Итак, пришла Элеонора Симончини. Она стала вести себя со мной с какой-то агрессивной интимностью, мне от этого было неловко. Начала с последних новостей. Она поставила меня в известность, что вышвырнула из дома этого ублюдка (она так его и назвала: ублюдок!) Надо признать, что сейчас ее манерам было далеко до той торжественности, с какой два дня назад она бросила обручальное кольцо в канализацию. Ничего похожего. Наоборот, она была в отличном настроении, и изо всех пор ее натуры хлестала энергия, как будто за эти сорок восемь часов она осознала, что единственным ее желанием было избежать смерти от руки супруга, чтобы тут же избавиться от него по самым уважительным в мире причинам; по своей природе это была физическая энергия в чистом виде, как будто энергия отдачи от удара, который она получила в результате такого открытия, разрядилась прямо в ее тело, и она, наконец, смогла сбросить с себя оковы давно уже испытываемого унижения. Она рассказала мне, что представила на рассмотрение этого ублюдка проект договора на развод и раздел имущества по взаимному согласию, составленный ее швейцарскими адвокатами; согласно этому договору с ней оставались дети и все движимое и недвижимое имущество, и таким образом она становилась более состоятельной стороной, а своему супругу она признавала до издевки смехотворную сумму в 1032,91 евро в месяц, равную заработной плате матроса по имени Оресте, заведовавшего яхтой, которую она подарила этому ублюдку по случаю пятнадцатилетнего юбилея супружеской жизни; получалось так, что отныне эта яхта будет составлять его самую значительную личную собственность; с веселым видом она перечислила мне все дорогостоящие капризы своего мужа, которые теперь уже этот ублюдок не сможет себе позволить, (начиная от коллекционирования произведений искусства в стиле модерн и заканчивая спонсорством команды по водомоторному виду спорта) и прокомментировала все наказания, которые грозили обрушиться на его голову, осмелься этот ублюдок отвергнуть ее предложение. А потом с таким видом, как будто это имело отношение к плану ее мести, она заявляет, что этот конец недели проведет в своем доме в Роккамаре, и если бы и я там оказался, мы могли бы встретиться. Ее энергия, до этого момента обращенная против мужа, сейчас сконцентрировалась на мне, усиленная немногочисленными примитивными элементами: духи, лукаво опущенный взгляд, элегантная одежда хищницы, фраза в условном наклонении, и все это создало поразительное по своей силе сексуально-энергетическое поле, мне даже показалось, что в карман моего пиджака она сунула что-то вроде чека. На, возьми, заполни и получи наличные. Вон она, наклонность мира…
Ну вот, теперь я здесь, стою в майке, курю сигарету на веранде дома, в котором только два месяца назад умерла моя женщина. В тропической ночи светит полная луна, теплый ветер слегка колышет кроны сосен, а я, как какой-нибудь ничтожный молокосос, приготовился послать смску. «Путь свободен», — вот какая фраза во всей своей кровожадной, гормональной абсурдности мерцает на дисплее моего мобильного. Я еще не отправил это сообщение. Пока что эту пулю я держу в стволе и не нажимаю на курок. И вовсе и не нерешительность сдерживает меня, на самом деле я прекрасно отдаю себе отчет в том, что, в конце концов, я нажму на кнопку, и это сообщение полетит по назначению, но я пытаюсь стереть его из своей памяти, хотя бы временно, я пытаюсь подумать о себе так, каким меня представляет Карло: неприкаянным, как соло на трубе, в этой чудесной ночи; меланхоличным, добродушным, погруженным в свое горе и преисполненным чувством долга держать свою боль как можно дальше от комнаты, где спокойно спит моя дочь, — хотя, по правде говоря, сейчас бы я охотнее проглотил две-три рюмки рома, чтобы облегчить тяжкую ношу, свалившуюся мне на плечи. Американский кинематограф переполнен героями: Грегори Пек, Джеймс Стюард, Генри Фонда, Кевин Костнер. Как ни посмотри, до сих пор я мог бы еще стать одним из них, ведь я еще ничего такого, чего они никогда бы не сделали, не совершил. Если бы вдруг горе обрушилось на меня здесь и сейчас, если бы боль, затаившаяся в жизнях других людей, наконец, перестала ходить вокруг да около меня, и хоть бы один раз в жизни вонзила свои кривые клыки мне в живот, я бы и вправду смог стать таким, как они. Ведь я готов к этому, уже два месяца, как я готов и только и жду, когда начать страдать…
«Путь свободен».
Я поставил стереоустановку на веранде, и сейчас включу диск «Radiohead». Теперь уже слова из песен не застают меня врасплох: все их песни я знаю наизусть и сам теперь задаю им вопросы. Дорожка 2: «Pyramid song». Ну вот, жалобно зазвучало пианино, перед началом песни душераздирающе завывает голос: «I jumped in the river and what did I see/ Black-eyed angels swam with me…»[76] Бог ты мой, сколько вечеров провел Карло, слушая эту песню и страдая? Представляя себе, сколько бы дел могли они сделать вместе с той девушкой, если бы она не бросилась в реку? Он слушал ее до потери пульса, до тех пор пока в его жизни не оставалось места ни для чего больше, кроме фармацевтических весов, шприцов, свернутых трубочкой банкнот и листочков алюминиевой фольги?
«Путь свободен».
Дорожка 17, «Big Ideas»[77]. Позавчера утром, когда Элеонора Симончини ушла, прежде всего я обратился с вопросом именно к этой песне, потому что я запомнил, что в ней были какие-то разжиженные, но мудрые слова, очень подходящие для моего случая. Вчера ночью, когда Клаудия спала на заднем сиденье, пока мы с ней ехали сюда из Милана, я снова и снова слушал эту песню, и сегодня вечером, в то время как Клаудия с подружками праздновала Хэллоуин, слушал до тех пор, пока она, уставшая, растрепанная, испачканная, засыпавшая на ходу, не вернулась домой с мешочком, полным шоколадок «Марс», «Кит-Кат», шоколадных пасхальных яиц и другой дряни. Наверное, я слушал эту песню уже больше ста раз, каждый раз признавая абсолютную истину ее слов, и все же, я ни на мгновение не забывал и о том чеке.
«She kisses you with tongue/ and pulls you to the bed/ Don't go you'll only want to come back again». Это, правда, песенка. Ты абсолютно права. Все случилось бы именно так. «So, don't get any big ideas/ They're not gonna happen/ You'll go to hell for what your dirty mind is thinking»[78]. Правда. Все именно так и случится…
Я встаю и захожу в дом. Клаудия спокойно спит в своей комнате. Карло прислал ей на мобильный смешную картинку: тыква от страха стучит зубами. Ей она очень понравилась, да, но она тут же показала эту картинку мне, поэтому в этом никакого секрета вовсе не было. Возвращаюсь на веранду. Ларин «Гольф» стоит на площадке перед домом, поблескивая своими боками в свете луны. Призрачная машина без номеров производит зловещее впечатление. В сущности Карло был прав: Хэллоуин это действительно праздник мертвецов. В той статье из газеты говорилось, что кельты боялись, что первого ноября дух умерших мог присоединиться к миру живых людей, отменяя законы времени и пространства; по их мнению, в этот день могло случиться что угодно, мертвые могли прийти из потустороннего мира, чтобы вместе с живыми людьми отпраздновать Новый год.
«Путь свободен».
Я отправил его. И наклонности мира тут ни при чем, я сделал это намеренно.
Никогда мне не стать одним из тех американских героев.
32
Скула, уголок рта, губы, мочка уха, ухо…
Я целую детали.
Глаза у меня открыты: я хочу видеть то, что целую — детали волнующей белизны, части беспредельного тела, ведь всю эту женщину целиком поле моего зрения больше не в состоянии охватить: будто бы этому телу нет конца, будто оно плод моего воображения…
Я дышу носом глубоко-глубоко, вдыхаю запах ее духов весь целиком, но и аромат ее тела, едва ощутимый, в силу индукции, секреции и трения постепенно будет усиливаться, а когда я проникну в ее тело, он возобладает над запахом ее духов. Это непременно произойдет, у меня нет ни малейшего сомнения: в эту минуту я могу сомневаться в чем угодно, но только не в том, что скоро я войду в нее, и ее естественный запах млекопитающего забьет нежную эссенцию моря, которой она окропила свое тело, чтобы скрыть его. Неизбежность этого события доводит меня до экзальтации, хотя я еще ничего не предпринял для этого. Я ничего еще не начал — о! это поистине восхитительный момент: мои враки, притворство, смски стоили того — эта кожа — великолепна, эти губы — великолепны, волосы, шея, шея у нее великолепная, или нет, точнее, отдельные части шеи: связки, вена, впадинка ключиц — просто великолепны, как великолепно и обещание, таящееся во всем этом теле, которое в эту минуту я сжимаю в объятиях, в ее бедрах, и внизу живота, там я ограничиваюсь лишь нежными поглаживаниями, в ее грудях, к которым я до сих пор не прикоснулся, и они сами с упрямой упругостью давят мне на грудь; и даже вне ее тела я ощущаю обещание, оно в запахе травы, земли, в теплоте ночи, в ослепительном свете луны, в шуме ветра, в трелях проклятых соловьев, в буйстве сошедшей с ума природы, потому что 31 октября, давайте-ка вспомним, всего этого не должно быть…
