class="stanza">
Химена! Не скрывай высоких чувств своих,
Мне силясь доказать, что не питаешь их.
Твоя похвальная стыдливость неуместна:
На чести нет пятна, коль долг исполнен честно.
Родитель твой отмщен уж тем, что за него
Пыталась ты сгубить Родриго своего.
Но небо от второй тебя спасло утраты,
И думать о себе — не об отце должна ты.
Не спорь же с королем, коль скоро он решил,
Что ты пойдешь к венцу с тем, кто тебе так мил.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Те же и дон Родриго, инфанта и Леонор.
Инфанта.
Утешься и прими из рук моих, Химена,
Героя юного, чья доблесть несравненна.
Дон Родриго.
Простите, государь, что на колени пасть
Перед возлюбленной при вас велит мне страсть.
Не за добычей я сюда явился лично,
Но чтобы в дар принесть вам жизнь свою вторично,
И не сошлюсь, мне внять смиренно вас моля,
На право сильного иль волю короля.
Скажите, коль в долгу вы перед отчей тенью:
Как, госпожа, мне дать вам удовлетворенье —
Вновь тысячи врагов рассеять и смести?
С победой из конца в конец земли пройти?
Взять в одиночку стан, что недруги разбили?
Отвагою затмить героев древних былей?
Коль этим мне вину с себя удастся снять,
Все, что прикажете, готов я предпринять.
Но если так силен в вас голос мести кровной,
Что он не замолчит, покуда жив виновный,
Других на бой со мной не посылайте впредь:
Сейчас от ваших рук готов я умереть.
Непобедимого лишь вам сразить пристало —
Сил, чтоб за вас отмстить, у прочих слишком мало.
Но пусть вас примирит со мной хоть смерть моя,
Чтобы забвением наказан не был я,
И, так как мой уход из жизни вас прославит,
Пусть в вашей памяти он вечный след оставит,
Чтоб молвить вы могли, слезу тайком пролив:
«Когда б он не любил меня, он был бы жив».
Химена.
Родриго, встань!
(Дону Фердинанду.)
От вас я, государь, не скрою,
Что поздно брать назад мне сказанное мною.
Да, мне Родриго мил: любви достоин он,
А воля короля — для подданных закон;
Но как меня монарх ни властен обездолить,
Ужель он может впрямь подобный брак дозволить?
Ужели от меня столь страшной жертвы ждет
Он, справедливости защитник и оплот?
Пускай Родриго стал отечеству оградой,
Но почему же мной платить за это надо,
Чтоб я потом всю жизнь жила, себя казня
За то, что кровь отца легла и на меня?
Дон Фердинанд.
Во многих случаях узаконяет время
То, что считается сперва преступным всеми.
Родриго, победив, тебя завоевал;
Однако же, хоть он и восторжествовал,
Я мог бы повредить твоей, Химена, чести,
Будь вручена ему награда мной на месте.
Но слово данное назад я не возьму:
Женой — пусть не сейчас — должна ты стать ему.
Жди, скажем, год, чтоб дать зажить душевной ране,
А ты, Родриго, вновь готовь себя для брани.
На наших берегах ты мавров разгромил,
Расстроил ковы их и мужество сломил;
Теперь мои полки ты двинешь в их пределы,
Их земли разоришь, войска рассеешь смело.
Они не устоят пред тем, чье имя Сид,
И верь: их край тебя царем провозгласит.
Но милой и тогда будь верен непреложно.
Еще достойней стань ее, коль то возможно,
И пусть так вознесут тебя твои дела,
Чтоб в брак с тобой вступить за честь она почла.
Дон Родриго.
Чтоб трону послужить и обладать Хименой,
Чего не совершу я в дни страды военной?
Как мне с возлюбленной разлука ни трудна,
Я счастлив, что хотя б надежда мне дана.
Дон Фердинанд.
Надейся: слово я держу ненарушимо,
Ты — удалец и мил по-прежнему любимой,
А скорбь, что делала врагами вас дотоль,
В ней заглушат года, твой меч и твой король.
РАЗБОР «СИДА»{50}
Сочинение это отличается столькими достоинствами в смысле сюжета и украшено таким множеством блистательных мыслей, что большинство зрителей, ослепленных тем наслаждением, кое доставила им пьеса, не заметили в ней недостатков и безоговорочно одобрили ее. Хотя «Сид» — самая неправильная из трагедий, написанных мною в соответствии с правилами, он до сих пор остается прекраснейшей из них во мнении людей, не склонных принимать эти правила всерьез, и за полвека, что он не сходит со сцены, ни время, ни прихоти моды не умалили его успеха. Произведение мое отвечает двум основным условиям, которые, на взгляд Аристотеля, обязательны для подлинно совершенной трагедии, но чрезвычайно редко сочетаются как у древних, так и у новых писателей, причем в «Сиде» условия эти сочетаются даже неразрывней и возвышенней, чем в образцах, приводимых греческим философом. В самом деле, страсть влюбленной, которая в угоду долгу добивается гибели возлюбленного и в то же время смертельно боится ее, более неистова и пламенна, нежели чувства, обуревающие мужа и жену, мать и сына, брата и сестру;{51} высокая добродетель пылкой натуры, умеющей смирять свое влечение, не заглушая и не подавляя его в себе, чтобы торжество над ним стало особенно большим подвигом, являет собой зрелище более трогательное, возвышенное и привлекательное, чем заурядная добродетель, переходящая порой в слабость и даже в преступление, — добродетель, рамками которой древние были вынуждены ограничивать характер самых славных своих героев — царей и владык, дабы пороки и прегрешения их, оттесняющие их скромные достоинства, отвечали склонностям и стремлениям зрителей, укрепляя в последних отвращение к единоличной власти и монархии.
Родриго покорствует у меня долгу, не поступаясь любовью; Химена действует точно так же: страдания, на которые она обречена своей верностью тени отца, не властны поколебать ее решимость, и если в присутствии возлюбленного ей все-таки случается порой сделать неверный шаг, поступь ее тут же
