Свита посланника подверглась в Перопавловске некоторому изменению. Живописец Академии Семен Курляндцев не смог продолжить путешествие "… по причине жестокой каменной болезни" и был отправлен в Ст.-Петербург в сопровождении "кандидата медицины" Брыкина. Также исключён был из миссии гвардии поручик Толстой "…по причине беспокойного его характера, раздоры по всей экспедиции посеявшего". На российской земле был оставлен и переводчик Петр Киселев из обрусевших японцев с "Вакамия-мару". В плавании его отношения с сохранившими верность своему императору моряками Цудаю, Гихээ, Сахэи и Тадзюро вконец испортились. Четверка японцев пообещала донести властям Нагасаки о том, что Судая Хёбэ (Петр Киселев) крестился. Это грозило обрусевшему японцу на родине неминуемой смертной казнью.*(13) Зато миссия пополнилась младшим братом Павла Ивановича поручиком Кошелевым, капитаном Камчатского гарнизонного батальона Федоровым и почётным караулом "…из семи видных солдат с унтер-офицером и барабанщиком".
Простояв шесть недель в Петропавловской гавани и оставив там большую часть груза, после молебствия и орудийного салюта "Москва" покинула Камчатку. 15 сентября праздновали день коронации императора. По этому случаю Резанов произнёс речь и роздал всем членам экипажа памятные медали с изображением императора Александра. А на следующий день они попали в страшный 12-тидневный тайфун. "Столь страшен был сей шторм, что ртути в барометре вотче было не видно".
В порт Нагасаки вошли 26 сентября 1804 года. Российский корабль был тут же окружен лодками с вооруженными японскими стражниками. К причалу "Москву" не допустили, поставив на якорь на внешнем рейде. Лишь вечером следующего дня на корабль прибыли японские чиновники. Резанов принял их в своей каюте, рассказал о письме Александра I, о готовности вступить в переговоры, о желании передать японским властям спасенных на острове Атка моряков. Предъявил он чиновникам и разрешение на заход в Нагасаки, выданное Лаксману.
Слова русского посла о желании вручить японскому императору Высочайшее послание из Санкт-Петербурга вызвали у представителей японских властей определенное замешательство. Дело в том, что вот уже в течение двух столетий высшая государственная власть в стране принадлежала не императорам, а сёгунам - военным правителям из рода Токугава. А император, лишенный всех рычагов власти, вел праздную жизнь в Киото и не привлекался к решению важных государственных дел. Соответственно, вставал вопрос, кому вручать письмо от русского императора. Совет высших феодалов Японии после долгих обсуждений проблемы пришел к решению письма не принимать, в переговоры не вступать и вынудить русский корабль немедленно покинуть территориальные воды страны. Пока князья - даймё вырабатывали это нелегкое решение, россиян на берег не пускали. Недели проходили за неделями, в экипаже "Москвы" появились больные, Плохо себя чувствовал и простуженный Резанов. При каждой встрече с японскими чиновниками посол России настаивал, чтобы власти Нагасаки дали разрешение сойти на берег хотя бы больным. Наконец бюрократическую стену удалось пробить. В деревне Мэгасаки на берегу залива был выделен пятачок земли, окруженный со всех сторон двойным частоколом. Туда, в маленькое помещение и перевезли больных русских моряков, пока остальные занимались починкой потрепанного в плавании такелажа.
Четырем японцам доступ на берег тоже был закрыт до принятия решения об их судьбе. Можно понять отчаяние четверки, видевшей родную землю, но не имевшей возможности до нее дотянуться. Японцы с "Вакамия-мару" стали просить Резанова увезти их обратно в Россию, где быт их был определен и налажен. А один из них - Тадзюро - 4 января 1805 года попытался покончить жизнь самоубийством, полоснув бритвой себе по горлу. На следующий день Резанов вновь обратился к японской стороне с настоятельной просьбой принять японских моряков, отметив, что они тихого и скромного поведения, хорошие верноподданные микадо.
Длительное ожидание Резановым ответа сёгунского правительства было вызвано затянувшимся обсуждением этого вопроса в японской столице. Мацудайра Саданобу считал, что до укрепления обороны японских берегов следует разрешить русским ограниченную торговлю в Нагасаки под контролем чиновников, так как отмена выданной лицензии вызовет конфликт с могущественной соседней державой.
Эдоские же ученые Хаяси Дайгаку-но-ками Дзюсай и Сибано Рицудзан Хикосукэ в меморандуме правительству предупреждали, что русские якобы будут привозить бесполезные товары и вывозить предметы, необходимые японскому народу а также раздавать подарки и проповедовать еретическую религию, чтобы постепенно сблизиться с невежественным народом и перетянуть на свою сторону не только айну, но и многих японцев. Затем, утверждали они, русские, которые славятся своей воинственностью, начнут под предлогом аренды участков для строительства своих домов и храмов захватывать японские земли. Меморандум призывал правительство отклонить предложение России, но обращаться с посольством вежливо, не выказывая ни вражды, ни расположения.
Правящие круги Японии опасались, что уступка, сделанная России, укрепит оппозиционные настроения. Некоторые представители самурайской интеллигенции (Сугита Гэм-паку, Сиба Кокан) критиковали правительство, указывая, что, отменив лицензию, оно обмануло русских. Переводчики укоряли русских за то, что они 12 лет не использовали лицензию. В расширении внешней торговли были заинтересованы не только чиновники, переводчики и купцы Нагасаки. Торговать с русскими приехали купцы из Эдо, Киото и Осака. Резанов писал: "Отказ в торге произвел сильное в народе впечатление. Приехавшие из Меако (Киото) коммерческие спекулянты уже предлагали мне чрез переводчиков свои условия, офицеры и чиновники ожидали награждения, которое им принять запрещено было, и все они вдруг неожидаемым отказом более нас огорчились. Неудовольствия их, свычка с нами родили более искренности. Последние дни приходили в караульни через преданных нам офицеров разного рода люди со мною прощаться, уверяли, что никогда россиян не забудут, и приносили связки белых вееров, чтоб надписал я имя свое и день прихода нашего, что они будут сохранять, как драгоценность. Я писал им по-голландски и по-японски разные девизы, и они были весьма довольны. Офицеры мои также на других веерах подписывали имя свое. В заключении моем исправил я японской словарь мой и собрал до 5000 слов, учился языку более и более, и сколь ни слабы были познания мои в нем, но при всей строгости правления получал я от офицеров многие сведения и, наконец, и всю тайну нашего отказа".
Чиновники, как отмечал Резанов, под секретом сообщили ему, что "неудовольствие народное так велико, что отказ нам (русским) торга и приема посольства необходимо великие должен иметь последствия и что постановление сие подвержено еще перемене". Собеседники Резанова уверяли, что глава княжества Хидзэн и губернаторы Нагасаки желают установить торговые отношения с Россией, но боятся вызвать подозрения правительства, поэтому следует дождаться смены министров. Они ручались сообщить об этой смене через голландцев для того, чтобы Резанов отправился в Мацумаэ завершить переговоры, причем обещали во время пребывания в Эдо содействовать успеху русских. Чиновники даже советовали Резанову назначить на один год русского служащего в состав голландской фактории для сбора сведений о Японии, пренебрежительно заметив, что голландцы не осмелятся ослушаться их распоряжений.
Лишь в марте 1805 года бакуфу (правительство сёгуната) направило в Нагасаки своего чиновника Киисиро Тояму с официальным ответом на пожелания российского посольства. Встречу представителей обеих сторон было решено провести на берегу, в доме приемов губернатора Нагасаки. За Резановым прислали специальную галеру, а при выходе на берег его ждал паланкин с носильщиками. Российского посла сопровождал знаменосец, небольшой оркестр и доктор Лангсдорф. Немало усилий потребовалось для согласования всех деталей церемониала. Резанов, например, отказался сидеть на полу, поэтому хозяевам пришлось позаимствовать европейские кресла из голландской фактории, обосновавшейся на островке Дэсима в порту Нагасаки.
Встреча была обставлена по-восточному пышно. Но ее результаты были более чем скромными. Практически на все предложения России Япония дала отрицательный ответ. Она не хотела устанавливать дружественных отношений с чужестранцами. Удалось решить лишь вопрос с моряками с "Вакамия-мару". 27 марта их с рук на руки приняли японские чиновники и под охраной увели. Еще одним позитивным результатом была карта побережья Нагасаки с точными промерами глубин, составленная капитаном Крузенштерном. Позже этой картой пользовались мореходы многих стран.
Резанов был крайне разочарован, даже разгневан. Ответ японцев был воспринят им как оскорбление, и личное, и в адрес императора Александра I. Отказавшись от подарков японской стороны, он приказал Крузенштерну поднять якоря и немедленно покинуть берега Японии.*(14)
