Раф придвигается к столу с незаконченной шахматной партией. Он не знает кто начал ее и почему не довел до конца, но ситуация на доске прелюбопытная.
— А вы значит не друзья?
— Я с тобой не друзья, — Керри ставит на стол поднос с чайником и несколькими чашками для кофе. — Хочу, чтобы ты знал на будущее, Хеллингер.
Бристоль выставляет предметы, графин со сливками, коричневый сахар и вазочку с угощениями среди которых красуются разноцветные шоколадные драже с буквами по середине. Она бросает на него сердитый взгляд и уходит в сад, отбивая пальцами по подносу какой-то восточный мотив.
— Керриан!
— Ты не пришел ко мне! Не спросил ничего у меня! Хотя, это ты пришел ко мне и просил меня о помощи!
Она в мгновение ока появляется перед столом и нависает над ним. Её глаза светятся алым.
— Ты позвонил своему дружбану и чокнутой подруге!
— Кому еще я должен был?.. — начинает Раф, но понимает, что зря.
Ниран и тот качает головой, тем самым говоря ему «не стоит». Ей надо выговориться и выплеснуть на него все, всю свою обиду и негодование.
— Мне! Я была рядом! Ты попросил меня защитить их! Я обратила ее! Ни ты, ни она, ни Джейк! Ты ведь не был уверен в Стейси! Неужели ты не слышал ее тона?! Почему ты не удивился, что она, которая всю жизнь хотела ребенка, заботилась об Алекс, как о супердорогом инкубаторе, позже ни разу не попыталась встретиться с девочкой?! И еще! Да, есть ещё, Рафаэль.
Она неожиданно успокаивается, разливая по чашечкам ароматный напиток, ставит его перед Нираном и напрочь игнорирует его.
— Ты поверил мальчишке, которого науськал этот белобрысый урод! Знал, что мы все такие! Злобные и эгоистичные, а он особенно!.. Он готов был убить ее, если бы только она не пошла за ним! Этого тебе твоя Стейси конечно же не рассказала! Знаешь ли ты о том, что ребенка еще можно спасти даже несмотря на то, что тело матери уже мертво?
Керри права. Тысячу раз права. Он привык доверять им и не вспомнил до самого последнего момента о том, что уже натворила Стейси. Она готова была сделать все, чтобы только получить желаемое. МакКена плакала и просила у него прощения на днях, а он «видел» как она вела себя год с лишним тому назад. Она думала только о ребенке. Даже не обиделась, когда он позвал на помощь Керри и приставил ее присматривать за домом. Хотя, куда уж логичнее было спасти Алекс самостоятельно. Но может она выжидала? Действительно ждала ее смерти? Джейк бы не поверил ей, а Раф отказался спасать дитя… Она бы забрала ее себе и…
— Ну и где мне искать ее?
— Нет! Не смей говорить ему!
Она грозит Нирану и заклинает его. Кьет откладывает шишу c золотым наконечником и смотрит на жену, подняв к ней лицо с все более и более наливающимися огнями вместо глаз. В них пляшет огонь, он даже как-то подбирается, а потом улыбается и даже смеется.
— Оставь эти шаги ему! Пусть ищет! Пусть увидит девочку, когда ей исполнится восемнадцать. Пусть осознает все и проклянет мир вокруг!
Сильно. Он и в самом деле разозлил Керр. Убийство — это слишком просто, а вот вечные страдания — это верный путь в ад.
— Что? Теперь ты решил рассказать ему все?!
— Tamam. Seni boyle gormeyi seviyorum ask?m[1].
Керри оборачивается к Рафаэлю, так что множество тонких кос бьют ее по лицу.
— Ты начал с ревности! Да, я видела все! Она дала мне укусить себя, после того как я не поверила ей. Я не поверила ей, что ты можешь сказать вот такое! Ты знал, что ненасытную и злобную тварь никто бы не оставил здесь! Никто!
Ох! Сколько она еще будет вспоминать ему это? Вечно! Если он не сделает ничего. Что значат эти ее слова «пусть осознает»? Раф отказывается верить в чудеса и в такие намеки.
— Да. Я был разозлен! Я не понимал почему она поступила именно так! Я чувствовал себя использованным! Никому не понравится такое! Тебе в том числе!
О! Вряд ли Алекс хоть когда-нибудь согласится пойти на что-то подобное с ним. Он найдет ее и завоюет доверие, но вряд ли она будет так открыта с ним, как с девушкой, у которой радуга вместо глаз. Она доверила ей память крови, не побоявшись что та когда-нибудь использует это против нее. Керри увидела всю ее жизнь, начиная с первых мгновений ее жизни.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
_________
[1] Хорошо. Обожаю видеть тебя такой, любовь моя (турецкий)
— Куда делась твоя уверенность? Ты ведь всегда знал, что она любит тебя?
Раф не отвечает, выдерживая ее полыхающий взгляд. Керри есть на что злится. Но и он не собирается принижать степень своей боли и страданий. Да. Он мужчина, сильнее и старше Алекс и, наверное, мудрее. Но никуда не может деться о собственных мыслей. Никуда.
— Керр, прости мне мою слабость, но мне тоже хочется чувствовать это, а еще лучше слышать это от нее, — говорит он, в очередной раз берясь за шахматную фигуру. — А не от кого-нибудь другого.
Она всплескивает руками.
— Ты требовал…
Керр выставляет вперед руку, требуя его помолчать, потому что видит, что Раф хочет возразить.
— Ты ждал от нее слишком многое. Это перед тобой была целая жизнь, силы, бессмертие, уверенность, кучи открытых дорог. Она же просто знала, что мы такие и не была частью этого мира. Видела чужих ей людей, монстров, и тебя, что слишком любил ее. Она верила в то, что Джейк со своим правилами уж точно сделает все как надо.
Раф скривился, но никак не прокомментировал ее слова. Он не пушистый заяц, чтобы осуждать кого-то, но теперь Хеллингер не уверен в том, что тот вообще бы пошел бы за ней, не появись они так вовремя. Пошел бы. Пошел. Хотя бы для того, чтобы выслушать и уничтожить чувством вины.
— Алекс была человеком, со своими страхами, сомнениями и переживаниями. Она носила под сердцем ребенка и в первую очередь думала о том, как будет лучше ему, а уж потом о тебе или о Джейке. Так было и будет. Всегда!
Раф отпивает кофе. Он давно успокоился и сожалеет о каждом сказанном слове. Он тоже из плоти и крови наконец и видит Бог достаточно долго держал себя в равновесии, оправдывая все происходящее и настраивая себя на мирный лад. Плохое оправдание, нисколько не красящее, но уж какое есть.
— Хочешь доказательств моих слов? Зайди в любой дом, пообщайся с любой беременной девушкой! Пригрози ей чем-нибудь, и она будет согласна на все что угодно лишь бы спасти свое дитя.
Ниран переносит слона и практически тут же хмурится. Керри уходит в дом, слышно, как она гремит колокольчиками, цепочками, попавшими под ноги книгами. Она клянет его на чем свет стоит. Встревоженные коты вылетают из дома, нервно оглядываясь и бросаясь в рассыпную.
— Она бы сказала тебе, где они, — произносит Ниран медленно, — ведь она очень хочет счастья ей и Анне, и тебе.
Ниран думает над партией.
— Но теперь не сделает этого? Почему?
Кьет молчит очень долго, потирая подбородок, то и дело отводя в сторону уголок губ.
— Потому что мы говорили об этом когда-то. Я убежден в том, что не стоит никуда лезть ни с плохим, ни с хорошим.
— Но теперь я знаю все. Есть ли смысл скрывать что-то теперь?
— Да. Ты мне очень дорог друг мой, но поверь мне: свою женщину я люблю больше. Не вмешиваться — это значит быть честным в своих убеждениях до конца. Тебе остались последние ступени, преодолей их с честью.
Раф задумывается над его словами. Ниран размышляет над ходом, размахивая слоном то туда, то сюда, а потом ставит его на место с неким раздражением.
— Клейтон научил ее играть.
— Кого? — откликается Раф, окунувшись в цепочку причинно-следственных связей.
У него есть зацепка. Одна единственная. Редактор, что отправила ее к нему домой.
— Алекс?
Ему неприятно ни вспоминать, ни говорить об этом маркизе. Он ревнует и не собирается отрицать этого. Осознание того, что кто-то добился больших успехов ничто по сравнению с пониманием того, что кто-то был рядом с ней все это время, видел, помогал и подставлял плечо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
«Если бы только плечо!»
Это уязвляет. Он надеется, что и в самом деле ничего не было. Раф помнит, как они играли по утрам и вечерам и, как он рассказывал хоть что-то только бы она не потеряла интереса к игре. Он помнит каждую ее улыбку, каждый сокрушенный вздох, каждый нетерпеливый жест.
