– …Па-а-а-ли!
И тут другая торпеда влетела в неприметный пароходик, стоящий у причальной стенки. Задела как будто, несильно, вошла по касательной чуть ниже фальшборта, пробила тонкую бревенчатую обшивку легко, как раскаленный нож разрезает масло.
Андрей подумал вскользь: взрыватель наверняка не взвелся, сейчас торпеда выйдет с другого борта и разорвется уже от удара о причал.
Но пароходик взорвался самым неприличным, предательским образом.
От взрыва содрогнулись даже небеса, закачался под облаками дирижабль.
Огнем залило весь причал, дымом – пол-акватории порта. Внутри этого порохового тумана шел стальной дождь – осколки разорвавшихся снарядов сыпались в воду, на бетон причалов, на палубы кораблей. Раскаленные, они поджигали ящики, куски ткани, внизу начинались пожары.
Кислый пироксилиновый запах резко чувствовался даже на дирижабле.
Вести прицельную стрельбу далее не было никакой возможности, поэтому Сабуров стрелял по памяти.
– …шестнадцатый! Пли! – и тут же распорядился уже рулевому. – Отворачиваем! Руль на правый борт! Курс – норд!.. Самый полный вперед!..
Рев винтов превратился в визг.
Капитан, наконец, отступил от дальномеров.
– Ну, вот и все, если повезет, обедать будем уже дома.
Но не повезло.
– Ваше высокоблагородие! – доложил кто-то из стрелков. – Справа по борту – германские аппараты.
Сабуров среагировал молниеносно:
– Левый борт! Стрелкам приготовиться к открытию огня!
Но нет, германские истребители не спешили атаковать, они набирали высоту, чтоб наброситься на дирижабль сверху, ударить из мертвой зоны.
– Рули высоты – на десять градусов! – распорядился капитан.
Дирижабль, освободившийся от тяжелых воздушных торпед, легче пошел вверх, но недостаточно быстро.
Дирижабль явно проигрывал аэропланам в скороподъемности.
– «Сименсы», наверное… – заметил Брусин.
– Ну ничего. У нас для них тоже кой-чего припасено. Андрей Михайлович, Павел Григорьевич… Вы знаете, что делать.
Данилин кивнул:
– Честь имею! И не поминайте лихом, если вдруг что…
Андрей и Павел прошли быстрым шагом палубой корабля к люкам. По веревочной лестнице Андрей спустился в кокпит самолета, дал знак механикам: Готов, раскручивай.
Включили муфту, стартер принялся раскручивать кок винта.
Двигатель заработал не сразу, сначала прокашлялся. Андрей, было, счел это дурной приметой. Промелькнуло в голове: стоило бы все-таки поговорить с Ильей тогда, на аэродроме.
Увидел краем глаза: аэроплан Брусина уже оторвался от аэроносителя: мерседесовский двигатель оказался надежней, резвее…
Но «Руссо-Балту» «Сикорского» будто бы стало стыдно, он заработал ровно, добавляя скорость дирижаблю. Еще через несколько секунд Андрей дал знак: отцепляйте. Над головой щелкнули карабины.
Аэроплан рванулся вперед и вниз, но Данилин тут же выровнял аэроплан.
Появление русских аппаратов оказалось полной неожиданностью для германцев. Они прекратили подъем, положили самолеты в боевом развороте.
Брусин попытался заложить вираж под дальний «Шукерт». Но германец оказался проворней – ему удалось скрестить траектории полета, пропустить русский «Моран» вперед. Первая очередь из «Шпандау» была короткой, пристрелочной.
Брусин попытался уйти, сбросить с хвоста немца, но тот был цепким, словно такса.
И слишком, слишком увлекающимся.
Андрей легко зашел ему в хвост, дал газу, стараясь сблизиться.
Но до них было далеко – Брусин вырвался вперед, пока Андрей заводил свой мотор на «Скобелеве».
Данилин спешил, давал очереди, чтоб отвлечь немца – но не успел.
Снова ударил немецкий пулемет – на этот раз очередь была длинной. По крылу «Морана» пробежала цепь пробоин, хрустнул пробитый лонжерон. Аэроплан Брусина вдруг сложился, превратился в кучу фанеры и холста и словно камень рухнул вниз.
Но германец недолго мог радоваться своей победой.
Словно на учениях Андрей выпустил четверть обоймы с расстояния двадцати саженей. Всадил пули в мотор, расколотил небогатую приборную панель. Данилин видел, как на ремнях словно кукла, повис летчик. Он упал на вперед, на рычаги, и «Шукерт» резко пошел вниз.
Тут же рядом просвистели иные пули – Андрей оглянулся. Как раз ему в хвост выходил второй германский аппарат…
***
Не оборачиваясь назад, Сабуров спросил у наблюдателя:
– Что там с нашими авиаторами.
Наблюдателю уже отвратительно было видно то место, где шла драка – очень сильно мешал дым. Поэтому ответ вышел довольно неопределенным:
– Они сражаются.
– Ну, Царствие им Небесное… – заключил Сабуров.
***
От второго «Шукерта» Андрей ушел на свой привычный манер: дал ручку от себя и влево, закладывая вираж со снижением. Германец был вынужден заложить вираж круче, чтоб дать положенное упреждение для стрельбы из пулемета. И на несколько секунд самолет Данилина оказался скрыт от пилота за капотом «Шукерта».
Когда германец выровнялся, то не нашел русский самолет в ожидаемом месте. Данилин сделал еще один маневр, вышел из зоны обстрела. Одной рукой выдернул обойму из «Гочкиса», выбросил ее за борт. Тут же вставил в пулемет новую, извлеченную из сумки. Передернул затвор. Обернулся, ища взглядом второй аппарат.
…И протер глаза, сразу не поверив им. «Сикорский» догоняли еще два немецких аэроплана – видно, с аэродрома поднимали подмогу. Сколько их будет здесь через пять минут?.. Через четверть часа?
Тогда Данилин взглянул в другую сторону: дирижабль уходил все выше и дальше в море, превратившись в небольшое пятнышко. Возможно, иной бы истребитель смог бы его догнать. Может быть – зайти в атаку. Но уж точно невозможно было ударить сверху, из мертвой зоны.
Пора было уже подумать о своей собственной шкуре. Паче наступало самое время – германские аппараты брали «Сикорского» в «коробочку», полные решимости не то сбить, не то посадить Данилина.
Под крылом лежал густой дым. Иногда в нем что-то вспыхивало, взрывалось.
Андрей попытался вспомнить, какой была гавань перед налетом. Прикинул, сколько саженей оставалось до воды…
И дал ручку от себя. Аппарат нырнул вниз, и через пару секунд вовсе скрылся под полотном тумана. Один немец, было, попытался повторить маневр Андрея, но не смог пилотировать в дыму, тут же взял ручку на себя, вышел вверх. Германские аппараты разошлись в разные стороны, поднялись вверх.
Оттуда с высоты они наблюдали за гаванью: чтоб если вражеский аэроплан все же вынырнет из дыма, ударить по нему из пике с набором скорости.
Видимость в дыму была отвратительнейшая – не далее двадцати саженей. На таком расстоянии, да с такой скоростью – отвернуть было невозможно. Разве только понять – что тебя убьет через мгновение.
Данилин судорожно вспоминал, где стояли корабли, портовые краны. Где заканчивается порт, где начинается город, где, черт возьми, находится восток…
…Вдруг дым срезало как ножом. Данилин обнаружил себя на высоте двадцати саженей, несущимся над крышами Данцига. Впереди, совсем близко возвышался какой-то шпиль…
***
Над совершенно неприметной, пустынной местностью Сабуров скомандовал разворот на восток. Осмотрел в бинокль стороны света, небо и даже волны под дирижаблем.
Остался доволен:
– Кажется, ушли…
Дирижабль пошел над пустынным морем. Лишь на подходе к Ревелю встретили эсминец.
– «Беспокойный»! – по силуэту определил впередсмотрящий.
Но когда проходили над кораблем, оттуда открыли огонь. Стреляли плотно, но спасало одно – мазали безбожно.
– Черти кошачьи, чего творят! – ругнулся Сабуров. – Куда они лупят?.. Сбросить вымпел… Впрочем, на дураков вымпелов не напасешься. Отставить! Потом найду их капитана и набью ему морду!
– Осмелюсь доложить, Ваше Высокоблагородие… – заметил рулевой. – Мы к ним с траверза подошли. Они никак наших опознавательных знаков рассмотреть не могли. Может, приняли нас за «Цепеллин».
– В самом деле… Отставить бить морду. Надо будет распорядиться, чтоб снизу на гондоле тоже круги нарисовали. Да и флотским не мешало бы что-то у себя на палубе нарисовать…
– Прикажите все же вымпел?
Но эсминец уже остался за кормой.
***
В три часа по полудни дирижабль отшвартовался на летном поле.
Погода стояла безветренная. С дирижабля сбросили троса. Их закрепили в лебедках, притянули летучий корабль к земле.
Еще находясь в воздухе, Сабуров из гондолы спросил у солдата около лебедки:
– Аэропланы Данилина и Брусина прибыли?..
– Никак нет. Не прибывали-с!
– Странно… У них запас должен быть по времени… Скорость больше, да и лететь должны прямиком.
