Якобу ван-Майеру, как директору РА банка, нераскупленные акции также приносили немалое беспокойство. Летом 1799г. он приехал в столицу встречать "Клипер" из кругосветки, да так и остался. Уж больно крутую кашу стала заваривать его почти что тёща. Хоть и твердили ей зятья Резанов и Булдаков, что без ванмайеровских кораблей и связей прибыли упадут чуть ли не в двое, Наталья Алексеевна стояла на своём. Ну не любила она своих новых родственников.
Кроме того беспокоили Якоба жалобы Баранова на нехватку судов и плохие поставки. "Хлеб в сем годе прислали лежалый и зацветший. Водка ж столь худа што и в Камчатке не сбыть. А в место просимых ружей со штыками получили мы 120 мушкетов ржавых древностию сравнимых с Дробовиком московским. Ни бомб ни бригандинов просимых. А 32 штуки сукна масловатова присланова прошлым годом столь гнило что лежать им в магазине до сконьчанья века." Ван-Майеру было ясно, кто имеет прибыль с этих поставок. А проведя в Америке шесть лет прекрасно понимал какими огромными убытками могут обернуться эти доходы. Поэтому по приезде в столицу Якоб имел серьёзный разговор с Резановым и Булдаковым и быстро убедил их в необходимости тщательного контроля за номенклатурой и качеством товаров, отправляемых в колонии. Сговорившись меж собой они, за спиной любимой тёщи и её присных, провели на вновь созданную должность главного товарного контролёра срочно вызванного из Иркутска Ивана Георгиевича Штейнгеля. Наталья Николаевна была очень недовольна.
Вновь налаживать оставленные после гибели Шильца верфи Якоб считал нерентабельным. Опыт показал, что новые суда, построенные в Америке и Охотске из сырого леса,(а другого у них просто не было) хоть и обходились немного дешевле купленных, но служили не в пример меньше и гибли чаще. Делать же необходимый ремонт судам можно и на старой верфи. Потому, в первое же собрание компаньонов проведённое в Ст.-Петербурге, Якоб выдвинул предложение "…закупить в Европе суда пригодные для службы в американских поселениях и отправить их вкруг света с грузом, дабы там они служить и остались".
Акционеры выслушали докладчика, одобрили его идею, но на предложение ван-Майера, купить суда через его родственников в Амстердаме Наталья Алексеевна гневно заявила: "Неча вам все под себя грести, со всех кустов ягоду брать. Небось сами управимся". После какового заявления предложила высказаться присутствующему кавторангу Якову Берингу. Наталья Алексеевна была дамой очень предусмотрительной.*(4) А Яков Иванович, как знал о чём пойдёт речь, тут же предложил направить на закупку судна своего однокашника по Морскому корпусу Юрия Федоровича Лисянского. Характеристики капитан-лейтенанту он дал самые наилучшие. Гардемарином тот стал 13-ти лет, вторым по списку. 15-ти лет принял боевое крещение в Голглландском сражении на борту фрегата "Подражислав", в том же 1789г. произведён был в мичманы, а в 1793г.- в лейтенанты. В том же году, в числе наиболее способных морских офицеров направлен для приобретения практического опыта в Англию. На фрегате "Луазо" ходил в Вест-Индию и к берегам Северной Америки. Будучи в Филадельфии, он был принят президентом СШ Джорджем Вашингтоном, заинтересовавшимся русским морским офицером. В письме брату Лисянский восторгался: "Вашингтон обласкал меня таким образом, что я по гроб жизни должен остаться ему благодарным и всегда сказать, что небыло в свете величее мужа сего. Простота его жизни и благосклонность в обхождении таковы, что в одно мгновение поражают и удивляют чувства". Как доброволец британского флота он участвовал в морских сражениях и, в 1796г. при взятии французского фрегата "Елизавета" получил контузию в голову.
После пяти лет зарубежной командировки Лисянский вернулся в Россию, был произведён в капитан-лейтенанты и получил назначение на фрегат "Автроил", которым и командовал до самой встречи со своим однокашником-Яшкой Берингом. Тот как раз вернулся на берега Невы из кругосветки.
Капитан-лейтенант Лисянский, недолго думая принял сделанное ему предложение. Разумеется, командовать боевым фрегатом куда престижнее нежели купцом, но пример однокашника, за два года получившего более 15 тыс. жалования вместе с премиальными, а в придачу повышение в чине, заставили Лисянского отбросить все сомнения. С навигацией 1800г., вместе с корабельным мастером Розумовым, он отправился в Гамбург. Присмотр за их деятельностью был поручен директору Ивану Ивановичу Шелихову.
Не найдя в Гамбурге ничего подходящего (в нейтральных германских портах благодаря войне происходил экономический бум) они перебрались в Англию. Там быстро приобрели 370-тонный, 14-типушечный шлюп "Темза" но, из-за политической ситуации конца 1800 и начала 1801гг, прибыли в Кронштадт лишь в июне.
Ван-Майер остался недоволен покупкой. 8000 фунтов, да 2000 за ремонт, да 1630 жалования, прогонные и накладные, коштовато за слишком крупную посудину, заказывали-ж не более 250т. Но Лисянский и Розумов в один голос твердили, что судно отличное, прошлогодней постройки, "…новейшей конструкции с медными укреплениями и обшивкою и имеет 11 узлов ходу". А ремонт пришлось делать из-за повреждений, нанесённых ядрами французского капера, от которого "Темза" отбилась благодаря прекрасной артилерии и отличному ходу.
Наталья Алексеевна покупку одобрила и Якоб не стал ссориться с родственницей. В сентябре "Нева", так стала именоваться "Темза", отправилась в Америку.
Кроме всего прочего капитан-лейтенант Лисянский вёз очень неприятное для Баранова письмо в котором сообщалось, что разжалованные в матросы навечно Пётр Вальронд, Михаил Коковцев и Семен Обольянинов помилованы. Это означало, что правитель разом лишался трёх лучших мореходов. Срочно нужно было что-то предпринимать. Буквально через два месяца после амнистии император издал указ, разрешавший Российско-американской компании нанимать офицеров военного флота с сохранением за ними всех прав, званий и половины казенного жалования. Лисянский и его офицеры: лейтенанты Павел Арбузов и Петр Повалишин, мичманы Федор Коведяев и Василий Берх отказались остаться в компанейской службе ещё на несколько лет и потому должны были вернуться на одном из кругосветных барков. А "Нева" вместе с матросами, которые приписывались к Петропавловскому порту, оставались в распоряжении правителя.
Тем временем в недрах министерств зрел проект, вылившийся в две записки министра коммерции Николая Петровича Румянцева императору (от 20 февраля 1803 г) "О торге с Япониею" и "О торге в Кантоне"., которые были внесены в Комитет министров и "с высочайшего утверждения Комитетом апробованы". Министр коммерции подчеркивал, что, несмотря на все усилия в Кантоне, РАК сложно конкурировать с США и Англией на китайском рынке. "Англичане и американцы, доставляя из Нотки-Зунд и Шарлотиных островов рухлядь свою прямо в Кантон, всегда будут в торге сем преимуществовать, и дотоле продолжаться сие будет, пока россияне сами в Кантон пути не проложат". Значительные выгоды Румянцев предвидел от открытия торга с Японией "не только для американских селений, но и для всего северного края Сибири" и предлагал использовать кругосветную экспедицию для отправки "к японскому двору посольства" во главе с человеком "со способностями и знанием политических и торговых дел". По всей видимости, уже в это время министр коммерции имел в виду Резанова, поскольку в записке предусматривалось, что "чиновник сей по окончании японской свой миссии должен обозреть владения в Америке … образ управления ими - словом, образовать край сей и, таковым благоустройством осчастливя сих отдаленных Вашего и. в-ва подданных, поселить в них вящую к России приверженность".
И хотя официально рескрипт о назначении руководителем посольства в Японию Николая Петровича Резанова датируется 10 июня 1803 г., фактически вопрос был решен гораздо раньше. Во всяком случае, уже 3 апреля, в письме известному поэту, ставшему впоследствии министром юстиции, Дмитриеву Резанов сообщил, что император постепенно уговорил его принять на себя посольство в Японию. "Теперь готовлюсь к походу. Барк компанейский, однако казенным коштом отдается в мое начальство. Он снабжен приличным экипажем, в миссию со мною назначаются гвардии офицеры, а вообще для путешествия учинена экспедиция. Путь мой из Кронштадта в Портсмут, оттуда в Тенериф, потом в Бразилию и, обойдя кап Горн, в Вальпарезо, оттуда в Сандвичевы острова, наконец, в Японию. Оттуда пойду в Уналашку, в Кадьяк, в Принц-Виллиам-Зунд и спущусь к Ноотке, от которой возвращусь в Кадьяк и, нагрузясь товарами, пойду в Кантон, в Филлипинские острова… Возвращаться буду кругом мыса Доброй Надежды".
Для Николая Петровича это было тяжёлое время. 23 октября 1802 года он потерял горячо любимую жену. "Восемь лет супружества нашего дали мне вкусить все счастие жизни сей как бы для того, чтобы потерею отравить наконец остаток дней моих". Анна Григорьевна скончалась после вторых родов. Это до того поразило супруга её, что он пришёл в совершенное отчаяние. Дошло до того, что родные стали опасаться за его рассудок. Через полгода после смерти жены он написал Дмитрееву: "Любезный друг мой Иван Иванович! Вы, несомненно, уже известны, сколь много отягощена судьба моя. Так, почтенный друг мой, я лишился всего. Кончина жены моей, составлявшей все счастье, все блаженство дней моих, сделала для меня всю жизнь мою безотрадною. Примите, любезный друг, от меня то истинное почтение, которое всегда она к вам сохраняла… Я и теперь, мой милый друг, пролил слезы и едва могу писать к вам. Шесть месяцев протекли уже для меня в сей горести, и я конца лучше не вижу, как вообще нам определенного".
