своя, шептала Анна. — Прижулькнут где-нибудь… или под колеса попадет.
— Ты, мама, иди-ка домой, — сказал Семен, когда начало темнеть. — Никуда он не денется, найдется. Ганка, Вера, отведите ее домой.
Но идти она согласилась, когда совсем стемнело.
— А вы еще с Димкой поищите… Может, он тут все же где притаился, — сказала она Семену.
— Конечно, мы еще поищем, мама…
Все это Федору сбивчиво рассказали Анна и Ганка. Он выслушал стоя, не раздеваясь, Анна во время рассказа плакала, сидя на кровати.
— Будет слезы лить, — проговорил Федор, сбрасывая тужурку. — Дай чего пожрать, со вчерашнего гостеванья крохи во рту не было. Раз ищут — найдут. Не иголка он, в самом деле. Сейчас сам сбегаю в милицию, узнаю, как там они его ищут…
И, ожидая, пока жена даст ему поесть, поставил локти на стол, уронил в ладони тяжелую голову.
Поужинав, он в самом деле пошел в милицию. Вернулся и молча начал раздеваться, стаскивать сапоги. Прошлепав босыми ногами по крашеному полу кухни, где спала теперь Анна, лег на кровать, лицом к стене.
— Чего там? — не вытерпела Анна. — Неизвестно что про Андрейку?
— Неизвестно пока. Спи давай.
Через минуту повернулся на спину, проговорил:
— Аникей Елизаров сказал, что братца твоего Макарку вскорости Судить будут. Он это автолавку-то… жиганул, академик. Да и кому боле? Он да Гвоздев Ленька какой-то. Что за Гвоздев — не припомню. Да еще Витька им Кашкаров помогал. Специалист, и мальчишку подбил. Приварят теперь Макару, не мирное время…
