— Как будто… как будто это она стоит перед нами…
— Вот именно, — сказал я и повернулся к Дженни.
У меня заныло сердце. Рина.
— Я хочу, чтобы ее одевала Айлин Гайар, — сказал я Боннеру.
— Не знаю, — ответил тот. — Она уволилась и уехала куда-то на восток. В Бостон, кажется.
Я вспомнил вдруг маленькую седую женщину, скорбно склонившуюся над могилой Рины.
— Пошли ей фото Дженни. Она вернется.
Я встал и подошел к столу.
— Кстати, Остину Джильберту понравился сценарий. Сегодня он приедет сюда после обеда, чтобы посмотреть пробу. Если ему понравится, он согласится сниматься.
— Отлично, — сказал я.
С крупными фигурами всегда так. То, что ты платишь им двести тысяч, ничего не значит. Им важны сценарий — и актеры.
Боннер шагнул к двери, но остановился, глядя на Дженни.
— Пока, — сказал он наконец.
— До свидания, мистер Боннер, — вежливо ответила Дженни.
Я кивнул ему, и он вышел.
— Теперь мне можно сесть? — спросила Дженни.
— Пожалуйста.
Она села и стала молча наблюдать за тем, как я просматриваю бумаги. Предварительный бюджет, Боннер прав: фильм будет дорогой.
— Мне обязательно выглядеть так, как она? — тихо спросила Дженни.
— Что?
— Мне обязательно выглядеть так, как она?
— А почему ты спрашиваешь?
Она пожала плечами.
— Даже не знаю. Странно. Такое чувство, что я больше не я. Словно я — призрак.
Я промолчал.
— Ты просто увидел на той пробе Рину Марлоу?
— Она была лучшим явлением кино.
— Знаю, — медленно проговорила она. — Но я — не она. И я никогда не смогу стать ею.
— За две тысячи долларов в неделю ты станешь тем, кем я велю тебе стать.
Дженни не ответила. По ее замкнутому лицу невозможно было узнать, о чем она думала.
— Помни об этом, — сказал я. — Тысячи таких же, как ты, приезжают в Голливуд каждый год. Мне есть из кого выбирать. Если тебе это не по вкусу, можешь вернуться к своему прежнему занятию.
Она насторожилась. Не помешает, если она будет меня побаиваться. Слишком уж она самоуверенна.
— Боннер рассказал тебе обо мне?
— Ни слова. Ты сказала мне все, что мне было нужно. Девушки вроде тебя стараются понравиться какому-нибудь продюсеру. Тебе повезло. Не порти дела.
Она вздохнула, и ее настороженность исчезла. Вдруг она улыбнулась.
— Ладно, как прикажет господин.
Я подошел к ней и притянул к себе. Ее губы были мягкими и теплыми. Она закрыла глаза. И тут зазвонил проклятый телефон. Звонил Макалистер из Нью-Йорка.
— Сыщики нашли Уинтропа, — сообщил он.
— Отлично. Свяжись с ним и скажи, чтобы он явился сюда.
— Они сказали, что он вряд ли приедет.
— Тогда позвони Монике и попроси переговорить с ним. Ее он послушает.
— Уже звонил. Она выехала поездом в Калифорнию. Если он тебе нужен, говори с ним сам.
— Я слишком занят, чтобы возвращаться в Нью-Йорк.
— Тебе незачем возвращаться в Нью-Йорк. Амос в Чикаго.
— В Чикаго? Ну, тогда, наверное, мне все-таки придется поехать за ним.
Я бросил трубку и взглянул на Дженни.
— Уже уикенд, — сказала она. — Я свободна. А Чикаго — отличный город.
— Поедешь со мной?
Она кивнула.
— Мы полетим, да?
7
— Вот это я понимаю, — сказала Дженни. — Целый самолет в нашем распоряжении.
Я оглядел салон самолета, который предоставил мне Баз, когда я позвонил ему и сказал, что мне нужно лететь в Чикаго. Я глянул на часы: почти девять. Я перевел стрелки на два часа вперед на чикагское время и почувствовал, что слегка заложило уши. Мы начали снижаться.
— Здорово, должно быть, владеть авиакомпанией, — сказала Дженни.
— Да, удобно, когда срочно нужно куда-нибудь попасть.
— Не понимаю.
— Чего ты не понимаешь, девочка?
— Тебя. Ты сбиваешь меня с толку. Большинство мужчин мне понятны. Они постоянно следят за игрой и подсчитывают очки. А ты не такой. У тебя уже есть все.
— Не все, — возразил я. — Впрочем, мне достаточно того, что есть.
Ее глаза потемнели.
— А если мы рухнем?
Я прищелкнул пальцами.
— Ну и черт с нами.
— И все?
— И все.
Она посмотрела в иллюминатор и снова повернулась ко мне.
— Наверное, я действительно в каком-то смысле твое имущество.
— Я имел в виду не тебя, — ответил я, — а этот самолет.
— Знаю, но все равно это так. Ты действительно владеешь каждым, кто работает на тебя, даже если сам так не считаешь. Это определяют деньги.
— Деньги определяют многое.
— Тогда почему бы не купить себе на них пару ботинок?
Я взглянул на свои ноги в носках.
— Не волнуйся, — сказал я. — У меня есть ботинки. Они где-то в самолете.
Она засмеялась, потом снова стала серьезной.
— Деньги могут купить время. Они позволяют тебе переделывать людей так, как тебе хочется.
Я поднял бровь.
— А я не знал, что ты не только актриса, но и философ.
— Ты еще не знаешь, актриса ли я.
— Постарайся быть, — сказал я. — Иначе я буду глупо выглядеть.
Ее глаза оставались серьезными.
— А тебе бы это не понравилось, да?
— Это никому не нравится. А я такой же, как все.
— Тогда зачем ты это делаешь, Джонас? Тебе ведь не нужны деньги. Почему тебе хочется снимать картины?
Я откинул голову на подголовник.
— Может быть, потому, что хочу, чтобы меня запомнили не только как производителя пороха, самолетов и пластмассовой посуды.
— А ведь по этому тебя будут помнить дольше, чем по кинофильму.
— Правда? — повернул я голову к ней. — Вот скажи, чем тебе запоминается мужчина? Тем, что он вызвал в тебе волнение, или тем, что он построил самое высокое в мире здание?
— Ты помнишь все. Если это сделал он.
— Ты и в самом деле философ! Я и не думал, что ты так хорошо понимаешь мужчин.
Она засмеялась.
— Я ведь женщина. А мужчина — это первое, что мы пытаемся понять.
Самолет коснулся земли. Я невольно подался вперед, готовясь компенсировать подскок. Странная вещь привычка. Ты сажаешь самолет, даже если не держишь штурвал.
Дженни поежилась и запахнула тонкое пальто. Я заметил, что земля покрыта снегом.
Шофер почтительно взял под козырек.
— Ваша машина, сэр.
В автомобиле Дженни еще дрожала от холода.
— А я и забыла, как холодно бывает зимой, — сказала она.
Через сорок минут мы были в отеле. Администратор встретил нас у входа.
— Рад снова видеть вас, мистер Корд. Ваш номер уже готов. Нас предупредили, что вы едете.
Он щелкнул пальцами, и лифт приехал как по волшебству.
— Я позволил себе смелость заказать для вас горячий ужин, мистер Корд.
— Спасибо, Картер, — ответил я. — Вы очень любезны.
Картер придержал дверь, пропуская нас в номер.
— Позвоните, и вам сразу же принесут ужин.
— Спасибо, Картер. Нам нужно несколько минут, чтобы умыться.
— Да, сэр.
Я взглянул на Дженни, которая не перестала дрожать.
— Картер!
— Да, мистер Корд?
— Мисс Дентон явно не приготовилась к холоду. Как вы думаете, можно срочно достать ей шубку?
Картер позволил себе быстрый взгляд на Дженни.
— Думаю, можно, сэр. Норку, конечно?
— Разумеется, — ответил я.
Он поклонился, и дверь за ним закрылась. Дженни изумленно взглянула на меня.
— Вот это да! А я думала, что меня уже ничем не удивить. Ты знаешь, который час?
Я взглянул на часы.
— Десять минут первого.
— Но никто ведь не может отправиться за норкой после полуночи!
— А мы и не едем за покупками. Шубы пришлют прямо сюда.
— О, понимаю. Это меняет дело, да?
— Конечно.
— Скажи, почему тебя здесь так ценят?
— Я плачу арендную плату.
— Ты хочешь сказать, что этот номер всегда сохраняют за тобой?
— Конечно. Я же никогда не знаю, когда буду в Чикаго.
— А когда ты был здесь последний раз?
Я почесал подбородок.
— Ну, года полтора назад.
Зазвонил телефон. Я поднял трубку и протянул Дженни. Она снова удивилась.
— Меня? Но никто не знает, что я здесь!
Я ушел в ванную. Когда я вернулся, ошеломленная Дженни сидела на кровати.
— Это был меховщик, — сказала она. — Спрашивал, какую норку я предпочитаю — светлую или темную. И размер, конечно.
— Ну и какой размер ты ему назвала?
— Десятый.
Я покачал головой.
— А мне казалось, у тебя двенадцатый. Норковые шубы десятого размера никто не покупает. Невыгодно.
— Я же говорила, что ты псих! — засмеялась она и порывисто обняла меня. — Но милый псих.
Я рассмеялся. Норка на всех действует одинаково.
8
Когда мы ужинали, явился человек из сыскного агентства. Его звали Сим Вайтел. Если ему и показалось странным, что Дженни ужинает в длинной, почти черной норковой шубке, в его усталых умных глазах удивления не было.
