Сабуров сидел в своей палатке, пил чай, работал с картами, прокладывая курсы чуть не на все случаи жизни. Рядом с ним горел огонек в походной печурке, на ней какую-то фривольную мелодию насвистывал чайник.
В грязи завязла и война. По размокшей земле было довольно затруднительно ходить в атаку. Лишь артиллеристы порой стреляли из своих орудий, тревожа сон и напоминая, что война, как бы то ни было продолжается.
Потом налетел ветер, разметал облака. Проглянуло солнышко, сперва застенчиво, словно деревенская красавица из-за занавески. После – разошлось греть изрядно озябшую землю.
И уже через пару часов после дождя вокруг на много сотен верст в полный рост стояла весна. На солнце ярче стала трава, о чем-то птичьем защебетали воробьи. Сороки обновляли обветшавшие за зиму гнезда.
Авиаторы выходили на летное поле, оглядывали его. Пробовали сапогом просыхающую землю. Со всеми не было, пожалуй только Сабурова – он еще по дождю укатил куда-то на авто.
Летчики походили на каких-то диковинных полузверей-полуптиц: только что очнувшихся от спячки и готовых уйти за облака.
– Грязь немного протряхнет на летном поле, и мы взлетим… – сообщал Брусин, хотя остальные летчики знали это не хуже.
Андрей смотрел куда-то на восток, туда, где по его мнению должна была находиться Москва и Аленка.
Думалось: как они там… Вспоминает ли Алена о муже?
Не ожидая когда окончательно распогодиться, стали обсуждать: а не сообразить ли заново катапульту, которая была полгода назад? Жаль, она осталась на прошлом, брошенном аэродроме, и ее, верно, растащили на дрова.
Около полудня вернулся Сабуров и собрал офицеров авиаотряда.
На стол положил карту, известил личный состав:
– Господа! Мы идем на Данциг! Там, согласно разведке сейчас стоят новейшие немецкие миноносцы. Вылетаем завтра, в три часа после полуночи, чтоб подойти к месту ровно на рассвете. Германцы, увидав нас, наверняка начнут поднимать «Цепеллины», у них двигателя мощнее, аппараты шустрее. Не успеем – догонят. Потому сработать надо в один заход. Далее отворачиваем в море, и там надобно затеряться. Да и не будет у нас торпед для второго залпа… Оружейникам уже дан приказ – они снаряжают аппарат. Вопросы имеются?
– Мы летим? – спросил Данилин, имея в виду себя и Брусина.
– Летите. Всем отдыхать до полуночи. На этом все…
***
Андрей прошелся через летное поле. Около дирижабля как раз возились техники. Оружейники тянули лафеты с крылатыми торпедами системы Джевецкого.
– Поспешай, поспешай, братушки! – торопил их Пельцман.
Тяжелый лафет вяз в непросохшей земле, техники тихо матерились:
– Какой ты мне братушка, морда жидовская…
Илья Пельцман хоть и был крещеным, в глазах остальных все равно оставался евреем.
Илья заметил проходящего мимо Андрея:
– А, господин капитан! Не извольте беспокоиться! Ваш аппарат я снаряжал лично!
Данилин кивнул, но в разговор вступать не стал. Он совсем не брезговал разговором с механиком, однако, впереди предстояла мешкотная ночь, и летчику надлежало еще выспаться.
***
Снялись даже чуть ранее срока.
Ровно, словно стая саранчи, гудели винты. Дирижабль шел без полетных огней, в каютах окна были наглухо завешены шторами. Ночь выдалась безлунная и облачная, и опасаться германских истребителей не приходилось.
Сабуров сам предложил, чтоб все, кроме вахтенных и рулевых отдыхали. Но Данилин на удивление хорошо выспался днем, поэтому во время полета просто гулял по дирижаблю.
Линию фронта пересекли спокойно, в темноте. Где-то там, внизу, затаившись до рассвета, спала война.
Затем началась Восточная Пруссия. Внизу спали городки, села. Мелькали огоньки – но они были весьма редки. Кто-то, мучимый бессонницей жег керосин или электричество, но остальные отдыхали, не подозревая, что над их головами проносится сотни пудов аккуратно упакованной смерти.
Андрей стоял на балконе. Не смотря на лето, на высоте ветер был довольно зябким.
Данилину вспоминался тот самый, первый полет на дирижабле, навстречу солнцу, над мирной, спящей Россией.
Вспомнился Аккум – как там сейчас там?.. Вероятно, профессора, мучимые бессонницей допили свой чай, закончили споры и уже отдыхают в своих постелях.
Намерзшись вдосталь, Андрей вошел в салон, прошелся по коридору. В амбразурах покоились бережно смазанные «Гочкисы», рядом лежали снаряженные латунные магазины. Вахтенные перед боем проверяли электрику. У каждого стрелкового места имелась панель с красной лампой. Если она загоралась, значит, дирижабль выпускал лишний водород и стрельба безусловно была запрещена.
На мостике, рядом с рулевым стоял Сабуров. Он оглянулся на зашедшего.
– Не спится, Андрей Михайлович?..– спросил он.
– Да я и не ложился.
– Напрасно, напрасно… Устанете ведь, а для пилота это распоследнее дело.
Данилин покачал головой:
– Да как-то… Переживу…
И зевнул…
– Ну глядите, глядите… Вот вы сейчас зевнули. А что будет, если в воздухе начнете зевать? А я ведь за вас отвечаю! Ай-я-яй…
– Скоро будем на месте? – спросил Андрей, дабы сменить тему.
– Скоро. Часа через полтора.
– Пора будить экипаж?
– Пусть поспят… Над Вислой разбудим.
***
Когда пролетали над Вислой, восток уже светлел – рассвет на мягких кошачьих лапах гнался за дирижаблем.
Экипаж уже не спал – Сабуров велел разбудить всех немного ранее.
Пока еще до цели было далековато, люди подкреплялись бутербродами и разлитым из термосов кофе.
Над предместьями Данцига ударили в рынду, возвещая боевую готовность. Минеры заняли свое место у аппаратов, стрелки сняли предохранители с пулеметов.
Словно в ответ на корабельный колокол кто-то на земле ударил в церковный набат, поднимая тревогу. Густой гул поплыл над городом.
– Ну что, с Богом начнем… Подготовиться к пуску торпед!
В чреве дирижабля заработали иные двигателя, накачивая энергией маховики снарядов.
Сабуров занял место рядом с дальномерным прицелом.
Дирижабль летел над городскими кварталами, над улицами, над крышами домов, отбрасывая большую, гудящую тень. Казалось, вполне возможно спрыгнуть с палубы дирижабля на какой-то из шпилей проплывающих снизу костелов.
И вот уже рукой было подать до порта. Было видно волноломы, корабли, стоящие у причалов. Как раз один торговец выходил в море.
– Вон они, вон они! – закричал Брусин.
Миноносцы стояли чуть в глубине, скрытые от досужего взгляда портовыми пристройками и кранами.
На них играли тревогу, по палубе скользили черные силуэты матросов. В машинном поднимали пары. Но было уже поздно.
В сторону дирижабля разворачивали пулеметы и скорострельные пушки. Однако приближаться к кораблям в планы Сабурова не входило.
– Руль на левый борт. Пятнадцать градусов!
Дирижабль стал быстро разворачиваться. Словно в стробоскопическом фонаре пронесся наполненный морем мир.
– Руль на – на правый борт. Пять градусов.
Заскрипели тяги, руль повернулся, вращение дирижабля замедлилось…
– Руль прямо! Так держать.
Сабуров уже смотрел на мир сквозь прицел, лишь на мгновение отвлекся, взглянув на указатель высоты.
– Первый, второй, третий, четвертый аппарат! Па-а-али!
Минеры одним движением отключили разобщительные муфты, торпеды сорвались с бугилей, заработали их пропеллеры. И снаряды понеслись вниз, к земле.
– Пятый, шестой, седьмой, восьмой! Закрылки на плюс десять градусов! Товсь!!! Пли… Девятый, десятый…
Андрею казалось: Сабуров частит, спешит отстреляться быстрее, не особо заботясь о точности. Ведь вторая партия торпед сошла еще когда первая была в воздухе. Проскользнула мысль: капитан боится, и страх застилает ему глаза, гонит в шею. Появилась крамольная мысль, отпихнуть Сабурова от дальномера, вести стрельбу самому, спокойно и уверенно. Ведь на учебных стрельбах Данилин показал довольно хорошие результаты.
Так и есть: первые четыре торпеды упали в воду где-то в полукабельтове от эсминцев.
Андрей скосил взгляд на Брусина. Но тот с азартом рассматривал через свой бинокль гавань.
– Есть попадание, есть! – вдруг крикнул Брусин.
Андрей видел все и сам. Одна торпеда из второй очереди попала как раз за второй трубой – аккурат в машинное отделение. Тяжелый боеприпас легко пробил дощатую палубу и ушел вниз. Некое мгновение ничего не происходило, и уже промелькнула мысль – неужели напортачили с взрывателем. Но тут эсминец вздрогнул, осел глубже в воду. Из всех щелей, труб, иллюминаторов брызнуло желтое пламя. С палубы словно игрушечных, стряхнуло моряков.
– …Па-а-а-ли!
И тут другая торпеда влетела в неприметный пароходик, стоящий у причальной стенки. Задела как будто, несильно, вошла по касательной чуть ниже фальшборта, пробила тонкую бревенчатую обшивку легко, как раскаленный нож разрезает масло.
