Мы вошли в контору.
— Филиппа Клементьича нет!.. Понятия не имею! — звонко-торжествующе отчеканила Ирина, и торжество ее было понятно: да, мол, нет уважаемого начальника на рабочем месте, и где он находится, неизвестно — вряд ли по делу!
Когда мы приблизились, Ирина вскрывала почту; нетерпеливо вспоров большой конверт с каким-то официальным грифом, быстро прочла бумагу, мстительно-удовлетворенно произнесла «мгм» и тут увидела нас. Фил молча и неподвижно смотрел на нее, она же поднимала голову все более независимо и надменно. Господи, на что уходят силы!
Повернувшись, мы пошли по коридору — как сквозь строй: вдоль стен почему-то стояли женщины, причем исключительно с детьми, и ели нас глазами, как врагов.
— Дружок его,— услышал я сзади зловещий шепот.— С ним все средства и просаживают!
Я невольно дернулся. Мое какое-то слишком стремительное восхождение до ближайших друзей Фила несколько смущало меня. Сам шел молча, не реагируя. Ира с полученным письмом в руке скромно шла сзади. У самых дверей кабинета, положив руки на папку [из] кожзаменителя, сидел милиционер — судя по очкам с выпуклыми стеклами, из ОБХСС. С ним Фил поздоровался, но крайне сухо и зайти не пригласил.
— Еще в апреле должен был детсадик сдать, а у него там конь не валялся, знай только керосинит со своими дружками! — Видимо, не в первый уже раз, но сейчас специально для нас прокричала здоровенная бабища с усами.
Отрубив гвалт тяжелой обитой дверью, мы вошли в кабинет.
Фил медленно прошаркал к своему столу, мрачно сел. Ирина торжествующей, почти танцующей походкой подошла к столу и пришлепнула свежеполученную депешу прямо перед носом шефа — видно, в ней содержалась какая-то крепкая плюха моему другу! Да, видно, он немного пережал, и победительная его наглость, всегда приносившая ему успех, наконец вызвала бунт особенно страшный — женский: когда дело касается детишек, детсадика, тут тигрицы обретают невиданную отвагу!
Дверь со скрипом отворилась, а за ней показалась группа, опять же состоящая, в основном, из женщин, но с агрессивным старичком во главе.
— Комиссию вы вызывали? — обратился старичок к Ирине.
Ирина с некоторой опаской глянула на Фила, но потом надменно проговорила:
— Я!
Фил с ослепительной улыбкой поднялся из-за стола и направился к ним, как бы желая прямо на пороге обнять долгожданных гостей. Дойдя до двери, он взялся за ручку и яростно захлопнул дверь прямо перед носом комиссии. Комиссия, что интересно, больше не возникала — видно, с ходу направилась в вышестоящие инстанции.
— Спасибо, Ирина Евгеньевна! — усмехнулся Фил.— За мной не пропадет!
Ириша, оставшись без поддержки, чуть дрогнула, но заговорила еще более надменно:
— Скажите, Филипп Клементьич, а когда будут материалы для детского садика?
— …Сегодня,— безжизненно обронил Фил.
— Вы уже полгода говорите — сегодня!
— Я сказал. Сегодня,— еще более безжизненно произнес он.
Он медленно застегнулся — плаща он так и не снял — и уверенно двинулся к двери. Я неуверенно двинулся за ним… Видно, наступит когда-то этап, когда он займется и моими делами?
Баб в коридоре уже не было: видимо, вслед за комиссией умчались в верха. Остался только недвижный милиционер.
— До свидания,— сказал ему Фил.
Не оборачиваясь, Фил (и я за ним) вышел прочь. У подъезда стоял синенький пикапчик. Из задней дверцы высунулся молотобоец.
— Я нужен, Филипп Клементьич?
— Кому ты нужен? — мрачно пошутил Фил.
Молотобоец оскалился. Фил, сгорбившись, полез внутрь. Я тоже забрался… Наверное, на этом пути мне не светит ничего, но на других-то — тем более!!
— Куда, Филипп Клементьич? — оборачиваясь с переднего сиденья, спросил шофер.
— На склад,— веско обронил Фил.
— М-м-м! — радостно-удивленно произнес шофер и захрустел рычагами. Видно, эта поездка была радостной неожиданностью, я смутно чувствовал, что происходящее как-то связано со мной, но как именно — не мог сообразить.
— Филипп Клементьич! — вежливо обратился к шефу молотобоец.— Японец звонил, завтра бой заберет, но ему нужно целых восемьдесят тонн!
— Так делай! — яростно рявкнул Фил.
Я вроде бы разгадал эту хитрую шараду: какой-то японец, как это теперь модно, скупает у нас всяческий бой и строймусор — и Фил со своими помощничками усердно поставляет его. Я только испугался, что Фил с его неукротимым упорством превратит в строймусор все окружающее!
Примерно так оно и выходило. По обеим сторонам дороги шла абсолютно разоренная жизнь: разрушенные дома, какие-то задранные кверху ржавые конструкции — ну просто мечта японца, любителя утиля!
Вот мелькнул красивый, отдельно стоящий дом — может быть, в прошлом даже вилла. Сейчас у нее не было стекол и крыши, а на крыльце красовался транспарант: «Опасная зона». Что значит — опасная? Кто сделал бывшую зону комфорта и отдыха опасной? Для чего? Для того, может, чтобы скрыть от глаз все, что там происходит?
— Да… надеюсь… с японцем этим… официально все сделано? — выйдя из задумчивости, проговорил я.
— А наш шеф не любит официально! — проговорил молотобоец и гулко захохотал.
— Сниму с пробега! — сурово оборвал его Фил.
Мы зарулили в какой-то глухой двор. Спустились по лесенке под ржавым навесом к двери, обитой светлой жестью. Фил морзянкой застучал по звонку. Дверь тяжело отъехала, и мы вошли в подземелье. Тут было все: импортные цветные газовые плиты, во тьме маняще белела сантехника, на грубо сколоченных стеллажах сверкали целлофановой оберткой невиданные обои. Был ли у этого подземелья другой вход, официальный? Очень сомневаюсь. Нас встретила тучная женщина в халате.
— Ну, что, все худеешь? — дружески прохрипел Фил.
Они похохотали, потом скрылись в конторке, пошуршали какими-то бумагами, потом вышли, и Фил сказал:
— Грузите!
Сам он, что характерно, не грузил, дружески зубоскалил с хозяйкой — но и это, наверное, тоже важная деятельность, может быть, даже самая важная?
Мы погрузили восемь раковин, четыре унитаза, шесть рулонов линолеума, двадцать рулонов обоев, десять пачек дефицитного клея. Тут было много такого, что бы нужно было мне, но никакого обнадеживающего намека я не получил. Более того (и это очень встревожило меня), во время прощания хозяйка подошла ко мне и сказала с признательностью:
— Ну, спасибо вам, хоть детишкам садик будет теперь!
Странно!.. При чем здесь я? Что она хочет этим сказать? Ведь, надеюсь, все это сделано по безналичному или как это там? А вдруг, черт возьми, по безналичному для них — по наличному для меня — за мои денюжки? Я яростно глядел на Фила, но он сидел абсолютно непроницаемый.
Неужто я, кроме других глупостей в жизни, сделался еще и спонсором — чем-то это слово было мне неприятно.
Раковины ездили по кузову, били по ногам — я принципиально убирал ноги: не такой уж я друг детей, чтоб ради них еще и ноги ломать!
С какой-то незнакомой стороны мы неожиданно въехали в знакомый двор и остановились у флигелька, в котором, надо понимать, скоро зазвенят звонкие детские голоса. Я вылез из кузова и увидел, что засада переместилась сюда: тут были и исстрадавшиеся женщины с детьми, и члены комиссии во главе со старичком, и с виду неподвижный обэхээсэсник, который, однако, как в известной сказке про ежика, оказался тут раньше нас.
Фил молча, не реагируя, вылез из пикапчика, потом мы стали вытаскивать наши богатства и, пружиня мостками над канавой, как волжские грузчики, понесли груз в помещение.
Гвалт, поднявшийся в толпе, по мере все новых и новых наших ходок менялся со злобно-презрительного на восторженный. Первым ко мне (когда я стоял, тяжело отдыхиваясь) подошел обэхээсэсник:
— Спасибо вам! Вы настоящий друг! — Он стиснул мою руку, сел в свой зеленый, как кузнечик, «москвич» и с облегчением умчался.
Я был в растерянности… Чей я друг?.. Детей?
И тут нахлынули женщины.
— Ну, спасибо вам… хоть один хороший человек!
Может, я и хороший человек, но как они-то об этом догадались?
— Федя! Дай дяденьке конфетку!
Федя, поколебавшись, залез в ротик и протянул мне обсосанный леденец. Я, растрогавшись, взял, положил в карман. Радостно гомоня, женщины со старичком во главе покинули двор. Было ясно, что в их жизни произошло нечто радостное и неожиданное, во что они уже не верили и устали ждать.
Фил деловито ходил над привезенным и записывал в блокнот.
— За что это… все меня благодарят? — спросил я его.
— Да это все лабуда! Мы тебе все финское зарядим! — Уходя от прямого ответа, Фил презрительно махнул на привезенные изделия рукой.
— А разве это… не по безналичному куплено? — все яснее понимая горемычную свою судьбину, поинтересовался я.
— По безналичному ты себе… и гроба не купишь! — уже победно усмехнулся Фил.— Тут нужен счет по капстроительству, а зверюги эти открыли по капремонту — приходится кроить! — Он слегка виновато взял меня за рукав.
