— Ешьте.
В его голосе были такие властные нотки, что я невольно открыл рот. Бульон огненной струей потек по горлу. Я оттолкнул его руку.
— Не хочу.
Мгновение я смотрел в его темные глаза — и меня захлестнула волна боли и одиночества. Я вдруг заплакал.
Он поставил супницу на столик.
— Поплачьте, мистер Корд. Вам надо выплакаться. Но слезы помогут вам не больше, чем виски.
Когда я наконец вышел, он сидел на крыльце. Зеленый склон горы порос деревьями и кустами, которые внизу плавно переходили в желто-красные пески пустыни. Увидев меня, Робер встал. Я облокотился о перила и глянул вниз. Мы были далеко от всех. Я обернулся к нему.
— Что у нас на обед?
Он пожал плечами.
— Честно говоря, мистер Корд, я ждал, чтобы узнать, как вы.
— Здесь неподалеку есть ручей, в котором водится такая форель, какой ты не видел никогда в жизни.
— Форель на обед — звучит неплохо, мистер Корд, — улыбнулся он…
Мы спустились с горы только через два года. Дичи было предостаточно, а раз в неделю Робер ездил за припасами. Я похудел и загорел.
Удивительно, до чего здорово шли без меня дела. Это еще одно доказательство старой истины: когда достигаешь определенной величины, очень трудно остановить дальнейший рост. Все компании работали прекрасно, кроме киностудии. Ей не хватало капиталов, но меня это не интересовало.
Три раза в неделю я разговаривал с Макалистером по телефону. Это был прекрасный способ вести дела. Раз в месяц Макалистер приезжал с папкой, набитой бумагами, которые мне следовало прочесть или подписать.
Мак был на редкость добросовестный человек. Ничто не ускользало от его зоркого глаза. Каким-то таинственным способом все важное, что творилось в компаниях, отражалось в его докладах. Я понимал, что многие вещи требуют моего вмешательства, но все почему-то казалось мне далеким и неинтересным.
Мы прожили так уже полтора года, когда к нам явился первый посторонний гость. Я возвращался с охоты со связкой перепелов в руке, когда увидел у дома незнакомую машину. Я взглянул на регистрационную карточку на ветровом стекле: Роза Штрассмер, врач. Я вошел в коттедж.
Молодая женщина ждала меня, сидя на диване с сигаретой. У нее были темные волосы, серые глаза и решительный подбородок. Когда она встала, я увидел, что на ней потертые джинсы, которые подчеркивали женственный изгиб худых бедер.
— Мистер Корд? — спросила она с легким акцентом, протягивая мне руку. — Я — Роза Штрассмер, дочь Отто Штрассмера.
Я пожал ей руку. Ее рукопожатие оказалось крепким.
— Откуда вы узнали, где меня искать? — спросил я, стараясь не выдать своего недовольства. Она достала конверт и протянула мне.
— Когда мистер Макалистер узнал, что я буду ехать в отпуск мимо этих мест, он попросил передать это вам.
Я вскрыл конверт и пробежал глазами письмо. В нем не было ничего, что не могло бы подождать до очередного визита Мака. Я бросил листок на столик. Вошедший Робер странно взглянул на меня, забрал перепелов, ружье и удалился на кухню.
— Надеюсь, я не помешала вам, мистер Корд? — спросила Роза.
Я взглянул на нее. Что бы я ни думал, она не виновата. Виноват был Мак, который не очень деликатно напоминал о том, что я не могу оставаться в горах вечно.
— Нет, — ответил я. — Извините за мое удивление. У нас редко бывают гости.
Неожиданно она улыбнулась — и удивительно похорошела.
— Могу понять, почему вы не приглашаете сюда гостей, мистер Корд. В таком раю от лишних людей было бы тесно.
Я промолчал.
Она поколебалась и направилась к двери.
— Мне пора, — неловко произнесла она. — Очень рада была познакомиться с вами. Мой отец так много рассказывал мне о вас.
— Доктор Штрассмер!
Она удивленно обернулась.
— Да, мистер Корд?
— Я должен снова просить у вас прощения, — быстро сказал я. — Живя здесь, я разучился хорошо вести себя. Как поживает ваш отец?
— Очень хорошо. Он не устает рассказывать мне о том, как вы вынудили Геринга выпустить его из Германии. Он считает вас очень смелым.
Я улыбнулся.
— Ваш отец — вот кто действительно смелый человек, доктор. То, что я сделал для него, — мелочь.
— Но это была не мелочь для меня и для мамы, — сказала она и снова заколебалась. — Но мне и в самом деле пора.
— Останьтесь пообедать. Робер великолепно готовит перепелов с диким рисом. Думаю, вам понравится.
Секунду она пристально смотрела на меня.
— Хорошо. С одним условием: вы будете звать меня Розой, а не доктором.
— Согласен. Садитесь, а я пойду скажу Роберу, чтобы он принес вам что-нибудь выпить.
Но Робер уже появился в дверях с мартини.
Когда мы кончили обедать, было уже поздно ехать, и Робер приготовил ей комнатку наверху. Она ушла к себе, а я немного посидел в гостиной и затем тоже направился спать.
Впервые за все время я не мог заснуть и лежал, глядя на тени, плясавшие на потолке. Услышав скрип двери, я сел в постели.
Секунду она тихо стояла на пороге, а потом вошла. Остановившись у кровати, она прошептала:
— Не пугайтесь, отшельник. Мне не нужно ничего, кроме этой ночи.
— Но, Роза…
Она прижала палец к моим губам и быстро скользнула в постель, такая теплая и женственная, само сочувствие и понимание. Прижав мою голову к груди, она прошептала:
— Теперь я понимаю, почему Макалистер послал меня сюда.
Я обхватил ладонями ее молодые, упругие груди и прошептал:
— Роза, ты прекрасна…
Она тихо рассмеялась.
— Я знаю, что не прекрасна, но мне приятно это слышать.
Она опустила голову на подушку и посмотрела на меня тепло и ласково.
— Иди же ко мне, любимый, — сказала она по-немецки, привлекая меня к себе. — Ты вернул моего отца в его мир, так дай же мне вернуть тебя в твой.
Утром после завтрака, когда она уехала, я в раздумье вошел в гостиную. Убиравший со стола Робер взглянул на меня. Мы оба помолчали. Не нужно было слов. В этот момент мы поняли, что скоро покинем горы.
* * *
Макалистер спал на диване. Я подошел и тронул его за плечо. Он сразу проснулся.
— Привет, Джонас, — сказал он, садясь и протирая глаза.
Вынув сигарету, он закурил. Вскоре взгляд его прояснился, и он заговорил.
— Я ждал тебя, потому что Шеффилд требует провести собрание.
Я плюхнулся в кресло напротив.
— Дэвид собрал акции?
— Да.
— Шеффилд знает?
— Думаю, нет, — ответил он. — Судя по его разговору, он считает себя хозяином положения. Он сказал, что если ты встретишься с ним перед собранием, он будет склонен предложить тебе некоторую компенсацию за твои акции.
— Очень мило с его стороны, правда? — рассмеялся я, разуваясь. — Передай ему, чтоб катился к чертям.
— Подожди, Джонас, — поспешно сказал Мак. — Мне кажется, тебе все же стоит встретиться с ним. Он может доставить нам массу неприятностей. У него ведь останется тридцать процентов.
— Ну и пусть! — огрызнулся я. — Если затеет войну, я ему устрою веселую жизнь.
— Все равно лучше с ним встретиться, — настаивал Мак. — У тебя и так слишком много проблем, чтобы заниматься войной с ним.
Как всегда, он был прав. Я не мог разорваться на шесть частей. Кроме того, раз я решил ставить «Грешницу», мне не нужно, чтобы кто-либо из держателей акций тормозил мне дело.
— Ладно. Позвони ему и пригласи его прийти прямо сейчас.
— Прямо сейчас? — переспросил Мак. — Бог мой! Да ведь сейчас четыре утра!
— Ну и что? Ведь это он настаивает на встрече.
Мак направился к телефону, а я сказал ему вслед:
— А когда поговоришь с ним, позвони Морони и узнай, даст ли мне банк денег для покупки акций Шеффилда, под закладные на кинотеатры.
Зачем без нужды пользоваться собственными деньгами?
3
Я смотрел, как Шеффилд подносит чашку с кофе ко рту. Его волосы чуть поседели и поредели, но очки на длинном и тонком носу поблескивали по-прежнему хищно. Он переживал поражение с большим достоинством.
— В чем моя ошибка, Джонас? — спросил он спокойно, словно я врач, а он — пациент. — Я был готов заплатить достаточно.
— Сама идея хороша. Но вы предлагали не ту валюту.
— Не понимаю.
— Люди кино — совсем другие. Конечно, они тоже любят деньги. Но кое-что им еще важнее.
— Власть?
Я покачал головой.
— Только отчасти. Больше всего на свете они хотят делать картины. Не просто снимать кино, а создавать вещи, которые принесут им признание. Они хотят, чтобы к ним относились как к творцам.
— И они поверили вам, потому что вы делали картины?
— Наверное, да. — Я улыбнулся. — Когда я снимаю фильм, они чувствуют, что я рискую тем же, чем и они. Не деньгами. Ставится на карту все, что у меня есть: моя репутация, мои способности, моя творческие амбиции.
