И зёрнышки горящие плевал.
1948
Теченье, наполняя руки-реки
Теченье, наполняя руки-реки,
На перекатах будит плоть немую.
А я – недугом нежности сражён,
Пожизненно в отцовство заточён.
Малыш не избежит моей опеки,
Любовью болен тяжкою к нему я,
Спустился на мои прибрежья он.
Укромный закуток себе найди
Под боком у меня иль под стрехою
Затылка, и внимай, как терпеливо
Гремят во мне приливы и отливы
И валуны катаются в груди.
Тебе защитой будут ли плохою
Отцовских рук тенистые извивы?
Его черты нездешнее сиянье
Хранят, как будто звёздный бриз подул
Ему в лицо. Я понимаю сам,
Что не моим, таким земным, рукам
Столь неземное пестовать созданье.
В замерзших реках смолк теченья гул,
Они повисли горестно по швам.
1944
Сидит на сердце Джексона ворона
Сидит на сердце Джексона ворона,
Едва откроет крыльев веера —
Падёт его угрюмости препона,
Наружу тотчас хлынет детвора,
Златые грады, пажитей насечки
И клоунов смешные колера.
Но Джексон по-вороньи – ни словечка.
Вовек он предъявить не сможет прав
На то, что унесла златая речка:
На собственное детство. Адский нрав
Не усмирит нахохленная птица,
Больное сердце лапами поправ.
Осталось наблюдать, как в отдаленье
Редеет за видением виденье.
1948
Другие стихотворения
Глаза мои, откуда вы взялись?
Глаза мои, откуда вы взялись?
Вы мне крадёте бури и шторма.
А вами, губы, я целую высь,
Где солнца смех и ветра кутерьма.
Неужто вы перегниёте в слизь
И в прах, когда вольётся в жилы тьма?
Мы – часть тебя, иль – сами по себе?
Отец, зачем ты спрятался от нас?
Голос:
Течёт река, ручей с ней заодно,
И облака по небу косяком.
В руде, в цветке, в растении морском
За жизнь сражается зерно.
Но чу! Ты слышишь – раскричались чайки?
1939
Натурщик
Один среди уродливых богов
Мерцает ангел хрупкого сложенья,
Чрез таинство пластичного рожденья
Выходит он из узких берегов
Действительности. Тусклым серебром
Мерцает плоть – в него влюблённый дьявол.
Он – тих, когда бы в небе вой не плавал
Железных птиц, летящих косяком.
1939
Твоей любовью взятый в плен
Твоей любовью взятый в плен,
Я выткал пёстрый гобелен.
На нём живут орёл и лев,
Ягнёнок блеет, оробев.
Здесь Англия в слезах скорбит,
Здесь Вечное огнём горит,
Но, лишь тебе благодаря,
Не видно рыла упыря.
Май 1940
Крылья
Пути меж туч сражениям подобны.
Грустны разбитых крыльев голоса.
И только гордецы летать способны,
В полёте посрамляя небеса.
Лишь тот, кто, опалённый звёздным светом,
В пространстве безвоздушном бьёт крылом,
Сумеет всё в огромном мире этом
Почуять сердцем и постичь умом.
1946
Старый седой осёл
Старый седой осёл щиплет траву и клевер.
С солнцепёка уходит прочь – к лаврам под бок – и обратно.
Только три звука слышны вперемешку с песнями птиц.
Первый, короткий и резкий, от удара копытом о землю.
Второй – это треск стеблей под белёсой ослиной губою.
А третий как марш наступающих войск,
Неотвратимый, медлительный, жуткий
Чавканья звук, задающего ритм полудню.
1949
Круговорот голов
Круговорот голов вокруг меня
Морочит и пугает, отрицая
Свою причастность к призракам. Томит,
Всем тайнам вопреки,
Всамдельнешностью жуткой.
И эта жуть плывёт
По закоулкам мира
Под скрежет шестерён…
Круговорот голов,
Рождённый горем.
Март-август 1958
Перевод с английского М. Калинина
Из латышской поэзии
Леонc Бриедис
Мой шестой подвиг
I
изящней мне хотелось тоньше
иной судьба дала маршрут
по смрадным свалкам суматошно
меня пути мои ведут
другим давно бы стало тошно
никак я не управлюсь тут
лишь выгребу одну я точно
грибы
другие вновь растут
все тоньше гнили смрад все тоньше
II
хлев чистить: только и осталось
на что еще я годен тут
тружусь не глядя на усталость
ответственный и тяжкий труд
но и полезный
как пред Богом
клянусь
и веря в то что прав
вступаю в райские чертоги
в руках надежно вилы сжав
«В ночи звучит призыв как плетка хлесткий…»
в ночи звучит призыв как плетка хлесткий
он гонит нас разбитою тропой
в неведомое и на перекрестке
в лицо нам лает ветер
в миг тупой
сдадимся мы судьбе что в каждом шаге
нас караулит зная наперед
что в царстве том куда идем с отвагой
иного больше не произойдет
чего уже однажды в жизни плоской
не послучалось с нами в миг тупой
когда звучал призыв как плетка хлесткий
и гнал вперед разбитою тропой
Выстывшая математика
гаснет очаг
ветер осенний на счетах дождя
палые листья считает
вечно один сберегая в уме
трижды по семь растрепанных облаков
и результат – убывающий месяц
если же корень
