– Эту историю я помню. А что было дальше?
– Дальше ничего не было. На этом все кончилось.
– Видимо, решила, что расквиталась с тобой сполна. Даже с лихвой.
– Скорее, побоялась, что ее поймают. Когда речь заходит об отравлении угарным газом и летальном исходе, полицейские делаются на удивление въедливыми и приставучими.
– Ты, значит, говорил с ними? И над тобой посмеялись.
– Ну, им хватило такта не рассмеяться мне в лицо, но того, что они считают меня психом, они не скрывали. Впрочем, видом и разговором я тогда действительно смахивал на психа. И самоощущением, помнится, тоже.
– Годфри, а почему у тебя не осталось никаких сомнений, или, как ты сказал, почти никаких сомнений, что за этим стояла она? Меня она хоть заранее предупредила, вернее, можно сказать, что предупредила, но тебе-то не на чем было строить свои догадки. Или было?
– Практически не на чем, твоя правда. Когда я сказал, что ухожу от нее, она посмотрела на меня так, как никогда не смотрела раньше; впрочем, если рассуждать последовательно, я ведь никогда раньше и не говорил, что ухожу от нее.
– Но при этом она не делала никаких намеков на то, что будет мстить?
– Нет. Впрочем, она тогда, наверное, еще до этого и не додумалась. Нет, сомнений у меня не осталось потому, что это абсолютно в ее характере. Кажется, мы с тобой уже как-то говорили на эту тему, но, сколько я помню, ни один из нас не решился договорить свою мысль до конца. – Годфри взглянул на часы и добавил: – Скоро они вернутся, но у нас есть еще несколько минут. – В этот момент он очень напомнил Ричарду Криспина. – Э-э, я вот что хочу сказать: в расхожем смысле слова, у нее вообще нет характера. Есть только эгоизм, приближающийся в своем абсолюте к эмоциональному солипсизму, граничащий с тем, что во дни моей юности называлось психопатией, хотя теперь это наверняка называется как-то по-другому, и при этом – никаких интересов, никаких устремлений. Представь себе Гитлера, который пришел к власти, но никак не может придумать, чего бы такое сотворить с Германией, потому что унаследованные им границы его вполне устраивают. Фанатик без смысла жизни. Впрочем, это еще одно слово из тех, которыми теперь редко пользуются. Фанатик, я имею в виду.
– Зато «смыслом жизни» пользуются, еще как.
– Вот и распутались. Словом, перед ней острее, чем перед самой праздной богачкой, стоит каждодневная проблема: чем бы себя занять. Отсюда – навязчивые телефонные звонки, коллекционирование всякого никому не нужного хлама, раздача бесконечных мелких поручений – на это ведь уходит куда больше времени, чем на то, чтобы сделать самой. Как я уже сказал, у нее нет никаких интересов. Прости. Еще раз прости. В смысле, ты ведь наверняка и сам это заметил. Экая незадача, я все время забываю, что ты тоже был на ней женат.
– Ничего, это я как раз могу понять. Продолжай.
– А тут вдруг – трах, бабах – у нее появляется дело. Вот радость-то. Устроить мне полную жопу. Ты уж извини за грубое выражение, но мне с ходу не придумать, как это еще можно назвать. Как правило, за что бы люди ни брались, они берутся за это, чтобы не сидеть без дела, – о чем ты и сам знаешь. К дурным поступкам это тоже относится. Взять, например, Яго. Но в моем случае ей удалось разыграть только один мяч, а потом пришлось выйти из игры. С тобой она продержалась дольше, но и эту партию в конце концов пришлось прекратить.
– Почему ты в этом так уверен?
– Продолжать слишком рискованно. Если бы этот мотоциклист откинул копыта, она вляпалась бы по самые уши. Храбрая-то она храбрая, но при этом и осмотрительная. Прижимистые люди все такие.
– Что-то пока она нас с тобой травила, она позабыла о своей прижимистости. Представляю, сколько надо заплатить человеку, чтобы он согласился поджечь театр.
– Верно. Видимо, сочла, что тратить деньги на подобные вещи…
– Это единственная роскошь, которую она может себе позволить.
– В самое яблочко. – Годфри подошел к окну и выглянул наружу. – А вон и они.
– Годфри.
– Да?
– Как тебе с ней было в постели?
– О, совершенно потрясающе. Пока она не делала что-нибудь довольно необычное и я не подмечал выражения на ее лице, – ее мысли, чувства, все такое, были далеко-далеко. Вернее сказать, у нее вообще не было ни мыслей, ни всего прочего. Как у актера, слышащего только себя. Впрочем, я думаю, с тобой было примерно то же самое.
– Наверное, да, время от времени. Ну, то есть я из тех, кто обычно не замечает таких вещей, и все-таки я уверен, что со мной было абсолютно то же самое.
Годфри передернул плечами в глубинах своей сомнительной куртки.
– Что ж, приятно, что она хоть старалась, а? – Он помахал рукой возвращающейся троице. – А ведь знаешь, Ричард, я никому раньше об этом не говорил, даже Нэнси. Кстати сказать, у нее на сегодня все равно были какие-то другие планы. И я сразу же подумал, что это очень кстати.
Ричард, за его спиной, промолчал. Так до конца и не поняв почему, он почувствовал, что в этот момент Корделии настал конец. Его обуяли угрызения совести, а потом в последний и, пожалуй, единственный раз – тоска. Не по той жизни, которой они жили вместе, а по той, которой никогда не жили. Однако он забыл обо всем этом, едва в комнату вступила Анна. Он встретил ее так, будто они не виделись много недель и много дней не предавались любви. Если ее это и удивило, она тщательно скрыла свое недоумение.
Отведя от них глаза, Криспин проговорил скороговоркой:
– Я заказал нам всем обед в пабе, но это не значит, что вы обязаны идти.
Ричард на миг заколебался – собственно, он подавлял мальчишеское желание остаться дома. Сделав вид, что посоветовался глазами с Анной, он объявил с какой радостью они присоединятся к остальным! Фредди, видимо, прочитала его мысли и сдавленно прыснула. Похоже, Анна приглянулась ей еще с момента первого Ричардова прегрешения, и теперь, при посредстве Анниного растущего словарного запаса, дополненного фразами из разговорника, они хихикали и перемигивались, как старые подружки. Когда вся компания размещалась за столом, они решительно уселись рядом.
Ели они в отдельном зале, вернее, он превратился в таковой, после того как Криспин признал и любезно поприветствовал одного из двух поверенных, которые устроились в уютном уголке и собирались заказывать обед, и, минуту-другую поболтав о добрых старых временах, ненавязчиво убедил его, что им с приятелем лучше поесть где-нибудь в другом месте. Некоторое время за столом ничего не происходило, однако Ричард чувствовал, как что-то назревает – Криспин никогда и никуда не ходил без веской причины. Под конец, совершенно неожиданно позволив Ричарду заплатить за их трапезу, Криспин посмотрел на него через стол и проговорил:
– Ну как, ты что-нибудь уже слышал о своей новой начальнице? Помнится, ты отзывался о ней без особого восторга.
– Похоже, она даже хуже, чем я думал. Мы с ней пока не встречались.
– А что-нибудь другое у тебя есть на примете?
– Однозначно и безусловно нет.
– Что ж, если ты тверд в намерении и дальше заниматься научной работой, это твое личное дело. Или личное горе. Теперь скажи-ка: я знаю, что ты читаешь и пишешь по-русски, а говорить-то говоришь?
– Отлично, – вставила Анна по-английски.
Годфри рассмеялся и кинул на нее приязненный взгляд.
– Понятно, – подытожил Криспин. – Дело в том, что один знакомый моего знакомого, сколько я понял, ищет человека, владеющего русским языком, на должность переводчика-синхрониста в свой привилегированный гадюшник в Брюсселе. Я обещал ему выяснить, не удастся ли тебя соблазнить. Работа, сколько я понимаю, тяжелая и во всех отношениях скучная, однако платят за нее недурно даже по моим понятиям. Что совсем нелишне для человека с твоими изысканными вкусами. Ну, какова твоя первая реакция?
Ричард насупился:
– Это надо очень серьезно обдумать.
– Мать-перемать, хрен ты аглицкий, – проговорила Анна, на сей раз не прибегая к английской речи. – Так настропалился шпарить по-русски, что забыл, как сказать «спасибо, конечно» на родном языке.
– Это, пожалуй, переводить не обязательно, – съязвил Криспин. – Ну как, я могу передать своему знакомому, что ты согласен выпить по рюмочке с его знакомым, а, Ричард?
– Да. Прости. Спасибо.
Никто не стал возражать, когда Криспин предложил выпить по рюмочке прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик По дороге к выходу он потянул Ричарда в сторону, вытащил незапечатанный конверт, достал из него лист бумаги и развернул его, прежде чем передать из рук в руки.
– Что это? А, понятно.
– Да, завтра это будет передано в советское посольство, или как оно там теперь называется, а также попадет в газеты. Судя по тому, как развивается ситуация, особого шума, похоже, не будет. Ни здесь, ни там. Но как бы там ни было, на этом листе стоит твоя подпись. Этого уже не изменишь.
– Да, – подтвердил Ричард, запихивая бумагу в карман, – Анне покажу попозже. Спасибо тебе за все, что ты для нее сделал.
