Люди в зале кричали, многие повскакивали – особенно певцы и певицы, хорошо знавшие, что диафрагма лучше раскрыта, когда они стоят, и оттого звук их голосов будет громче и чище.
– Господин Великий Джинн, – поинтересовался Ибрахим у Гога, – отчего наблюдаемое несогласие мнений?
– Ах, милый друг, – покачал головой Гог, – важно ли это? Существенно ли? Большинства этих людей через несколько минут не будет ни в этом здании, из-за судьбы которого они так пылко спорят, ни на этой земле, а вместе с ними пропадут и их мнения. Рябь на воде. Утренний туман. Жужжание пролетевшего шмеля.
Оставшись довольным своей поэтичностью и глубиной метафор, Гог весело засмеялся звонким, почти детским смехом. Он щелкнул пальцами, и – зародившись в их кончиках – вверх взметнулась струя светлого холодного огня. Струя не дошла до потолка, вспыхнув ярким оранжевым пламенем и рассыпавшись длинными искрами. Ее краткосрочный эффект привлек, однако, внимание столичных деятелей культуры. Половина зала обернулась посмотреть, что случилось.
– Друзья, коллеги, – обратился к залу Гог, – мы хотели бы вас поприветствовать и выразить искреннюю благодарность за оказанную нам, скромным провинциальным труженикам культуры, высокую честь быть приглашенными на собрание Правления Центрального дома муз. – Он поклонился, дотронувшись до своего бумажного колпака с весело танцующими клоунами.
Седой человек в очках – Марк Лозовский – повернулся к Элисе Георгиевне и что-то спросил. Та удивленно пожала плечами. Лозовский постучал по стоявшему перед ним стакану с водой длинным карандашом и, подождав пока шум в зале стихнет, обратился к Гогу:
– Вы приглашены на собрание Правления? От какой инстанции?
– Как? – искренне удивился Гог. – Помилуйте, Марк Григорьевич, мы же в программу собрания включены. – Он извлек из кармана своего лилового женского жилета сложенный книжечкой листок и раскрыл. – Прошу ознакомиться – пункт шестой.
Большинство присутствующих зашелестели бумагой, отыскивая пункт шестой повестки Правления. Лозовский пошарил на столе, затем по карманам и программу собрания не нашел. Сидящая рядом Элиса Георгиевна тем временем открыла свой листок и водила по нему пальцем. Она удивленно взглянула на гостей, на Лозовского и покачала головой. Элиса Георгиевна подвинула листок программы к Лозовскому, показав нужное место. Тот взял программу и прочел чуть глуховатым от разносящей его слова по залу вибрации микрофона голосом:
– Создание ревизионной комиссии… нет, не это… А, вот: пункт шестой: “Искусство встречает жизнь: перформанс. Исполнители: Группа ГМИ имени Торлецкого”. – Марк Лозовский взглянул на улыбающегося Гога, затем снова в программу. – Не понимаю, – сказал Лозовский, – когда это добавили, Элиса Георгиевна?
Порелова покачала головой, словно не соглашалась на встречу искусства с жизнью. Она встала, одернула серый жакет и мягким, чуть картавым от интеллигентности голосом обратилась к Гогу:
– Я не могу припомнить этот пункт программы, и со мною он согласован не был. Я не знаю, кто вас приглашал на собрание Правления и в каком качестве…
– Позвольте, – обиженно воскликнул Гог, – у нас имеется подписанное вами, уважаемая Элиса Георгиевна, приглашение! – Он достал из кармана смятый листок и помахал им в воздухе. – С печатью и подписью.
– Группа ГМИ? – удивленно переспросил Лозовский. – Что за группа? Никогда не слышал.
– Группа ГМИ, – скромно наклонив голову в колпаке, подтвердил Гог: – Гог, Магог, Ибрахим. Прошу любить и жаловать.
– Вы цирковые? – неожиданно обрадовался Лозовский. Он повернулся к сидящему в зале председателю Циркового клуба ЦДМ Масарову: – Сережа, это твои?
Прежде чем тот смог ответить, Гог хлопнул в ладоши и сверху по стенам заструились разноцветные ленты. Из стоящих по углам сцены динамиков зазвучали духовые и скрипки, наполняя зал оптимистическими, жизнеутверждающими звуками выходного марша Дунаевского. Зал, узнав знакомую музыку, одобрительно закивал.
– Цирковые, цирковые, – радостно согласился Гог. – Конечно же, цирковые. – Он обернулся к Магогу: – Здравствуй, Бим!
Магог поставил собранную из пластиковых деталей “Лего” модель подъемного крана со стрелой на пол. Достал из кармана ниточку, на конце которой висел маленький металлический шарик, и привязал ее к стреле. Затем глубоким баритоном ответил товарищу:
– Здравствуй, Бом.
Пластиковая модель крана – чуть выше метра – вздрогнула и начала расти. Металлический шарик качнулся и, вторя звуку голоса Магога, прозвучал протяжным колокольным звоном: бом-бом.
– Бим! Как я рад тебя видеть! – радостно закричал Гог.
– А я еще больше рад! – приветствовал его Магог. – Здравствуй, Бом!
– Здравствуй, Бим!
– Здравствуй, Бом!
“Бом-бом” отозвался металлический шарик – нет, уже шар, выросший до размеров большой собаки – скажем, шотландской овчарки. Кран рос, устремляясь к потолку, и вместе с ним удлинялись и стрела, и превратившаяся в толстую цепь нитка, на которой раскачивался шар. Зал затих, зачарованно наблюдая, как искусство встречает жизнь.
– Послушайте, – откашлявшись, сказал Марк Лозовский, – это, безусловно, интересно, но мы сегодня собрались не для…
– Гидравлика, – прервал его вставший со своего места, чтобы лучше видеть, председатель Циркового клуба Масаров. – Кран на гидравлике, управляется с пульта. Интересный номер, – одобрил он. – Оригинальный.
– Точно – гидравлика! – радостно согласился Гог. – Угадали. – Он повернулся к Магогу: – Бим, а ведь мы с тобой что-то позабыли.
– Я ничего не забыл, – обиженно возразил Магог. – У меня все готово.
– Ах, нет, любезный друг, я не о том, – поморщился Гог. – Мы забыли поздороваться с ребятами.
– Ай-ай-ай, – покачал головой Магог. – Как же мы так?!
Оба солиста Группы ГМИ обернулись к залу и громко, звонко выкрикнули:
– Здравствуйте, ребята!
Некоторые участники собрания засмеялись и закричали в ответ:
– Здравствуйте, здравствуйте!
Кран тем временем почти достиг потолка. Амплитуда выросшего до двух метров в диаметре шара увеличилась, приближаясь к стенам зала. Сидящие в задних рядах пугливо нагибали головы, когда шар пролетал рядом, и нервно посмеивались.
Первой отреагировала Элиса Георгиевна: она наклонилась к микрофону и сказала:
– Спасибо за выступление, но, мне кажется, у нас сегодня не так много времени. Кроме того, – добавила она, следуя глазами за качающимся в опасной близости от стен шаром, – пора остановить ваше… э-э… оборудование, пока оно не нанесло ущерб зданию. У нас здесь не специализированное помещение…
– Понимаю, понимаю, дорогая Элиса Георгиевна, – сочувственно закивал Гог, – но, признаться, ничего не могу поделать: это искусство можно остановить, а жизнь нельзя. Она, голуба моя, нам неподвластна: у нее свои законы. Жизнь, знаете ли, невозможно повернуть назад…
– И время ни на миг не остановишь, – поддержал товарища Магог, покрепче затянув шарф. – Бом!
И тут же, послушный его голосу, шар отозвался “бом-бом” и ударил блестящим металлическим боком в стену. Посыпались куски штукатурки, полетели осколки кирпича. В зале закричали женщины.
– Вы что? – крикнул режиссер Лозовский. – Остановите немедленно! Где охрана? Где вахтер?
– Где, где вахтер? – тут же поддержал режиссера Гог, принимающий, судя по всему, чужие заботы близко к сердцу. – Что? Опять спит? А подать его сюда!
И сразу из открытых дверей в зал вплыли и повисли в воздухе старый облупленный стол из потрескавшегося ДСП и некогда бордового цвета продавленное кресло, в котором сидел и действительно спал бессменный вахтер ЦДМ Петр Михайлович Березкин. Он работал (и спал) в ЦДМ так долго, что никто и не помнил времени, когда, пройдя мимо ныне повисшего под потолком Петра Михайловича, можно было увидеть его неспящим. Петр Михайлович находился на посту всегда; возможно, он давно умер и его просто забыли вынести.
– Вахтер спящий! – торжественно объявил притихшим работникам культуры Гог. – Концептуальная инсталляция. Искусство встречает жизнь. – Он поклонился, и клоуны на колпаке поклонились вместе с ним.
Гог повернулся к Магогу:
– Маэстро, ваш выход.
– Да хули там, – величественно сказал Магог. – Он сложил левый кулак пистолетиком, направил длинный указательный палец вверх и пробасил: – Пиф-паф.
Петра Михайловича разорвало на куски.
Зал закричал, заголосил истошными, режущими уши воплями. Кто-то вскочил и вопил стоя, другие, наоборот, сползли со своих сидений на пол, пытаясь спрятаться. Гог тем временем суетился, бегая от ряда к ряду, и ободряюще кричал что-то невразумительно-отрывочное типа “А как еще, братцы? Только так Россию и разбудишь” или “Новое время – новая образность” и прочую чепуху.
Ибрахим стоял рядом с Магогом, задумчиво глядевшим в окно на осень, подкрасившую город неприятным мышиным цветом, поблескивавшую нечистыми лужами на неровно положенном асфальте и затянувшую бледное столичное небо дымкой никак не могущего начаться дождя.
