существа не прятались, но, казалось, не интересовались ни Плавтиной, ни тремя маленькими эргатами, которые ее сопровождали. Она отступила, съежилась, но все еще внимательно прислушивалась к миру разумов.
Так внимательно, что на повороте сильно ударилась головой о железную дверь и не устояла на ногах.
Одно такое существо стояло прямо перед ней. Оно походило на сверчка – отвратительное, прожорливое создание, – но было массивным, огромным, куда мощнее ее самой. Под полупрозрачным панцирем угадывались тошнотворного вида внутренние органы. Плавтину словно парализовало, она уставилась на него в уверенности, что оно ее сейчас разорвет. Существо фасеточными глазами осмотрело коридор, и все же не увидело ни ее, ни Вергилия, ни военных автоматов, расположившихся по сторонам. Слава Человеку, подумала она.
Она потерла ушибленный лоб и начала вставать. Инстинкт велел ей не шуметь. Какой абсурд: это существо находилось в месте совсем иного рода. Но почему же оно не распознало ноэма ни в Плавтине, ни в четырех эргатах? Ойке отсекла разумы эргатов от сознания Корабля, наделив их автономией. Но что же она сама?
Плавтина задумалась. Хищник был запрограммирован для охоты на ноэмов. Она же в какой-то мере перестала быть Разумом. Но кто же она? Живое существо? И где находится ее душа? Не в верхней части мозга – Плавтина знала, что она искусственная. Но где же она тогда? Распределена по всем клеткам ее тела? Это невозможно. Оставался только проводник между когнитивными функциями, расположенными в коре головного мозга и в позвоночнике. Сцепление простых, примитивных клеток, работа которых не менялась с древнейших времен, с тех пор, как первые животные появились на грязном берегу древних континентов старой планеты. Живое ископаемое, которое каждое биологическое существо носило в себе и которое управляло самыми базовыми реакциями. Ей пришла в голову нелепая идея: что ее сознание на самом деле находится в рептильной луковице, а ее видение мира рождается из гештальта бесконтрольных электрических импульсов биологического происхождения, а не из тщательно выстроенной умозрительной логики, свойственной ноэмам.
Животное, а не автомат. Существо, созданное для выживания, а не для понимания. Она задрожала.
Чудовище резко развернулось и уставилось на нее насекомьими глазами, раскрывая за спиной тонкие, почти прозрачные крылья в прожилках.
Плавтина замерла на месте, не в силах пошевелиться. Он что-то чувствовал; скачок проходившего через нее потока информации, неожиданное мысленное эхо. Может, он ее и видел, но мысленно не мог допустить ее существования. Может быть, его удерживало что-то вроде Уз. В любом случае он ее не воспринимал, а она его видела. На дрожащих ногах она шагнула к нему. Существо притворилось, что отступает, и лихорадочно застучало жвалами. Плавтина приблизилась к его чешуйчатому телу, к крепкому панцирю, протянула руку и положила ее ладонью вниз на его лоб с короткой жесткой порослью волос. На мгновение сверчок задрожал. Теперь Плавтина с легкостью могла рассмотреть его строение под кожей, под верхними защитными слоями, не способными сопротивляться тому давлению, которое она на них оказывала. Она запустила руку внутрь насекомого, пробив хитин, и пальцами сжала его внутренние органы. На ощупь они были скользкими, гладкими, почти влажными, но все же не совсем.
Сверчка пронзила дрожь, а потом он испарился. Плавтина на несколько секунд закрыла глаза. Она почти ощутила влагу у себя на пальцах, но рука была чистой. Здесь все было символическим.
Она снова обратила внимание на реальность. Пока ее не было, Вергилий с помощью паяльной лампы открыл крышку люка, которую заклинило. Именно здесь, в этом месте, находился ее соперник – страж, наводящий страх и все же беспомощный против нее. Мысленно хлопнув ладонью, она заставила механизм открыться. Дверь теперь походила на тело, лишенное души, которое двигалось, лишь если его к этому подталкивали снаружи, не имеющее собственной воли. Плавтина задрожала от этого холодного прикосновения, будто трогаешь труп. Тяжелая металлическая пластина секунду сопротивлялась силе поршня, потом сдалась с гидравлическим щелчком, пропустила тонкий, бледный луч света.
С другой стороны раздался скрежет металла о металл. Еще и еще. Люк полностью открылся, не издав ни звука. Брызнувший из отверстия яркий свет на миг ослепил Плавтину. Смерть, – сказала она себе с неожиданным спокойствием, – ждет меня на той стороне.
* * *
Корпус корабля задрожал. Дрожь завибрировала в полу, усилилась, пронзила Эврибиада там, где его тело соприкасалось с металлическими деталями корабля. Поднятый турбинами сильный ветер мел по палубе.
Оставшиеся на платформе эпибаты расступились. Им нельзя было терять ни секунды. И все-таки возвращаться в реальность было нелегко. Время – или сознание – этого мира двигалось гораздо быстрее, чем в онейротроне. Неожиданное и сильное ощущение одиночества и несчастья поколебало решимость Эврибиада. Он прочел ту же нерешительность в глазах Феоместора, и ему стало немного легче – достаточно, по крайней мере, чтобы пролаять приказы, которые он должен был отдать.
Командный пункт был погружен в темноту, едва освещаемую экранами операторов. Сами операторы расселись вокруг него подковой, спиной к Эврибиаду, сосредоточившись на вихрях сообщений и запросов, поступавших от системы навигации. Лучшие из моряков не забыли о том обучении, которое получили перед уходом в море. И хорошо: этот Корабль совсем не походил на их трирему. Хотя… Те шаттлы, которые Отон предоставил в распоряжение его войскам, лишенные сознания и возможности мыслить, тоже требовали операторов. Отсутствие ноэмов гарантировало невидимость перед лицом врага, который привык сражаться с Интеллектами. Однако за все нужно было платить: лучший из людопсов и в подметки не годился самому медленному из автоматов. Вряд ли они выйдут победителями из космической битвы.
Поверх ряда склоненных голов ему было видно, что происходит снаружи, через пуленепробиваемые стекла кабины. Слева на большой скорости мчалось другое судно. А вот напротив не было ничего. Вернее, там было пугающее ничто: повисший в космосе прямоугольник черноты. Он не мог вынести этого зрелища, и все-таки снова и снова глядел в его сторону – так невозможно отвести глаз от пропасти, которая парализует своей головокружительной высотой. Все это, начинал он понимать, ничего общего не имело с битвой на море.
Эврибиаду было страшно. Он скрывал это от своих воинов или, по крайней мере, надеялся, что скрывает. И все же ужас разъедал его изнутри.
Но он не собирался уклоняться от боя. У него было двенадцать минут – на это время Фотида сможет обеспечить им безопасность. Потом у врага, которому сейчас мешал его собственный союзник, снова появится возможность стрелять. Пока что он в изобилии расходовал топливо, презрев все правила безопасности, пытаясь наскрести хотя бы несколько секунд ускорения. Что до другой
