— Потрясающе! Как это ты?
— …Сахадка! — усмехнулся он.
Единственное, что смущало меня, что он по-прежнему игнорировал свою даму — видно, вымещал ей за какой-то прокол, но сколько же можно?! Вот она гордо появилась с кухни с подносом, холодно расставила чашки, разлила чай.
— Смотрите, пар танцует под музыку! — воскликнул я, но они продолжали держаться отчужденно.— Ребята! — обнимая их за шеи, воскликнул я (в одной руке плескалась рюмка с коньяком).— Ну, не ссорьтесь — я вас прошу! Так хорошо все, ей-богу! — Я стал сдвигать их головы, они с натугой сдвинулись…
Проснулся я почему-то в кабинете, на диване, абсолютно одетый. Окно было настежь распахнуто, и высоко-высоко в небе параллельно шли два невидимых самолетика, оставляя белую пушистую «лыжню».
Потом вдруг — явно у меня в квартире! — бухнула дверь. Прошел холодный сквознячок, осушая мгновенно выступивший едкий пот на лбу. Вдруг стали приближаться быстрые дребезжащие шаги. Сердце испуганно отступилось. Я попытался подняться, но почувствовал такую слабость и тошноту, что снова сполз.
Кто ж это ходит по моей квартире?.. Так у меня и двери же нет, с ужасом вспомнил я. Сколько же там человек? — Я напряженно прислушался… Один? Шаги продребезжали на кухню, послышалось сипенье крана. Странный грабитель — решил побаловаться чайком!? Я усмехнулся, и сразу же голову стянула боль. Потом вдруг шаги стремительно приблизились. Сердце остановилось.
Дверь кабинета со скрипом поехала… Я героически поднялся навстречу опасности. В щель просунулся серебристо-грязный надувной сапог, потом колено в изжелтевших джинсах, потом поднос с чашками и, наконец, сияя железом зубов и лучась глазками, знакомая голова. Со стоном я рухнул обратно.
— Ну, ты, зверюга беспартийная! — ласково просипел он.— Жив еще? Сейчас врежем чайку!
— Чайку? — пробулькал я.— …А кофе нельзя? Там… кофе с молоком в банке было.
— А кофе с молотком ты не хочешь? — оскалился он.— Ты вчера так тут ураганил! Удивительно, что стены стоят!
— …Я?
— Ну, а кто — я, что ли?.. Всем девчонкам по четвертаку!
Как — девчонкам? Я снова упал.
— Не помнишь? — Он усмехнулся.— Ну, так и ходи!.. Ничего — я в свое время тоже ураганил как зверь! Всю Сибирь заблевал, пока пить выучился. Но нам, строителям, без этого дела ни шагу!
На кухне засвистел чайник, и он, развернувшись, ушел туда. С колотящимся сердцем я кинулся к столу, выдвинул ящик — бумажник лежал сверху, вывернутый, пустой… Снова нашла слабость. Услышав приближающиеся шаги, я торопливо задвинул ящик.
— Ну, ты, зверюга,— появляясь с чайником, произнес Фил.— Подниматься собираешься, нет?
Придерживаясь за стенку, я сел.
— Скажи,— сделав мизерный хлебок чая, решился я.— А ты, случайно, деньги мои из ящика не брал?
Некоторое время он неподвижно смотрел на меня.
— Взял! — сурово сказал он.— Ты так ураганил вчера, что все бы приговорил!
— Да понимаешь вот… на ремонт копил.— Я обвел рукой обшарпанные стены.
— Ладно, сделаю я тебе ремонт! — хмуро произнес он.— Что я могу, уж — то могу. Что не могу — говорю сразу! Сделаем в один удар. Я так хочу тебе сделать, как недавно в Москве у одного видал.
— А во что… это встанет? — Хоть таким хитрым образом я попытался выведать, сколько моих денег у моего сурового друга.
— Что ты дергаешься, как вор на ярмарке?! — рявкнул он.— Не бойся — на тебе не поднимусь! Без тебя есть на чем подняться, а уж на друзьях — последнее дело! — презрительно проговорил он.
Пот тек с меня ручьем. Получилось, я допускал мысль о такой гнусной возможности — подниматься на своих друзьях!
С тревогой я чувствовал: он почему-то усиленно внушает идею о старинной нашей дружбе, о неразлучной компании, все входящие в которую до сих пор связаны святыми узами… Зачем-то это нужно ему… или просто для самоподъема?
— …Да — и раковину бы, раковину! — вскричал я.
— …Ты как японец — все кроишь! — презрительно произнес Фил.
Действительно, стыдно: человек с дружбой, а я с сантехникой! Позор!
— А скажи… очень плохо я вчера себя вел? — От весьма мучительной темы я перешел к другой, менее мучительной.
— Что значит — плохо? — сурово сказал Фил.— Как хотел, так себя и вел! Ты ж дома у себя, а не у тещи в гостях!
— Правильно! — воскликнул я, резко поднимаясь.
Тут стукнула дверь — из ванной в моем халате выплыла королева, роскошным движением закинула влажные волосы за плечо, уселась с нами.
— У Фила что нехорошо? — уже доверительно, как к своему, обратилась она ко мне.— Друзей никого нет — всех презирает! Теперь хоть, слава богу…
«…Кто?!» — испуганным взглядом спросил я.
«Как — кто? Ты же, дурачок!» — ласковой улыбкой ответила она.
— Вам бы, Ирина Евгеньевна, на рабочем месте давно пора быть! — прохрипел Фил.
— Алкаш ты чумовой! — Она, как на пружине, оскорбленно вскочила, мгновенно оделась, подошла к двери, вернее, к месту отсутствия ее.— Ну, ты об этом пожалеешь! — мстительно проговорила она.
— Так и ходи! — рубанув ладошкой, произнес Фил.
Ирина выскочила. Для чего же я тратился, покупал коньяк, отравлял себя — если все кончилось еще хуже, чем начиналось?! Фил даже не глянул в сторону выхода, сидел абсолютно неподвижно, потом медленной, шаркающей походкой подошел к телефону, набрал номер.
— Здравствуйте…— отрывисто произнес он, потом долго слушал какой-то крикливый голос, не умещающийся в трубке.— Какие-то хадости вы ховорите…— брезгливо произнес он, двумя пальцами положил трубку. Уже фактически забыв обо мне, он хмуро наматывал шарф.
— Ты в контору сейчас? — поинтересовался я.
Он долго мрачно смотрел на меня.
— Пойдем, если не противно,— усмехнулся он, пожав плечом.
Как это мне может быть противно?!
Мы пешком двинулись к его управлению… Словно полководцам, приближающимся к линии фронта, нам все чаще попадались следы сражения: разбитые дома, костры, перевернутые фуры. Какие-то люди подбегали к нам и что-то кричали. Фил шел медленно, опустив свой наполеоновский профиль, не реагируя.
По мосткам над канавой мы вошли в сырой колодец-двор разрушенного дома — без стекол, дверей и перекрытий. Откуда-то издалека шли звонкие удары. Во втором дворе, возле маленького двухэтажного флигелька, где пахло гнилью из оставленного без крыши помещения, из разрытой канализационной канавы, я увидел зрелище, поразившее меня в самое сердце. Небритый человек в берете и землистой робе огромной кувалдой разбивал белые фаянсовые раковины. Он ставил раковину вверх дном и звонким ударом разносил ее на крупные куски. Рядом была уже высокая груда черепков. Молотобоец швырнул туда вновь полученные осколки, подтянул к себе новую раковину в упаковке, ломиком оторвал доски, поставил раковину в позицию и нанес зверский удар. Это совершенно необъяснимое, на мой взгляд, занятие, Фила, наоборот, совершенно не удивило. Он сухо кивнул молотобойцу и, пружиня мостками над канавой, вошел во флигель.
— Детсадик тут делаем! — счел нужным объяснить он.
Молотобоец шел за нами, скребя молотом по земле.
На каком-то сооружении, похожем на покосившуюся столовскую раздачу, стоял черный мутный телефон.
— Завтра пойдешь к нему! — Прижав трубку ухом к плечу, Фил кивнул на меня и стал щелкать диском, набирая цифры. Молотобоец не среагировал. И Фил, что характерно, моего адреса не назвал. Может, он считает, что я так популярен, что адрес не нужен?
— Аппликациями все обклеить хотим,— обводя рукой голые стены, произнес молотобоец.
— Лучше — облигациями,— продолжая накручивать диск, усмехнулся Фил.
Молотобоец побрел обратно, и скоро опять послышались зверские удары. Фил снова накручивал диск. Я вдруг почувствовал, что причина всех наших блужданий в том, что Филу просто неохота появляться у ее на рабочем месте, где уже ждут, свернувшись, как змеи, груды надоевших проблем, а также несколько новых, заботливо приготовленных Иришкой.
Брякнув трубкой, Фил двинулся прочь. Я, как верный секундант, следовал за ним. Фил все больше мрачнел — видно, какие-то мысли все крепче одолевали его.
— Тысячу рам привезли, и все кривые! — с каким-то торжеством прокаркал бросившийся к Филу тип в плетеном строительном шлеме.
— Так и ходите! — прохрипел Фил.
Вестник, явно ликуя, удалился. Удивительное свойство, которое, наверное, можно встретить только у нас: упоение масштабами разрухи. Поразительное злорадство, обращенное на себя — «пусть нам хуже, а все равно приятно!»… «Что твои пятьсот миллионов! Тьфу! Вот у нас строили комбинат — девятьсот миллионов коту под хвост!» Рассказчик застывает в мрачном упоении, а собеседник буквально дрожит от нетерпения, чтобы выпалить данные об убытках гораздо более мощных! Да, трудно при таких настроениях быть с о з и д а т е л е м.
