лекций был отредактирован и снабжен комментариями. Первый и четвертый том готовил Яковлев, второй и третий – Готье, а пятый – С.К. Богоявленский[1165].
Очевидно, что ученики Ключевского рассматривали публикацию главного сочинения своего учителя как реабилитацию достижений дореволюционной исторической науки. Не случайно в научно-исторической среде 1930-х гг. «старые специалисты» активно продвигали лозунг «Назад к Ключевскому!».
2. Научная и преподавательская работа в 1930-е гг
Первые годы после ссылки оказались непростыми. Советская власть не спешила полностью реабилитировать историков. После возвращения Яковлев нашел работу в картографическом тресте, организовав там Бюро иностранной географической транскрипции[1166]. Специально для Д.И. Ульянова, возглавлявшего библиотечное дело в СССР, он написал обстоятельный доклад «О строительстве библиотек после войны 1914–1918 гг. в Соединенных штатах Америки»[1167], где предложил перенять многое из опыта заокеанских коллег. Кроме этого, он пытался заработать переводами. Им был переведен роман В. Скотта «Айвенго»[1168]. Он даже переводил книги по геологии, химии и медицине[1169]. Только в 1938 г. он поступил на работу в созданный в 1936 г. Институт истории АН СССР.
Положение Яковлева после ссылки было достаточно шатким. Пережитые репрессии не могли не отразиться на его психологии. Его друг, академик В.И. Вернадский, в своем дневнике записал следующее: «М[ежду] прочим часто переходит [Яковлев. – В.Т.] на францу[зский] язык, т. к. думает, что во многих домах есть слуховые в стенах устройства для прослушивания. Я думаю, что он пересаливает»[1170]. Очевидно, что такая подозрительность – следствие пережитого.
Яковлев активно продолжал заниматься археографией. В это время он начал энергичную деятельность по поиску и изданию исторических источников. Скорее всего, именно в это время ученый приходит к выводу, что введение в научный оборот новых исторических документов является главной задачей историка-профессионала. Объяснение этой позиции мы находим в воспоминаниях известного историка Л.Н. Пушкарева, посвященных годам работы с Яковлевым. В разговорах с молодым сотрудником Института Истории, работавшим под его началом над изданием таможенных книг XVII в., уже маститый историк говорил: «Поверьте, в истории так мало незыблемых истин. Я же об этом по собственному опыту сужу… Настанет время – все переменится. И критерии новые появятся, и периодизация иная будет, и взгляды новые, нам неизвестные, выскажутся! Все будет по-иному. А вот исторические источники – они как были, так и будут, это да, это – на века! Повесть Временных лет – она при всех переменах (неизбежных и непременных!) Повестью Временных лет останется. И я на склоне лет пришел к выводу: в исторической науке только археография неизменна и постоянна. И самый благородный труд – это издание источников»[1171].
В 1938 г. под его редакцией под грифом Института истории вышли «Новгородские записные кабальные книги 100–104 и 111 годов (1591–1596 и 1602–1603 гг.)». Работа по подготовке кабальных книг к публикации была начата Яковлевым еще с весны 1914 г., но из-за социально-политических катаклизмов затянулась до 1930 г., когда удалось напечатать 1000 экземпляров (первый вариант книги был готов к 1928 г.[1172]). Тем не менее, в связи с начавшимся «Академическим делом» весь тираж был уничтожен, а работу пришлось начать заново[1173].
К 1940 г. была подготовлена к печати и опубликована первая часть «Актов хозяйства боярина Б.И. Морозова». У этого издания тоже оказалась сложная судьба. Книга была готова к 1930 г.[1174], но по изложенным выше причинам также не увидела свет. В 1933 г. в Ленинграде была издана лишь часть собранного ранее материала. В новом издании отказались от хронологического принципа расположения документов, заменив его принципом территориального происхождения источников. Как писал Яковлев в предисловии к новому изданию, «редакция отказалась от поуездной разбивки, проведенной в издании 1933 г., так как в данном случае важнее хронологическая последовательность мероприятий Морозова и реакции на них подвластного ему населения, а не некоторая предположительная (на деле мнимая!) реальная целостность его хозяйственных операций в его уездно-окружном масштабе, тем более что хозяйственные группировки Морозова вовсе не совпадали с поуездным делением его вотчины»[1175]. Вторую часть удалось опубликовать только в 1945 г.
Готье за годы ссылки сумел опубликовать только перевод романа С. де Бержерака «Иной свет или государства и империи луны» (М., 1931).
После возвращения из ссылки Готье уже не написал ни одного крупного труда. Сказывались годы и пережитые события. Ученый печатался только в энциклопедических изданиях, в первую очередь Большой советской энциклопедии, где помещал статьи по археологии. Но он активно участвовал в университетской жизни, преподавал в различных учебных заведениях. Так, он вел занятия в МИФЛИ, МГИАИ, МГУ. Любопытно сравнить курсы его дореволюционных лекций и читанные в новое время. При ближайшем рассмотрении они несильно различаются. В курсах «История народов СССР», прочитанных в МИФЛИ и МГИАИ в 1936 г., Готье сделал упор на фактическую сторону. Это объясняется, с одной стороны, стремлением избежать политически опасных обобщений, а с другой – дать студентам представление о реальном ходе исторического процесса, поскольку отсутствовали пособия, а в школах давалось схематичное объяснение русской истории в отрыве от фактов. Курсы лекций не сохранились полностью, но при сравнении оставшихся фрагментов становится очевидным, что они дословно совпадают, а следовательно, дополняют друг друга.
В начале лектор указывал слушателям, что «история целого многонационального государства не есть процесс единый, что прошло много времени, пока очень разнородные национальности… сложились в многонациональное государство»[1176]. Он категорически отрицал мнение, по которому русская история начиналась только в 862 г., поэтому значительную часть курса занимали археологические экскурсы в древнейшие периоды. В определении социального строя славян к IX в. историк настаивал на том, что они находились в «переходном состоянии от родо-племенного строя»[1177]. В вопросе о русском феодализме Готье присоединился к мнению тех, кто признавал его существование[1178]. В курсе лекций 1907 г. этот термин историком не используется. Видимо, в дальнейшем на него повлияли работы Н.П. Павлова-Сильванского и, возможно, Б.Д. Грекова. В курсе лекций, очевидно, в угоду времени классовая борьба рассматривается в качестве «величайшего двигателя истории»[1179]. Впрочем, в самом тексте лекций акцент на классовую борьбу не делается, что указывает на формальное признание этого положения. Причиной упадка Киевской Руси ученый видел естественный процесс феодального разложения, выразившийся в закрепощении смердов, а также княжеские усобицы[1180]. Кроме внутренних предпосылок Готье, вслед за Ключевским, отмечал и набеги кочевников, приведшие к оттоку населения на север[1181].
Историю раздробленности Руси историк показывал как развитие тех политических элементов (князь, вече, бояре), которые сложились в Киевской Руси. При этом он признавал, что в Галицко-Волынской земле процесс феодализации шел быстрее, чем в Суздальской
