– Я иду спать, – говорила она, поднимаясь с дивана.
– Иди, я скоро приду, – заверял муж.
– А ты меня не проводишь?
– Зачем?
– Чтобы я с лестницы не упала.
Муж нехотя вставал, с трудом отлепляя глаза от экрана, и провожал жену в спальню. Он подводил Доун к кровати и собирался уходить.
– А ты с меня юбку не снимешь?
– Зачем?
– Да она узкая, мешает.
Муж послушно снимал.
– А свитер не поможешь снять? – не унималась Доун.
– А зачем? – уже подыгрывал муж.
– В нём лежать нельзя – сваляется.
Доун поднимала руки вверх, хотя её капитуляция уже давно произошла. Муж стягивал с неё свитер.
– А ты мне колготки не снимешь?
– А что, они тебе мешают?
– Жмут в бёдрах очень.
Муж стаскивал.
– Ну, я пошёл…
– Куда? Останься, побудь со мной.
– Тебе бы только из меня всю энергию выжать, – уступал муж и начинал раздеваться…
Однако далеко не всегда Доун добивалась своего, а если и добивалась, то часто жалела, что только завелась напрасно.
Когда в разговорах с женщинами затрагивалась тема секса и Доун невзначай, без применения к себе, чисто теоретически упоминала множественных одновременных любовников, у женщин на секунду перехватывало дыхание, а потом они взрывались деланным возмущением и называли это противоестественным. Тогда Доун высказывала общие возражения, состоящие в том, что в природе нет неестественного, а само существование какого-либо явления уже делает его естественным по определению. Неестественным человек решил называть то, что представляется ему опасным для его благополучия. Посему, аргумент неестественности лишён смысла, а единственный неопровержимый аргумент – это своё собственное желание, одним из способов подавления которого как раз и является обвинение его в неестественности.
После такой философской тирады одна женщина призналась, что была однажды на оргии, но пошла туда только для того, чтобы удовлетворить желание своего возлюбленного.
– Ну и как, понравилось? – живо поинтересовалась Доун.
– Я это делала только для любимого, – смущённо повторила женщина.
Тогда Доун уточнила:
– То, что ты это делала якобы только для своего любимого давало тебе право предаваться ебле без угрызений совести и, небось, ты говорила себе, что делаешь это не для своего наслаждения, а во имя любви.
Женщина зло сверкнула глазами, встала и ушла.
* * *
Когда Роберте стукнуло четверть века, она вконец отчаялась от неизбывности одиночества и ответила на призывы к переписке тюремных заключённых. С одним, осуждённым за изнасилование, она особо сблизилась с помощью почты и телефона. То, что Ник, – так звали нестрашного преступника, – был осуждён за изнасилование, только радовало Роберту, так как она никогда мужчинам не сопротивлялась, а потому насилие ей не грозило. А если у Ника имелись обострённые и агрессивные сексуальные желания, то она только того и хотела.
Насильник Ник был на десять лет старше Роберты, и сел он в результате date rape – девица, с которой он переспал по пьянке, протрезвела и задним числом передумала отдаваться, в силу чего пошла каяться в полицию. Так как любовник был значительно старше своей подружки, которой только что исполнилось 18, то его злорадно и единогласно признали виновным и дали пять лет.
Переписка между Робертой и Ником была страстной, как и всякая переписка разлучённых в похоти людей.
Роберта встречала долгожданного узника у ворот темницы. Рядом поджидал белый лимузин, который она наняла на полдня.
После двух дней, проведённых с Робертой в постели, освобождённый Ник женился на ней, делая это исключительно из чувства благодарности. Стоит ли говорить, что Роберта не была женщиной его мечты. Однако это не помешало им сварганить двойняшек, которые сделали их жизнь осмысленной нескончаемыми заботами. Тучная Роберта после родов так и не пришла в себя, дородовую, а осталась в значительно тяжелее, чем до родов, весе.
Ник давно не прикасался к Роберте и смотрел на жену, как на домашнее животное, которое утепляет твою жизнь, которое кормят, но которое не ебут.
Роберта не заботилась своим весом и продолжала год от года неуклонно толстеть. Для неё лучшим отношением к своему телу было – не смотреть на себя в зеркало и не вставать на весы.
У Роберты вырос такой большой живот, что при ходьбе она им виляла, как задом. Некоторые даже говорили: размахивала животом.
Роберта ещё до замужества пугала своими размерами и часто, чтобы мужчина пришёл на свидание, за день до встречи звонила ему и спрашивала, не будет ли он возражать, если с ней на свиданье придёт её красивая подруга. Ни один мужчина не возражал против красивой подруги и являлся на свидание как штык. Но Роберта приезжала одна, объясняя, что у подруги начались менструации и что она обязательно придёт с ней в следующий раз. Большинство мужчин, увидев Роберту без подруги, соглашались её ебать – уж раз пришли, так не уходить же попусту, но чаще всего просто вытаскивали член для оральных услуг.
Так было до замужества. После свадьбы Роберта не изменяла мужу из страха потерять его, единственного постоянного мужчину в своей жизни, отца своих обожаемых детей.
Роберта была осчастливлена тем, что муж её был отчаянным футбольным болельщиком, причём он изучал историю футбола, смотрел старинные матчи, читал биографии знаменитых футболистов. Роберта придумала покупать для мужа видеозаписи важных футбольных матчей. Лёжа в кровати, она включала очередное футбольное видео, глаза мужа сразу приклеивались к экрану, и он впадал в состояние транса. Роберта приводила ртом хуй мужа в рабочее состояние, взгромождалась на него спиной к мужу, чтобы можно было наклониться и не заслонять собой экран телевизора. Муж увлечённо смотрел футбол и не кончал по часу. Что Роберте и было нужно.
Её забавляла мысль, что, когда женщина во время ебли смотрит телевизор, то мужчина оскорбляется из-за того, что она к нему безразлична. Роберта же была только счастлива, что муж увлечённо смотрит телевизор и не спихивает её со своего хуя, который, казалось, возбуждается не от Роберты, а от ожидания очередного гола.
Через четыре года брака Ник исчез. Потом объявился, присылая ежемесячно деньги для детей. Жил он с новой женщиной в соседнем штате, но наведывался раз в пару месяцев повидаться с детьми. Роберта не требовала развода, чтобы не рассердить Ника, исправно платящего солидные суммы, да и надеялась в глубине души, что он к ней когда-нибудь вернётся. Наконец, двойняшки поступили в один и тот же колледж, но на разные факультеты, и уехали. И вскоре после этого произошла уличная встреча Роберты с Доун.
С этого времени бескорыстная и всеобъемлющая любовь Роберты к мужчинам воспылала в ней с небывалой силой.
Роберта любила в мужчинах всё. В периоды обострённой похоти (а перерывы между такими периодами не длились больше одного дня) ничто не вызывало в ней отвращения. Доун подбадривающе пояснила ей, что, если человек побеждает отвращение, в нём побеждает индивидуальность. Если же с отвращением человек не может справиться, то побеждает общество.
– Тогда я самая ярая индивидуалистка, – гордо заявила Роберта.
Так Роберта организовала двенадцать оргий за год. Женщины выработали правила, которым они следовали на каждой оргии. Так, если какой-то мужчина не мог кончить за, максимум, минут пять, Доун отталкивала его, и Роберта ртом доводила его до близкого оргазма. Когда мужчина был уже на финишной прямой, Роберта отстранялась, и он перемещался в свободное отверстие Доун, чтобы в него излиться.
* * *
После оргии, на которой пропали туфли Доун, Роберта исчезла и не отвечала на звонки Доун, которая уже собралась заявить в полицию. Но тут из полиции позвонила сама Роберта и сказала, что её взяли за наркотики. Оказывается после того, как от неё сбежал Ник, она снова стала утешаться этим бледнопоганочным порошком. Доун нашла ей хорошего адвоката и удалось заплатить залог, чтобы Роберту до суда выпустили из тюрьмы. Теперь Доун вспомнила несколько случаев на недавних оргиях, когда Роберта была не в себе. Ведь и в школе Роберта всегда была первой, кто вытаскивал пластиковый мешочек с марихуаной.
Доун поняла, что она больше не сможет полагаться на Роберту да и сама Роберта в ожидании суда как будто лишилась похоти и почти не выходила из дома. Доун подозревала, что Роберта по-прежнему употребляет роковой порошок.
За день до своего исчезновения Роберта переслала Доун письмо, которое она получила от Джорджа (Доун из соображений безопасности не давала мужчинам своего электронного адреса и вела лаконичную переписку через Роберту). Джордж признавался, что это он забрал туфли Доун, извинялся и напоминал о себе и их школьном знакомстве. Он обещал принести туфли на следующую оргию, где он обязывался вымолить прощение у Доун, которую он любит с тех давних пор и в особенности – её ступни.
